Дополнительный материал
3.6. Философия и
искусство: специфика художественной
реальности
В общем плане
искусство может быть определено
как концентрированное выражение
эстетического отношения человека
к действительности - природе, обществу,
самому себе. Эстетическое же отношение
есть отношение красоты. Не "к
красоте", а именно "красоты".
В этом разграничении суть проблемы.
Красоты нет ни в действительности
самой по себе, ни в человеке как
таковом. Красота появляется только
в результате их встречи. Сторона
действительности в этой встрече
представлена определенной мерой, гармонией,
симметрией, сторона человека - особой
внутренней устремленностью или
предрасположенностью. Красота - своеобразный
резонанс данных сторон, их созвучие, взаимное
наложение и усиление. Это фактически
соприкосновение двух гармоний - мира
и человека, его души. Случай, когда
личность приобщается вдруг к
тайне целостности или единства
мира.
Как
и все в человеческом бытии,
эстетическое отношение носит
деятельностный характер. Иначе
говоря, оно является формой деятельности
человека. Как форма деятельности
человека эстетическое отношение
есть творчество. Творчество особое,
эстетическое - по "законам красоты".
А это значит - по законам всестороннего
и гармоничного развития человека,
по законам развития человеческой
индивидуальности как самоцели.
Производство и потребление эстетического
- это соответственно творчество
и сотворчество. Последнее продолжает
и развивает первое.
Эстетическому
подвластны все сферы, виды
и формы человеческой деятельности.
С красотой мы встречаемся
на производстве, в быту, спорте,
науке и т.д. - трудно даже назвать
исключения. Эстетическое начало
всегда важно, но не обязательно
первостепенно. Оно может оказаться
и в большинстве случаев оказывается
второстепенным, т.е. подчиненным
решению каких-то других, скажем
так, более прагматичных задач.
Для производства первостепенна
производительность, конкурентоспособность,
в быту важны, прежде всего,
удобства, спорт и физкультура
призваны укреплять здоровье
людей, в науке на первом
плане истина и т.д.
Только
в искусстве эстетическое, или
прекрасное, выступает, что называется,
в чистом виде, становится определяющим,
основным. Поэтому искусство и
рассматривается в качестве высшей
формы эстетического. Оно в
прямом смысле создает, производит
красоту. Это специализированное
творчество по законам красоты.
Таланты и способности, используемые
средства, преследуемая цель - все
здесь имеет свою специфику,
все выделяет и утверждает
особый род занятий в совокупной
деятельности людей.
В качестве
уникального продукта творчества
в искусстве выступает художественный
образ. Из чего и как он
создается? Для сравнения возьмем
научный образ, понятие атома,
например. В "атоме" отражается
то общее (ядро, электроны и
т. д.), что есть в мельчайших
частицах, из которых состоят
все твердые, жидкие и газообразные
тела. Общее здесь фиксируется
в "обнаженном", чистом виде,
на уровне сущности - в абстракции
от ее многочисленных проявлений.
Сопоставим теперь "образ" атома
с образом лермонтовского Печорина.
Есть ли в данном художественном
образе общее, обобщение? Видимо,
да. Само название романа ("Герой
нашего времени") говорит в
пользу такого ответа. Печорин
представляет не себя, а историческую
ситуацию, сложившуюся в России
после разгрома восстания декабристов.
Как образ Печорин состоит
из сомнений, метаний, пороков,
едких истин и горьких лекарств
"своего времени".
Печорин,
разумеется, результат обобщения,
но обобщения художественного.
И потому он для нас вполне
конкретная, живая личность, один
из современников Лермонтова. Хотя
на самом деле перед нами
не более чем художественный
тип.
Художественная
типизация представляет собой
процесс облечения в плоть
и кровь индивидуального (индивидуальности)
повторяющегося, общего, сущностного.
Индивидуальное в искусстве как
бы светится изнутри общим.
Им задается смысловая глубина
художественного образа. Собственно
же индивидуальное начало этого
образа делает его, образ, доступным
человеческим чувствам, без которых
нет и не может быть настоящего
искусства. Общее и индивидуальное
- две стороны художественного
образа. Их органическое сочетание,
дающее в итоге типический
художественный образ, позволяет
искусству обращаться к целостному
человеку - не только к его чувствам,
но и к его разуму.
Продолжая
развивать тему, вспомним наше
исходное определение искусства
как эстетического отношения
человека к действительности. О
какой действительности идет
речь? Как понимать соотношение
искусства и действительности? Есть
немало сторонников той точки
зрения, что искусство должно
просто отражать действительность,
жизнь. Чтобы портрет был похож
на свой оригинал, чтобы в ноктюрне
угадывалась лунная ночь, гладь
озера, парочка влюбленных в
лодке, чтобы яблоки на натюрморте
были как настоящие.
Если
довести эту картинно-портретную
точку зрения до ее логического
конца, то мы получим просто
удвоение действительности. Но кому
это нужно, спрашивается? Гете
как-то заметил, что тщательно
нарисованный пудель может порадовать
его как появление еще одной,
второй собаки, но не как произведение
искусства. Продолжая гетевскую
мысль, можно сказать, что как
произведение искусства пудель -
не вторая, а другая, иная (из мира
прекрасного) собака. А может быть,
это и не собака вовсе. Может,
художник хотел сказать что-то
не о собаке, а собакой - о
каком-то своем настроении, поразившей
его идее, может, собака - лишь
форма, художественный прием.
Искусство
не отражает (в буквальном смысле)
действительность, оно создает новую
действительность - мир художественных
образов, мир красоты. Строительным
материалом для этого мира
служат те ощущения, впечатления,
переживания, которые вызывает
или пробуждает в художнике
окружающая действительность. Добавьте
к этому фантазию и воображение,
художническую логику игры "а
что, если..." и вы получите
самые невероятные, ни на что
не похожие, но как раз потому
и художественные вещи.
В искусстве
нет истинностного соответствия
образа его предмету, как в
науке, например, но есть то, что
можно было бы назвать художественной
правдой. Художественная правда
- правда психологическая. Она тоже
содержит в себе соответствие, соответствие
образа - но только не действительности,
а каким-то устойчивым зависимостям и
связям внутреннего мира человека, логике
его эмоций и чувств. При соблюдении требований
этого соответствия мы доверяем автору
и готовы следовать за ним, какие бы немыслимые
ситуации и характеры он ни предлагал.
Путешествие носа коллежского асессора
Ковалева по Петербургу художественно
вполне достоверно, или правдиво, хотя
Гоголь рассказывает нам совсем уж странную
историю.
Искусство
не обязано соответствовать действительности.
А действительность? Она, похоже,
обязана. Но не вообще, а тому
идеалу красоты, который вырабатывается
искусством. Соответствие сущего
должному (прекрасно-должному) благотворно
и для искусства, и для жизни.
Дополнительный материал
3.7. Философия и
наука: неоднозначность взаимосвязи
Проблема "философия
и наука" - это, прежде всего, вопрос
о научности или истинности самой
философии. Надо сказать, что ответ
на вопрос "наука ли философия?"
зависит от того, как мы понимаем
науку и как оцениваем саму
философию.
Науку,
как правило, отождествляют с
системой истинного знания, но
это явное преувеличение.
Во-первых,
основания любой науки (той
же математики - символа научной
строгости) являются весьма неопределенными,
по сути постулативными: только
принимаемыми в качестве истинных,
но не доказанных в этом
своем качестве.
Во-вторых,
и на "верхних этажах" науки
есть свои "неоднородности": теории,
содержащие противоречия, недоказанные
теоремы, чисто гипотетические
построения, спекулятивные прогнозы,
парадоксы, жестко конкурирующие
друг с другом идеи и концепции
и прочие не строго научные
образования.
В-третьих,
наука - это общественный институт,
т.е. социальное пространственно-временное
многообразие, заполненное людьми,
их исследовательскими и иными
ролями, в которых находится место
всему, вплоть до заблуждений,
предрассудков и слухов.
В-четвертых,
принято думать, что наука увеличивает
нашу уверенность в собственных
силах. Что ж, она действительно
делает это, но только, подчеркнем,
в очень узком спектре, определяемым
логикой и эмпирически удостоверяемым
знанием. При этом сразу же
обозначаются границы и выявляются
пределы - знаний и индуцируимой
ими уверенности. Наука безжалостно
расправляется с часто дорогими
нам убеждениями и утешительными
видимостями. Именно с ее помощью
мы лишились всякой надежды
на вечный двигатель, на философский
камень, на молниеносную переделку
человека и общества. Таким образом,
наука с успехом разрушает
иллюзии, видимости, мнимости - словом,
наше всезнание, часто запаздывая
- и надолго - с постройкой нового
здания на месте разрушенного,
в котором мы чувствовали себя
вполне уверенно.
Философия
в наше время с определенностью
институционализирована. Удовлетворяет
она и многим требованиям научности,
таким, например, как системность,
внутренняя самосогласованность,
прогностичность и др. Но главное,
чего нет у философии, но
что есть у науки, - это доказательность.
В философии, как считают некоторые
авторы, можно лишь что-то опровергнуть,
в частности посредством приведения
к абсурду (reductio ad absurdum), но никогда
- доказать. Можно согласиться в
данной связи с У.Джемсом, видевшим
в философии "коллективное
имя для вопросов, на которые
не получены ответы к удовлетворению
тех, кто их поставил".
Ядро
научного знания составляет, несомненно,
знание истинное, т.е. доказанное
или принципиально (через конечное
число шагов) доказуемое. Без доказательства,
хотя бы принципиального, та
или иная сумма знаний может
быть названа наукой лишь "из
чувства вежливости". Не стоит,
впрочем, огорчаться: не все то,
что не наука, - плохо. Искусство,
например, - не наука, но в этом-то
и заключена его прелесть.
Философия,
разумеется, не беспочвенна - она
опирается на общечеловеческий
опыт, на достижения и обретения
других форм общественного сознания,
включая науку. Но произрастает
философия из сокровенной сути
человеческой свободы. Нужно ли
что-то доказывать в философии,
если сама она никаких конкретных,
частных или специальных проблем
не решает? Задача у нее иная
- предлагать самые общие мировоззренческие,
методологические и смысложизненные
ориентиры для поиска таких
решений и доказательств.
Дополнительный материал
Вообще связь между
философией и наукой довольно странная:
как только что-то созревает для
действительно научного, доказательного
освещения, оно тотчас же выпадает из
философии. Куда? В ту или иную конкретную,
специальную науку. Философия, таким
образом, выступает в качестве прагипотезы
(первой, изначальной гипотезы) человеческого
познания. Ее работа всегда пионерская,
первопроходческая. Это первый и
потому, наверно, такой несовершенный
познавательный зондаж мира. Исторически
данная тенденция просматривается
достаточно четко. Когда-то, скажем, психология
была частью философии, философской
дисциплиной. Но как только у нее
(психологии) появились свои конкретно-эмпирические
методы исследования, да и категориальный
аппарат стал более совершенным,
она стала вполне самостоятельной
наукой, "суверенизировалась" не
только содержательно, но и организационно.
Аналогичная ситуация и с логикой.
Традиционная, аристотелевская, логика
- область традиционно философского
исследования. Современная, или символическая,
логика - это уже, или прежде всего,
раздел математики, математическая дисциплина
(с философскими вопросами логики).
Странной
рассматриваемая связь является
еще и потому, что она неоднозначна:
различными философскими школами
и направлениями она представляется
по-разному. Одни, как, например, экзистенциалисты,
занимают откровенно антинаучную
позицию. Для Хайдеггера, в частности,
"измерение ценности философии
идеей науки есть уже фатальнейшее
принижение ее подлиннейшего
существа". Другие же, например, позитивисты,
прямо-таки преклоняются перед
наукой, ее нормами и идеалами.
Ныне такая позиция называется
также сциентизмом.