Православная церковь в системе государственно-церковных отношений в Польше первой половины ХХ в

Разъяснения Карпова возымели действие: из рабочей переписки Совета по делам РПЦ и МИД СССР весной -- летом 1947 г. становится очевидной  их согласованная позиция в отношении  Дионисия. Арест и суд митрополита  были признаны нецелесообразными. Наиболее приемлемым вариантом считалась  его отставка «по требованию польской православной общественности» и  удаление на покой в один из монастырей. Нежеланием вносить напряженность  в польское общество, чутко реагировавшее  на вопрос о независимости страны от СССР, объяснялся тот факт, что  обвинение Дионисия в антисоветской  или антирусской деятельности окончательно отпало. Наверняка эта позиция  была доведена до сведения советского посольства в Варшаве.

В начале 1948 г. польское правительство  предложило Дионисию подать в отставку. Митрополит, однако, ответил категорическим отказом. В Москве сочли, что он сделал это «по совету англичан» [17, л. 5]. В конце февраля 1948 г. Дионисий был  помещен под домашний арест. Началось следствие. По его итогам на основании  старого декрета президента «Об  отношении государства к Польской автокефальной православной церкви»  от 18 ноября 1938 г. Совет министров  отстранил Дионисия 6 апреля 1948 г. от руководства (ему было предъявлено  обвинение в нарушении присяги  президенту) и назначил Временный  совет по управлению ППЦ, в который  вошел и епископ Тимофей. Как  и советовали ранее в Москве, суда над Дионисием было решено не устраивать. Его ждал монастырь в Яблочине [17, л. 6]. Следующим важным шагом должна была стать поездка церковной  делегации в Москву для получения  согласия патриарха Алексия на автокефалию.

В связи с приближением открытия совещания глав православных церквей в Москве, назначенного на июль 1948 г., МИД СССР предлагал во время пребывания в советской  столице польской делегации ограничиться обещанием автокефалии со стороны  патриарха, посоветовать полякам избрать  на Соборе ППЦ нового митрополита, который  смог бы в дальнейшем получить благословение  Алексия на автокефалию. «Православное  духовенство в Польше, ряды которого засорены ставленниками Дионисия, должно знать, что получить автокефалию  оно сможет, только избрав действительно  демократически настроенных и дружественных  Советскому Союзу митрополита и  его помощников», -- говорилось в  записке IV Европейского отдела МИД  СССР, адресованной Совету по делам  РПЦ [17, л. 6--7].

В Совете, однако, рассудили  иначе: для усиления позиций Московской патриархии на совещании, где предстояло голосование при принятии основных постановлений, важно было заручиться поддержкой желательно большего числа глав автокефальных церквей [18, л. 74--75]. ППЦ должна была выступать в качестве равноправного участника. Отсюда вытекала задача ускорить приезд польской церковной делегации в Москву, чтобы до совещания получить благословение Алексия на автокефалию [17, л. 8]. Избрание главы Польской церкви при этом не форсировалось.

Именно этот план и был  реализован. В июне 1948 г. прибывшая  в Москву делегация ППЦ обратилась к патриарху Алексию с просьбой о даровании автокефалии, а провозглашенная  Томосом от 13 ноября 1924 г. автокефалия  была признана «неканонической и  недействительной». 22 июня 1948 г. Синод  РПЦ согласился с самостоятельностью польского православия5 [19, с. 44--45]. Декретом президента Б. Берута Дионисий был отстранен  от руководства церковью, вместо Временного совета было создано Временное управление. Но вопрос о митрополите Дионисии по-прежнему оставался болевой точкой в государственно-церковных отношениях.

На совещании в Москве в июле 1948 г. самостоятельная Польская церковь голосовала за все предложенные Московской патриархией документы, в том числе и за резолюцию  против Ватикана. Позднее, в ноябре 1949 г., епископ Тимофей сообщил  в Москву, что «совещание нашло  должный отклик в самых широких  слоях православного населения  Польши» и что «предприняты все  шаги» по популяризации решений  московской встречи среди православных верующих [20, л. 63].

22 августа 1948 г. Дионисий  обратился к патриарху Алексию  с «искренним покаянием во  всех содеянных по отношению  к Матери-Церкви прегрешениях»,  признанием «временности и канонической  неполноты автокефалии, дарованной  Святейшим Константинопольским  патриархом», и с просьбой принять  его в каноническое общение  с РПЦ. 9 ноября 1948 г. постановлением  № 22 Святейшего патриарха и  Священного Синода РПЦ каноническое  общение было восстановлено. Кроме  того, руководство РПЦ сочло возможным  оставить за Дионисием сан  митрополита, лишив его при  этом присвоенного ему Константинопольским  патриархом в период выхода  из юрисдикции Московской патриархии (апрель 1927 г.) титула «Блаженнейший». Дионисию было также разрешено  богослужение [17, л. 59].

Польское правительство  поначалу отнеслось к подобной развязке «дела» Дионисия позитивно, усмотрев в  ней признание митрополитом совершившейся  реорганизации управления ППЦ. Казалось бы, в истории Дионисия поставлена последняя точка. Однако, получив  постановление, он, как указывалось  в материалах Совета по делам РПЦ, «поднял голову» и заявил, что  полностью восстановлен в правах на управление церковью. 6 декабря 1948 г. освобожденный к тому времени  из-под домашнего ареста Дионисий был принят по его просьбе первым секретарем посольства СССР в Варшаве  Е.И. Длужинским. В подготовленной на основе записи беседы справке Совета по делам РПЦ указывалось на «оскорбительную  форму» приведенных Дионисием доказательств  собственной правоты и ошибочности  постановления Московского патриарха  и Священного Синода. Сообщалось, что  незаконным митрополит считал и декрет президента Берута. Дионисий заявил, что  патриарх Алексий «обокрал его», лишив  титула «Блаженнейший», что он был  введен в заблуждение «кучкой  аморальных людей» -- епископом Тимофеем, архипресвитером из Гданьска Е. Наумовым и др. и настаивал на встрече  с патриархом «для личных объяснений». Проводимые Дионисием богослужения в своей домашней церкви с привлечением туда верующих были расценены авторами документа, как попытка расколоть  Польскую православную церковь [17, л. 65--65 об.].

Поскольку напряженность  в епископате ППЦ продолжала сохраняться, польские власти сообщили советским  представителям в стране о своем  намерении удалить Дионисия из Варшавы, поселив в монастырь «обеспечить нужную изоляцию его от внешнего мира». Но в связи с тем, что ноябрьское постановление патриарха и Синода препятствовало этому, с польской стороны зазвучала критика «либерального отношения» РПЦ к «немецкому пособнику» Дионисию [17, л. 63, 65 об.]. 13 декабря 1948 г. патриарх Алексий обратился к епископу Тимофею со специальным разъяснением. Подтвердив постановление от 9 ноября, он подчеркнул, что после дарования ППЦ автокефалии Русская церковь «не вмешивается в дела братской автокефальной церкви Польской и предоставляет ей самостоятельное устройство..., равно как и свободное избрание Главы своей церкви» [17, л. 67--69]. Эта каноническая позиция руководства РПЦ объективно развязывала руки польским властям.

Вопрос об автокефалии  ППЦ, получив, казалось, свое разрешение, продолжал будоражить православное население страны, поскольку выборы нового предстоятеля проведены не были и дарованная автокефалия не нашла  своего окончательного канонического  оформления. Не собирался складывать оружия и Дионисий: в Москве имелась  информация, что он намеревался апеллировать к Вселенскому патриарху Афинагору, отношения которого с Московской патриархией были весьма натянутыми. Заинтересованность в судьбе Дионисия проявляли и англичане. В этих условиях ведомство Карпова, учитывая мнение посла Лебедева, предложило в марте 1949 г. организовать приезд Дионисия в Москву, опубликовать в церковной  печати его заявления и другие материалы, призванные блокировать  возможные контакты митрополита  с Константинополем. При этом был  сформулирован и запасной вариант  действий вплоть до ареста Дионисия, что  автоматически устранило бы угрозу его нежелательных связей с патриархом Афинагором [20, л. 17--18].

План Совета не нашел поддержки  в советском внешнеполитическом ведомстве. 16 июля 1949 г. заместитель  министра иностранных дел А. А. Громыко  сообщил об этом Карпову, указав, что  вмешательство Константинопольского патриарха в дела независимой  Польской церкви вряд ли сможет иметь  успех, в то время как «рассчитывать  на получение благожелательного  нам интервью от враждебно настроенного к Советскому Союзу человека, сотрудничавшего  с немцами в годы Второй мировой  войны, у нас нет никаких оснований». В МИД СССР справедливо опасались, что пребывание в советской столице  могло быть расценено в церковных  кругах как реабилитация Дионисия, способная усилить его позиции  в православном мире. С учетом всего  этого в МИД СССР не видели оснований  для приглашения Дионисия в Москву, тем более, что патриарх Алексий  не выказывал никакой заинтересованности в подобной встрече [20, л. 37].

Итак, поездка Дионисия в  Москву и на сей раз не состоялась. Польский митрополит обратился к  патриарху Афинагору, который, стремясь вернуть Дионисия к управлению Польской церковью, опротестовал акт дарования  автокефалии Московской патриархией. В письме патриарху Алексию от 23 февраля 1950 г. Афинагор ходатайствовал об оставлении Дионисия в служении Польской церкви, но, как и прогнозировали в МИД СССР, заметного влияния  на православный мир это не оказало.

Подлинные причины, по которым  Константинопольский патриарх взял на себя посредничество в урегулировании столь сложного вопроса, до сих пор  не установлены6. В Совете по делам  РПЦ полагали, что активность Афинагора  подпитывалась нерешенностью вопроса  о главе ППЦ [21, л. 213]. Выборы предстоятеля Польской церкви между тем затягивались. Из материалов Совета по делам РПЦ  следует, что лишь весной 1950 г. польские официальные круги приступили к  подготовке обращения к патриарху  Алексию с просьбой определить своего кандидата. В свою очередь, Совет, предвидя необходимость обращения впоследствии в «инстанцию», запросил в МИД СССР подробную информацию о правовом положении ППЦ и порядке проведения выборов [22, л. 117].

26 июля 1950 г. ответ был  получен. В нем подробно разъяснялись  статьи упоминавшегося выше декрета  президента «Об отношении государства  к Польской автокефальной православной  церкви» от 18 ноября 1938 г. Для Совета  принципиальное значение имела  ст. 48, по которой руководитель  ППЦ должен был обладать польским  гражданством. Однако допускались  и исключения, для чего требовались  предложение Синода и разрешение  профильного министра. Эта оговорка, по мнению дипломатов, допускала  возможность избрания на пост  главы ППЦ представителя Русской  церкви [23, л. 38--39].

В Польской православной церкви, состоявшей к тому времени из трех епархий -- Варшавско-Бельской, Вроцлавско-Лодзинской и Белостокско-Гронской, имелись  для этой цели свои иерархи соответственно епископы Тимофей, Георгий и Михаил. Однако и в Варшаве, и в Москве считали, что ни один из них не подходил на пост предстоятеля. Еще весной 1950 г. в Московской патриархии стали  склоняться к кандидатуре архиепископа Львовского и Тернопольского Макария (Оксиюка), что нашло поддержку  в Совете по делам РПЦ [23, л. 110--111]. 16 октября 1950 г. Совет Министров СССР принял специальное постановление  о М.Ф. Оксиюке. В случае избрания главой ППЦ ему разрешалось принять  польское гражданство.

В это время наблюдается  усиление внимания советской стороны  к возведенному в сан архиепископа Тимофею (Шрeттеру), что понятно. Именно с его стороны в первую очередь  можно было ожидать каких-либо оппозиционных  проявлений к московскому кандидату. Не исключалось и намерение Тимофея  побороться за пост предстоятеля ППЦ. Во время встречи с митрополитом Николаем в Варшаве Тимофей уточнял, в частности, вопрос, может ли он пока считать себя местоблюстителем главы Польской церкви. Владыка Николай  дал утвердительный ответ [24, л. 177]. Примечательно, что в отчете о поездке он воздержался  от каких-либо оценок Варшавского архиепископа, но отметил хорошее знание им церковной  обстановки в Польше и намерение  «не отставать от других церквей» в борьбе за мир. В подтверждение  этого Тимофей, в частности, выразил  желание заключить с РПЦ пакт о защите мира по примеру Румынской  православной церкви.

Во время пребывания в  Варшаве русский митрополит встретился с Дионисием по просьбе последнего. «Беседа была вся построена на воспоминаниях», -- рассказывал владыка  Николай по возвращении в Совете по делам РПЦ. -- Дионисий «спрашивал, как выглядит патриарх. Говорил, что  он счастлив, что видит меня, что  на него пахнуло чем-то русским, что  он так давно был в России» [25, л. 65--66].

Вопрос об избрании главы  ППЦ вступил в решающую фазу весной 1951 г. 19 апреля Собор православных епископов  принял решение обратиться к Московскому  патриарху за содействием в подборе  кандидата в митрополиты. В определении  Собора содержалась просьба к  руководству РПЦ дать каноническое разрешение на переход в юрисдикцию Польской автокефальной православной церкви «лицу, состоящему в духовном сане, достойному занятия митрополичьей  кафедры и поста Первого епископа и Главы церкви…, в меру возможности  хорошо знакомому с своеобразным укладом церковной жизни в  Польше (с традициями, обычаями), к  которому народ нашего края привык в течение веков» [цит. по: 2, с. 279]. Был определен и состав делегации  во главе с архиепископом Тимофеем для передачи этого решения лично  патриарху Алексию [26, л. 35].

13 июня 1951 г. польская делегация  прибыла в Москву, а 18 июня на  совещании в Московской патриархии  делегации была официально рекомендована  кандидатура архиепископа Макария,  получившего каноническое разрешение  в случае его избрания перейти  в юрисдикцию ППЦ. Была определена  дата выборов и интронизации -- 8 июля 1951 г. Дальнейшие события  развивались в соответствии с  согласованным обеими сторонами  планом. После выборов (в материалах  Совета по делам РПЦ о них  не говорилось ни слова, что  подчеркивает их чисто формальный  характер) 8 июля при большом стечении  православных верующих и духовенства  в Варшавском кафедральном соборе  состоялась интронизация нового  главы Польской церкви митрополита  Макария. Помимо делегации Московской  патриархии на торжествах присутствовали  представители Болгарской и Румынской  православных церквей. 16 июля Карпов  сообщил в МИД СССР А.Я. Вышинскому  и МГБ СССР С. И. Огольцову,  что, по впечатлениям русской  делегации, «Макарий значительным  большинством духовенства и верующих  принят положительно, и если он  будет иметь оппозицию, то незначительной  части духовенства» [21, л. 215].

Приход Макария к руководству  ППЦ в православном мире был воспринят  индифферентно. На разосланные после  интронизации известительные грамоты  ответ с поздравлением был  получен только от патриарха Сербского  Викентия. Зато 1 октября 1951 г. специальным  письмом из Константинопольской  патриархии Макарию было отказано в  признании митрополитом Варшавским и всея Польши.