Разум

Что такое разум генетически? В биологическом  смысле?

Начну с самого начала. – Живое –  это такая «вещь» в мире вещей, которая отстаивает свою самоидентичность: на уровне отдельной «вещи» (индивида) это отстаивание – самосохранение, на уровне их класса (вида) – самовоспроизведение.

Существование такой «вещи» – ее главная функция, которой подчинены все остальные, и потому, видимо, она и называется – существо.

Борьба  за самоидентичность, или, иначе, за жизнь, которую всякое существо ведет со средой, становится во вновь возникающих видах все изощренней, а существа все более от среды независимыми; этот процесс называется эволюцией. Растение сохраняет и воспроизводит себя там, где позволит среда, зверь способен, до некоторой степени, ее себе выбирать, а человек – еще и перекраивать среду под себя.

Так что  же такое разум? В широком понимании, разум – обратная связь живого, воли к жизни, с противостоящей средой. Он объективен, ибо в том и состоит  его задача. В растении он бесконечно приближен к нулю, в звере как  бы мерцает, в человеке достиг своего земного, известного нам максимума; растение отвечает на меняющуюся объективность тем, что либо продолжает, либо перестает жить, зверь – более-менее сложными, но в основном еще закодированными его природой реакциями (рефлексами и инстинктами), человек – отчасти и инстинктами, но главное – отчетом в самой объективности и своих целях в ней. Последнее – уже не инстинктивное, а объективное поведение, не специфическое и типовое, а универсальное и уникальное, персонализированное; и это уже не реагирование, а инициирование, не функция, а свобода. Во всем этом жизнь и достигает своего высшего воплощения, это и называется тем разумом, который мы привыкли признавать исключительно за видом человек.

Живое эволюционирует к разуму, а разум по существу и состоит в непрерывной эволюции: отказываясь от застывших инстинктов, жизнь вынуждена заменить их постоянной учебой – обретением и накоплением объективного опыта. Когда опыт индивидов становится достоянием вида, мы имеем дело с сугубо человеческим феноменом, называемым – а точнее, который только и должен называться – культурой.

Являясь таким же продуктом  эволюции, как и  всякая иная способность  – то есть лишь одним  из инструментов выживания, – как может  разум претендовать на объективную, безразличную к нашим заботам истину?

Вообще  говоря, едва ли не каждый инструмент годится  на большее, чем предназначался своим  создателем. Как всякое новое событие  порождает не один ряд событий, а  бесконечность таких рядов, так  всякая новая возможность порождает свою бесконечность возможностей.

Тем более  это касается «инструмента инструментов» (инструмента для созидания любых  инструментов), каким является разум, совершенствование которого идет не по пути специализации, а по пути универсализации. Разум – не только заданная природой определенная бесконечность возможностей, но и возможность возможностей, которые он творит сам. Почему и естественно ждать от него большего, чем того лишь, что предопределено задачами выживания.

Но, может  быть, и за всем тем вся бесконечность бесконечностей применений разума касается лишь нашей приспособленности к миру, тогда как истина мира, его смысл или назначение – которые, ясно, вопросами нашей пользы не исчерпываются – разуму все-таки недоступны, трансцендентны? – Может и так; однако вопрос о смысле бытия встает и потребность как-то отвечать на него неизбывна. Видимо, отсюда и начинается «свобода метафизики» – от права отрицать всякий такой смысл (материализм, позитивизм) или полагать весь смысл именно в нашей пользе (религиозный и нерелигиозный прагматизм) – до права конструировать для себя любой смысл, любую картину мира, лишь бы не отрицавшие факты и логику (наверное, идеализм). Религия не терпит этой свободы и, каждая, заявляет на трансцендентное свои монопольные права, а разум, напротив, обосновывает ею терпимость, и в этой принципиальной терпимости его гуманизм (разум ведь гуманист)... Но я отклонился от темы. Здесь важно то, что даже если истина дана разуму не вся и остается до конца не определенной, то все-таки там, где определенности можно добиться, она дана объективно – явлена она сама; и именно эта причастность самой истине и составляет его, разума, сущность и секрет могущества.

Ведь  что мы называем объективностью в  себе? В самом обыденном, житейском  смысле? – Способность отчитываться себе в том, что не зависит от наших желаний. Что бы это могло быть, если не правда?.. Пусть такая способность и востребована нуждой лучшего приспособления к миру – что ж, эта нужда, значит, ненароком отворила дверь самой истине! И человек способен искать истины, а не пользы, – что называется интересом или любовью к истине; пусть такое, откровенно говоря, встречается и не слишком часто, но все же дело вполне обычное.

...Можно,  конечно, предположить, что абсолютная  истина играет в прятки или  разыгрывает спектакль и устраивает для нас особую, человеческую, мнимую реальность – условную объективность, за которой скрывается какая-то иная объективность, высшая, настоящая и безусловная. Тут истина ведет себя с нами подобно лицу: Богу-личности. Опровергнуть такую метафизику так же невозможно, как и любую другую, – но она ставит больше вопросов, чем дает ответов, и потому кажется именно неразумной.

Кстати: возможен ли «другой» разум? Понимаем ли мы другого – человека или зверя; поймем ли внеземное существо? И почему можно думать, что наш разум адекватен миру (то есть, что мир познаваем)?

Разум – способность объективности; объективность  одна и та же, соответственно и разум  один и тот же – в человеке, звере или зелененьком пилоте НЛО. На объективности представлений только и может зиждиться их общезначимость, и разум есть именно то в нашем внутреннем мире, что общезначимо, способно найти соответствие во внутреннем мире другого. Различие лишь в силе, степени проявленности. Заводя собаку или кошку, каждый вступает в контакт с иными мирами – и не сомневается в такой возможности... В звере разум смутен, долг человека прояснять его в себе больше и больше, а явное земное неразумие или необъяснимость поступков тех из пришельцев, о которых до сих пор мы имели сведения, и доказывает вернее всего их несуществование.

Смешной, в сущности, вопрос – почему разум  адекватен миру – напоминает другой, старинный (которым думали обосновать божественную телеологию): почему сосны, нуждающиеся в песчаной почве, именно на такой почве и встречаются? – Да потому, что сосна и есть то дерево, которое может расти на песке; разум и есть то, что отвечает реальности, он с тем и возник, чтобы ей отвечать. – Впрочем – продолжая размышлять о познаваемости мира – ни чудо жизни и в частности жизни сосен, ни чудо реальности вообще этим соображением отнюдь не развенчивается. Адекватность познания еще не значит исчерпаемость познаваемого, как и наоборот, неисчерпаемость не значит неадекватность.

Возвращаясь к началу: в чем все-таки принципиальное усовершенствование, внесенное природой в устройство человеческого мышления сравнительно с мышлением животным? Очевидно, в языке: в способности присваивать представлениям имена – формализовать опыт – и так делать его общезначимым, пригодным к накоплению и передаче. Человек – животное культурное, то есть собирающее общезначимый опыт, и язык – важнейшее орудие разума в его освоении общезначимого.

Инстинкт  разумен; так не есть ли и сам разум  – один из инстинктов? Ошибаясь едва ли не чаще инстинкта, чем, собственно, он «лучше»?

Часто приходится слышать: животные умнее  человека. Один из справедливых смыслов  этого утверждения – тот, что  животное снабжено умными инстинктами, давно потерянными или выродившимися  в человеке. Инстинкт разумен, но –  говоря метафорически – разум здесь проявляет не тварь, а ее творец. Видимо, из нежелания (или трудности) поделиться с тварью самим разумом.

Инстинкт  – программа, которую живое должно развернуть в объективном мире, а  разум – обратная связь этого  живого с миром, преподносящим неожиданности. Программа, совершенствуясь, одновременно нуждается в обратной связи и пытается свести ее к минимуму, а обратная связь с какой-то фазы своего развития вынуждена освобождаться от самих программ. У зверя разум в зачаточном состоянии, хотя его не может вовсе не быть, у человека многие инстинкты – атавизмы, не успевшие отмереть вовсе. В общем, разумом определяется то в поведении, что не может быть предопределено инстинктом; вот и ответ: разум – то, что не инстинкт.

А чем  же разум «лучше» инстинкта? Нелепость вопроса ощущается непосредственно, – разумное от инстинктивного различается как живое от автоматического, а живое самоценно. Но и оценивая их исключительно как способы самосохранения, разум – универсальная реакция, инстинкт – лишь специализированная; инстинкт либо достигает цели, либо ошибается, заводит в тупик и губит, а разум, которому вообще свойственно ошибаться – на ошибках учится, обретает опыт (это и называется обратной связью), – он приручил и поставил себе на службу саму возможность ошибки – свободу.

Может быть, разум –  лишь изощрившаяся в  нас способность  к образованию  условных рефлексов?

То есть, пусть разум и не сумма заданных природой программ (инстинктов), но, может  быть, лишь способность существа программироваться  самому, сообразно изменяющимся реальностям? Проще говоря – вырабатывать полезные привычки (удерживать и воспроизводить те из случайных реакций, что окажутся полезными)?

Нерв  вопроса все тот же: разум –  инициирует или только реагирует? То есть живое – это одушевленное или только очень сложное механическое? Разум – предельная одушевленность живого или только его особая оснащенность?

Вообще, я бы так определил разумное одушевленное поведение, в отличие от психически-автоматического: это поведение, движимое конечными, а не побуждающими причинами – фиксирующее свои цели. Поведение, имеющее в виду цель, не определяется внешними и внутренними импульсами, а использует их; это поведение не инстинктивное и не рефлективное, а объективное. Пусть выбор нами целей, точек в возможном будущем, опять же причинно предопределен, фиксировать их перед собой – и значит инициировать свои поступки. Это и есть сознание, разум, одушевленность. Что касается собственно рефлексов, то, очевидно, «преследовать цель» – прямая противоположность «действовать по привычке».

Разум нуждается, конечно, в сложнейшей биологической  механике (развитом мозге), но не есть сама эта механика; разум – максимально  проявленная в живом жизнь. Возможно, он требует и способности к  образованию рефлексов, как требует, например, памяти – но не есть, конечно, ни то, ни другое. Природа все увеличивала число наших механических приспособленностей, пока не родилась – или точнее: но притом постепенно высвобождалась – универсальная приспособленность, объективная реакция, разум. Отличающаяся от первой, как от числа бесконечность.

Разум и природа: противники, соседи, или союзники?

И «разумно»  и «естественно» означают – «как, в сущности, и следует», – и  являются, таким образом, синонимами.

При этом между разумом и естеством (природой) в человеке вполне возможны конфликты, а многие и вовсе уверены, что между ними пролегает пропасть.

Как это  понять? – «Разумно» для живого – значит «согласно с целями, которые перед ним стоят»; «естественно»  – «согласно с причинами, которые  его толкают». А цели и причины – одно и то же и принципиально разное. Животное (приближенно говоря) движимо только причинами, внешними и более-менее адекватными им внутренними импульсами; оно всегда естественно и в этом узком смысле разумно. Человеком же управляют как импульсы, так и – главное – его цели. Если импульсы перевешивают цели – это естество одолевает разум; если цели постоянно идут вразрез с импульсами или мешают главному импульсу, импульсу сохранения жизни – это разум покушается на естество. И в том и в другом случае человек, как животное разумное, не вполне естествен и не вполне разумен. – Итак, простого соседства разума и природы в человеке, кажется, не наблюдается; вражда либо противоестественна (как в случае с аскетизмом, «умерщвляющим плоть»), либо именно неразумна; и оптимально их партнерство. Причем роль лидера (не тирана!) за разумом – естественна.

Вообще, разум лучше понимать как специфически человеческую природу, надстроенную над  его животной природой. Задача сделать  эту двойственность неконфликтной.

Если сводить всю нашу природу к ее животной стороне, она определится примерно так: «сумма инстинктов и привычек человека, с которыми его разум ничего или почти ничего не может поделать». Если же сознать, что собственная и высшая природа человека – разум, то в нашей животной природе – ни плохой, ни хорошей – мы увидим материал, в котором можно прозреть и из которого бережно созидать, ни в чем себя не насилуя, не заимствуя чужого и не теряя своего, свое подлинное неповторимое Я. – Никак не заставишь себя хотеть того, что считаешь правильным? Пусть разум и рассудит: может, не годится само правило?..