Основания групповой дифференциации общества

• на ранних этапах человеческой истории многие социальные роли — за исключением тех, которые  связаны с безусловным половозрастным разделением труда (как это имеет  место, к примеру, с сугубо женскими функциями рождения и вскармливания  детей), — исполняются многими, если не всеми членами коллектива, которые  чередуют участие в материальном производстве с участием в совместном управлении общими делами или совместной обороне и нападении40.

• однако постепенно набор ролей, открытых всем, переходит  в реестр фиксированных профессий, закрепляемых за определенной группой  лиц, освобождаемых от занятий иного  рода41. Движение в этом направлении  со временем приводит к возникновению  особых групп людей, связанных единством  обретаемой или наследуемой профессии (в последнем случае разделение труда  может вести к возникновению  каст — эндогамных групп, связанных  общей профессией, передаваемой по наследству).

Изначальной причиной такой специализации труда является рост его эффективности, становящийся очевидным в ситуации, когда «пироги  печет пирожник, а сапоги тачает сапожник». Тем не менее подобный рациональный расчет (в далеком от веберовской рациональности доцивилизационном  периоде человеческой истории), конечно  же, никогда не выступает в чистом виде. Напротив, ранние, весьма размытые формы профессиональной специализации  осмысливаются и объясняются  людьми в понятных им формах: связываются  с отношениями происхождения  и кровного родства, сопровождаются мифологизацией, сакрализацией и  другими механизмами «традиционной» культуры.

• особое значение для жизни общества в этой связи  имеет процесс институциализации  форм социального управления, ведущий  к превращению властных функций, необходимых для существования  любого общества, в феномен публичной  власти — институты политического  управления и администрирования, что  предполагает монополизацию властных полномочий определенным кругом избранных  или назначенных лиц.

Это обстоятельство ведет к дополнению «горизонтальной» профессиональной дифференциации людей  их «вертикальной» стратификацией, делением на «высшие» и «низшие» профессии, на «командующих» и «подчиняющихся». Заметим, что речь идет пока о различиях  между людьми, связанных с различием  их места в «профессиональной» вертикали  властвования. Подобные различия по отношения  к власти как профессии следует  отделять от связанных, но не совпадающих  с ними различий по степени общественного  влияния, носители которого, как мы увидим ниже на примере социальных классов, могут быть далеки от специализации  в сфере социального управления (или занимать в ней подчиненное  положение, как это было с подпольным миллионером Корейко, официальный  чиновничий ранг которого явно не совпадал с масштабом его влияния на руководителей «Геркулеса». Нелитературным примером подобного различия между  институтами власти и разнообразными влияниями на власть может служить  воздействие на царей, президентов  и прочих руководителей со стороны  всевозможных фаворитов — любовниц, брадобреев, начальников служб личной безопасности и пр.).

Как бы то ни было, с возникновением публичной власти система ролей в социальной деятельности дополняется системой статусов, в  которой выражается неравный характер взаимных прав и обязанностей между  людьми, способность одних из них  «присваивать волю» других, отдавая  распоряжения, обязательные к исполнению42. Наибольшее выражение эта стратификация  обретает с возникновением института  государства, основанного на профессионализации социального управления всеми делами самодостаточного человеческого коллектива, включая оптимизацию его связей с другими обществами.

Анализируя структурную  принадлежность институтов и групп, созданных разделением актов  живого труда, важно различать группы собственно профессиональные, связанные  с процессом производства в его  непосредственно общественной форме, и группы специализированные в сфере  бытового самовоспроизводства людей, имеющего лишь опосредованно общественный характер (в числе последних важнейшую  роль играет институт семьи).

Другое важное различие социальных коллективов, созданных  разделением труда, связано с  их делением на «монофункциональные» и «полифункциональные» институты  и группы. Первые являются как бы монопольным достоянием одной из подсистем общества, примером чего может служить, скажем, районное отделение  милиции, совсем не обязанное заниматься материальным производством или  научными изысканиями. Собственная  цель этой монофункциональной группы — поддерживать общественную и личную безопасность граждан, чем определяется ее принадлежность лишь одной организационной  сфере общественной жизни. Иначе  обстоит дело с государственной  организацией, которая помимо собственной  регулятивной сферы способна выступать  субъектом самых различных сфер — в том числе и материального  производства; подобной же полифункциональностью  обладает семья и некоторые другие объединения людей.

Повторим еще  раз: конкретный анализ процессов институциализации  общественного разделения труда  выходит за рамки социальной философии  и является предметом более конкретной социологической теории. Что же касается социальной философии, то она рассматривает  «профессиональную» специализацию  людей как важное, но не единственное основание групповой дифференциации общества, тесно связанное с другими  его основаниями.

Экономический уклад общественной жизни.

Феномен социальных классов. Рассматривая процесс распределения  совместной деятельности между осуществляющими  ее субъектами, важно понимать, что  такое распределение не ограничивается актами живого труда, но предполагает распределение его предметных средств, рождающее важнейший феномен  общественной жизни, именуемый собственностью.

Категория «собственность», рассмотренная в самом широком  социально-философском смысле, обозначает отношение по поводу присвоения людьми неких значимых социальных явлений, способность владеть ими, отчуждать  их (оставляя за собой или делегируя  другим возможность распоряжения или  пользования).

Важно подчеркнуть, что собственность представляет собой не само явление, принадлежащее  человеку (как это следует из бытового значения термина, когда собственностью называют объект владения), и не субъект-объектную  связь между человеком и предметом  собственности, а общественное отношение  принадлежности, возникающее между  людьми по поводу используемых объектов и придающие им (людям) статус собственников  или лишенных собственности.

Особо подчеркнем, что собственность выступает  как явление реальное, т.е. существующее за пределами человеческого сознания (напомним, что реальное понимается нами как неидеальное, субстратно определенное существование, а не как действительное, неиллюзорное бытие, отличное от небытия, — в последнем смысле сознание также «бытийно», т.е. является реальным). Многие философы и социологи (как мы увидим ниже на примере П. Сорокина) используют невещественность экономических отношений как доказательство идеальной природы этого феномена, рассматривая его как совокупность духовных значений, регулирующих процесс распределения. В противоположность такому подходу мы согласны со специалистами, различающими собственность как экономическое отношение, устойчивую воспроизводимую связь между людьми и собственность как юридический феномен — волевое выражение и закрепление реальных связей в дистрибутивных нормах права.

Конечно, мы должны отдавать себе отчет в том, что  реальное бытие отношений собственности  немыслимо без их репрезентации  в сознании. Невозможно распределить между людьми средства производства или предметы потребления, не определяя  в сознании нормы такого распределения, долю каждого из участников. Однако это вовсе не значит, что пропорции  распределения всецело определяются сознанием людей, а не реальным содержанием  их деятельности.

Вопрос о функциональном соотношении человеческого сознания и отношений собственности, «материальности» или «нематериальности» последних  мы рассмотрим ниже. Пока же заметим, что  в предельно широком понимании  собственности как отношений  «распределения вообще» ее объектом могут быть самые разнообразные  явления общественной жизни (включая  сюда природные по происхождению  комплексы, сам факт владения которыми немедленно придает им социетальные свойства).

Так, собственность  может распространяться на используемые людьми вещи; ее предметом могут  выступать символические, знаковые объекты или опредмеченная информация; на определенных этапах истории в  число объектов собственности могут  попадать сами люди, как со стороны  своей рабочей силы, отчуждаемой  в пользу других людей, так и в  плане тотального владения человеческой личностью; наконец, предметом собственности, владения, распоряжения и пользования  может выступать такое организационное  условие общественной жизни, как  властный статус в отношениях господства — подчинения, позволяющий своим  владельцам подчинять себе поведение  других людей.

В более узком  экономическом значении термина  «собственность» выступает как  отношение между людьми по поводу ограниченного круга социальных явлений, в который входят по преимуществу вещные и символические объекты  человеческой деятельности, образующие предметное богатство (как классификационную  альтернативу непредметной по своей  природе власти).

В подобном понимании  отношения собственности выступают  как экономические отношения  или экономика — совокупность устойчивых, воспроизводимых субъект-субъектных связей, возникающих в процессе распределения  между людьми опредмеченных условий, средств и продуктов человеческого  труда.

Особо подчеркнем, что экономика — в противоположность  распространенному ошибочному мнению — не может и не должна рассматриваться  как самостоятельная сфера общественной жизни, совпадающая с материальным производством или выделяемая в  ряду с хозяйственной, организационной, социальной, духовной подсистемами общества. Несмотря на то, что в бытовой  лексике принято говорить об «экономической деятельности» (относя к ней организационную  по типу деятельность банкиров, биржевых брокеров и пр.), экономика в действительности представляет собой не тип человеческой деятельности, а тип распределительных отношений между осуществляющими ее людьми. В этом плане свою экономическую инфраструктуру имеют все сферы общественной жизни людей. Не только рабочие, но и учителя, врачи, военные, не относящиеся к сфере материального производства, дети и пенсионеры, еще не ставшие или переставшие быть субъектами общественного воспроизводства, — все в равной степени являются носителями экономических интересов, предмет которых составляет определенная доля каждого индивида в распределении общественного богатства.

Каждое из обществ  может обладать своим типом экономического устройства или экономического уклада, в основе которого лежат особые производственно-экономические  отношения между людьми. В отличие  от имущественных отношений, складывающихся по поводу распределения предметов  «непроизводительного» потребления (будь то жилье, бытовая техника, одежда, предметы домашнего обихода, служащие как средства индивидуального самовоспроизводства  в сфере быта), производственно-экономические  отношения возникают по поводу распределения  условий, предметов и средств  общественно необходимого труда  во всех его формах и в этом качестве оказывают сильнейшее воздействие  на совместную деятельность людей43.

О характере  такого влияния, равно как и о  типах производственно-экономических  отношений (которые сторонники Маркса считают системообразующим основанием общества, определяющим его типологическую «формационную принадлежность»), мы поговорим ниже. Пока же, отметим, что  экономические реалии общественной жизни — как и профессиональная ее дифференциация — существенно  влияют на групповую организацию  общества.

Наиболее очевидным  следствием экономических отношений  является деление людей на целый  ряд имущественных групп, именуемых  стратами и отличающихся друг от друга  размерами той доли общественного  богатства, которая принадлежит  составляющим их членам.

Существование таких страт, образованных «богатыми  людьми», «бедными людьми» и «людьми  среднего достатка», обсуждалось, как  известно, еще античными авторами. Важно подчеркнуть, что экономические  страты представляют собой, как правило, номинальные статистические совокупности людей, связанных не процессом совместной деятельности, а арифметически исчисленной  стоимостью ее продуктов, присвоенных  самыми различными способами. Так, в  состав высшей экономической страты, состоящей из наиболее богатых людей, могут входить удачливые бизнесмены, владеющие собственными предприятиями, высокооплачиваемые специалисты, работающие по найму (к примеру, крупные менеджеры  или звезды шоу-бизнеса), преступные авторитеты, сколотившие деньги на торговле наркотиками, коррумпированные чиновники и даже отдельные «люди  с улицы», выигравшие баснословное состояние в лотерею. Очевидно, что  в лучшем случае такие люди могут  образовать «как бы организованные группы», с общими интересами и целями, которые  вытекают из владения значительным богатством, но едва ли способны связать их единой скоординированной деятельностью.

Иначе, как полагают некоторые социологи, обстоит дело с другой разновидностью экономических  групп, именуемых социальными классами. Во избежание путаницы следует учесть, что термин «классы» нередко используют как синоним понятия экономические  страты (рассуждая, к примеру, о «среднем классе», состоящем из людей среднего достатка). Мы же поведем речь о классах  в Марксовом понимании этих групп, выделяемых по признакам, отличным от суммарных индексов потребления.

Классы, по Марксу, — своеобразные социальные группы, специфика которых состоит в  том, что они занимают как бы промежуточное  положение между профессиональными  группами, играющими различную роль в процессе общественного разделения труда, и экономическими стратами», отличающимися друг от друга по своему месту в системе отношений  распределения.