Россия и Западная Европа в современных международных отношениях

     Начиная с 1993 г., расширение Североатлантического альянса на восток образует одну из ведущих сюжетных линий в отношениях между Россией и Западом, в  формировании российской внешней политики в целом, в борьбе идей и политических течений по вопросу о военно-стратегической ориентации России и в конечном счете  о ее цивилизационной принадлежности. При этом история дискуссий о  расширении НАТО свидетельствует о  глубоких различиях в восприятии проблемы российскими и западными  наблюдателями. В России официальные  лица и большинство вовлеченных  в «реальную политику» экспертов  рассматривали расширение как консолидированную  стратегию Запада (или, по крайней  мере, американских элит) и пытались либо воздействовать на ситуацию ничем не подкрепленными угрозами, либо ограничить ущерб договоренностями с НАТО по вопросам частного характера - тем самым демонстрируя как сторонникам, так и противникам экспансии на Западе свое фактическое признание ее неотвратимости.

     В 1990-е годы мир стал свидетелем борьбы между сторонниками и противниками расширения, первый этап которой завершился победой сторонников экспансии, обнажив при этом глубокие противоречия как между Западом и Востоком, изменившими свои геополитические  очертания, так и внутри самой  западной элиты по вопросу о будущем  мироустройстве. 12 марта 1999 г. идея, еще  недавно казавшаяся многим на Западе бессмысленной, бесперспективной и  опасной осуществилась: бывшие члены  Организации Варшавского Договора (ОВД) Польша, Чехия и Венгрия стали  членами НАТО. Между тем уже  две недели спустя Североатлантический  альянс, теперь уже в составе 19 государств, в нарушение Устава ООН и всего  международно-правового порядка, совершил нападение на Союзную Республику Югославию (СРЮ). Стало ясно, что российская дипломатия и экспертно-политическое сообщество, до сих пор дебатировавшие частный вопрос расширения альянса, упустили из виду формирование идеологии и стратегических планов куда более обширной и далеко идущей экспансии.¹⁴

     Война на Балканах и принятие Новой стратегической концепции НАТО обозначили коренную перемену в существующей структуре  глобальной политики. Впервые за всю  постколониальную историю военно-политическая ситуация в мире определяется экспансией военного блока самых богатых  и процветающих государств, которому не существует сколь-нибудь значительного  противовеса в виде других блоков и организаций. Свое бессилие и все  большую маргинальность по отношению  к НАТО продемонстрировала Организация  Объединенных Наций, не говоря уже о  других международных институтах. Утвердилась фактическая монополия НАТО в вопросах европейской безопасности. Наконец, расширение НАТО в сочетании с балканской войной обозначило смену вех в российской внутренней политике: впервые за долгое время оно создало почву для общенационального консенсуса, по крайней мере, по одному стратегическому вопросу, и притом на условиях, приемлемых и благоприятных для правящей элиты.

     Каковы причины  расширения альянса и его последствия  для России, Европы и мира? Как  может Россия обеспечить свою национальную безопасность в этих условиях? К  этим вопросам можно подойти с  разных профессиональных и мировоззренческих  точек зрения, при этом независимо от выбранного подхода представление  о существующих направлениях теоретического анализа является необходимым условием рационального осмысления проблемы. В конечном счете восприятие проблемы расширения НАТО и выработка конкретных рекомендаций в этой связи упираются  в вопрос о том, что собой представляет альянс и какие силы определяют ее нынешнюю эволюцию.¹⁵

     Следует отметить, что весьма позитивную роль в налаживании взаимоотношений  между Россией и НАТО сыграла  программа «Партнерство ради мира» (ПРМ). Эта программа, ориентированная  на двустороннее сотрудничество между  военными ведомствами НАТО и восточноевропейских  стран, была разработана осенью 1993 г. сотрудниками Пентагона и Комитета начальников штабов во взаимодействии с государственным секретарем У.Кристофером  и его заместителем С.Тэлботтом. Программа ПРМ была политическим ответом американских военных ведомств, в целом не заинтересованных в  форсированном расширении НАТО на фоне сокращения оборонных расходов, на ситуацию, создавшуюся после варшавского  заявления Б.Ельцина о допустимости вступления Польши в НАТО и начала массовой публичной кампании Польско-американского  конгресса совместно с З.Бжезинским и Г.Киссинджером за скорейшее расширение альянса. Принятие программы ПРМ Брюссельским саммитом НАТО в январе 1994 г. давало России дополнительное время для выработки стратегии в отношениях с альянсом (за что ПРМ и его создатели были подвергнуты жесточайшей критике со стороны американских правых и восточноевропейских правительств), при этом не снимая вопроса о расширении альянса с повестки дня. Вместе с тем институциональный переход от структуры, основанной на многостороннем участии, к двусторонним военным контактам с НАТО вносил неблагоприятные для России элементы конкуренции между ней и восточноевропейскими странами в деле сотрудничества с военными структурами альянса.

     В России принятие программы ПРМ вызвало  прилив эйфории, поскольку она воспринималась как альтернатива расширению НАТО, а не как один из этапов процесса, ход которого отчасти зависел  от действий самой России, в том  числе и действий упреждающего характера. В конечном счете правы оказались  те наблюдатели, которые не разделяли  общей эйфории, полагая, что «большая игра вокруг расширения НАТО только начинается».¹⁶

      В 1997-2000 гг. в администрации Клинтона на ключевые посты государственного секретаря и министра обороны  были назначены жесткие сторонники расширения М.Олбрайт и У.Коэн, соответственно. Несмотря на это, официальная политика Вашингтона предусматривала одновременное  движение «по двум колеям» - в направлении  расширения альянса и кодификации  «особых отношений» между НАТО и  Россией. Инициаторы расширения НАТО намеревались выстроить соглашение с Россией  таким образом, чтобы создаваемая  на его основе структура (будущий  Совместный постоянный совет) ограничивалась информационно-совещательными функциями  и исключала какую-либо роль России в принятии решений, находящихся  в компетенции альянса. Подобное соглашение было также призвано снять  с повестки дня гипотетический вопрос о вступлении России в НАТО, поскольку задача вовлечения России в договорные отношения с альянсом уже была решена.¹⁷

      Некоторые противники расширения НАТО на Западе полагали, что Россия вряд ли пойдет на такое соглашение в существующих обстоятельствах или что ратификация  договора парламентами стран НАТО и  России может быть затруднена, что, в свою очередь, затормозит расширение альянса. В действительности, российское руководство приняло не только саму идею, но и предложенную Вашингтоном  структуру Основополагающего акта как межправительственного соглашения, не подлежащего ратификации, а следовательно, вопреки последующим утверждениям Москвы, не имевшего силы международно-правового  обязательства. Ведущие американские газеты писали о том, что Б.Ельцин согласился подписать парижский  Акт в обмен на обещание Клинтона помочь Москве в получении нового кредита МВФ и переименовать  «Большую семерку» в «Большую восьмерку». Историческим парадоксом является участие  в разработке этого документа  Е.Примакова в качестве российского  министра иностранных дел, однако следует  вспомнить о том, что внешняя  политика по Конституции 1993 г. являлась исключительной прерогативой президентской  власти, и что находившийся в аналогичном  положении министр обороны И.Родионов, выступивший с критикой внешнеполитического  курса Кремля, был подвергнут бичеванию  перед телекамерами и отправлен  на пенсию за несколько дней до отъезда  президента в Париж на подписание Основополагающего акта.¹⁸

     Как полагают исследователи, образованный в соответствии с актом Совместный постоянный совет (СПС) задал новые  институциональные параметры взаимодействия между Россией и НАТО. Как свидетельствует  опыт последующих лет, формат двустороннего  взаимодействия России с НАТО как  единым целым существенно ухудшил  позиции России при переговорах  с альянсом по сравнению, например, с Советом североатлантического сотрудничества, поскольку в рамках нового форума российские представители имели дело не с представителями индивидуальных членов и кандидатов в члены альянса, а с заранее консолидированной позицией натовской верхушки, которая доводится до сведения России в готовом и не подлежащем модификации виде. К тому же СПС изначально действовал в рамках жестко ограниченной компетенции, исключавшей принятие решений, которые накладывали бы какие бы то ни было ограничения на последующие действия сторон. В этом контексте какая-либо активность СПС и участие в нем России или, наоборот, замораживание его деятельности (как это произошло после нападения НАТО на Югославию) имеют сугубо символическое значение и в лучшем случае выступают как отражение более глубоких тенденций в отношениях между Западом и Россией. Подобная ситуация является неизбежной и легко предсказуемой расплатой российской дипломатии за ее увлечение идеей «особого статуса» России в отношениях с НАТО как целым, которая на деле только способствует возведению институциональных и психологических барьеров между Россией и «малыми» европейскими странами - как членами, так и не членами альянса.

     После всех геополитических перемен в  мире перед Россией, намного сократившейся  территориально и не имевшей такого влияния и веса в международных  делах, какое было у СССР, но объявившей себя его правопреемницей, стала  задача - определить свое место на мировой  арене, обозначить приоритеты и национальные интересы государства.

     Отказавшись от прежних идеологических установок, которые российское руководство  объявило почти единственной причиной конфронтации в холодной войне, горя желанием в сжатые сроки построить  в России «демократическое государство  с процветающей рыночной экономикой», новые власти рассматривали Запад, и прежде всего НАТО, как главного политического и идеологического  союзника, основной источник экономической  помощи, необходимой для проведения внутренних реформ, а также как образец для подражания. Президент и министр иностранных дел неоднократно подчеркивали, что Россия и НАТО имеют общие интересы и поддерживают крепкие партнерские отношения.

     При этом руководство страны не учитывало  в полной мере ни национальные интересы России, ни действительную расстановку  сил на мировой арене, ни подлинные  устремления руководителей НАТО.

     Жизнь все больше убеждала в ошибочности  и бесперспективности односторонней  прозападной ориентации и способствовала постепенному отрезвлению политического  руководства России. Обстоятельства вынуждали президента, руководителей  МИДа пойти на разработку внешнеполитической концепции, в которой отразился  бы более реалистичный и широкий  геополитический взгляд на международную  политику России.¹⁹

     Не  последнюю роль в форсировании процесса расширения НАТО, несомненно,  сыграла  позиция российского руководства, которое, полное иллюзий о партнерстве, не сразу осознало суть американских замыслов и даже одобрило в августе 1993 года намерение Польши вступить в НАТО. Позднее правящие круги  Североатлантического альянса, несмотря на отрицательную позицию России, просто поставили ее перед свершившимся фактом расширения зоны влияния НАТО.

     Руководители  НАТО постоянно подчеркивают в своих выступлениях, в официальных документах тезис о трансформации, которую якобы претерпел блок, становящийся всё более политической, нежели военной организацией. Но действительное развитие событий показывает, что Североатлантический альянс был и остается военной организацией, опирающейся преимущественно на силовые методы решения международных проблем. В связи с этим выглядит ложным стремление некоторых американских политологов изобразить НАТО безобидным клубом демократических государств, а ее расширение представить лишь как средство распространения либеральной демократии на государства ЦВЕ.

     Является  ли расширение НАТО на восток угрозой  для России, и если да, то в каком  смысле? Хотя официальная точка зрения по этому вопросу заявлена в концепции  национальной безопасности и военной  доктрине, понимание этой угрозы остается зачастую довольно смутным, а в новой  Концепции национальной безопасности она гораздо менее акцентирована, чем в прежней. Это является отражением того обстоятельства, что в российском сообществе политиков и экспертов  существовали и продолжают существовать различные, во многом диаметрально противоположные  точки зрения на этот счет, хотя эти  разногласия в большинстве случаев  ясно не очерчены. Одни полагают, что  экспансия альянса создает непосредственную военную угрозу для России со стороны  Запада, преследующего цель экономического закабаления и расчленения страны, в то время как на противоположном  фланге, по крайней мере до начала бомбардировок  Югославии, многие были искренне уверены  в том, что расширение НАТО является закономерным ответом на «имперские амбиции» или «имперскую ностальгию»  Москвы и, возможно, его единственный отрицательный эффект заключается  в косвенной пропагандистской подпитке «национал-коммунистического реванша».²⁰

     Такая полярность в оценках (во многом сохраняющаяся  и по сей день, по крайней мере в экспертных и политических кругах) отражает глубину общественного  раскола в оценке отечественной  истории и цивилизационной идентичности и сама по себе является фактором национальной безопасности, требующим учета при  проведении какой бы то ни было внешней  политики.

     С моей точки зрения существует достаточно оснований для того, чтобы оценивать расширение альянса как реальную угрозу и с военно-стратегической, и с политической, и с культурно-цивилизационной точек зрения. Неочевидность для ряда экспертов и политиков военной угрозы со стороны НАТО связана с ее динамическим характером, под которым в данном случае имеется в виду нарастание агрессивности альянса по мере изменения его состава и перегруппировки элит в результате победы сторонников более жесткой наступательной стратегии над «голубями». Хотя высшее руководство НАТО или его отдельных членов в данный момент не рассматривает ведение каких-либо военных действий против России, будь то ядерными или конвенциональными силами, в качестве реалистического сценария, демонстрация воинственных намерений на более низком уровне, особенно государствами восточного и южного фланга, представляет собой самостоятельную угрозу для России, поскольку воздействует на психологически уязвимые элитные группы, утратившие иммунитет к различным формам шантажа и силового давления как внутри страны, так и вовне.²¹