Бизнес-элита

    Выяснилось, что каждый из четырех охарактеризованных сегментов (бизнес-элита на федеральном уровне, бизнес-элита на региональном уровне, МСБ на федеральном уровне, МСБ на региональном уровне)  характеризуются уникальным набором способов влияния на процесс принятия политических решений, что позволило сделать заключение о наличии зависимости между уровнем принятия решения, типом бизнес-субъекта и избираемыми способами влияния.

    Сравнительный анализ практик влияния, проведенный  отдельно по каждому из выделенных типов бизнес-субъектов, позволил сделать следующие выводы. Общими чертами способов влияния  бизнес-элиты на региональном и федеральном уровнях является относительно незначительная распространенность коррупционных практик и их совмещение с формализованными практиками, а также широкое использование возможностей избирательной системы для влияния на принятие политических решений.

    Отличаются  практики влияния бизнес-элиты на региональном и федеральном уровнях по ряду параметров.  Опосредованное представительство интересов на федеральном уровне осуществляется методом финансирования кандидатов, а на региональном - путем самостоятельного участия. На общероссийском уровне представлены как индивидуальные, так и коллективные интересы, в то время как на региональном уровне превалируют индивидуализированные действия. Выявленные различия свидетельствуют о разной степени консолидации бизнес-элиты на региональном и федеральном уровнях.

    Исследование способов воздействия МСБ на принятие политических решений также позволило выделить ряд общих и специфических черт. Объединяет практики, применяемые МСБ  на обоих уровнях, высокий уровень распространения коррупции и низкий уровень консолидации. Отличает деятельность МСБ на общероссийском уровне принятия политических решений более значительное личное участие в политике, как результат десакрализации коррупционных механизмов и поиска новых способов влияния.

    Бизнес-субъекты федерального уровня имеют больший опыт успешных консолидированных действий, что создает предпосылки для эффективного  функционирования внедряемых корпоративных институтов, по сравнению с бизнес-субъектами регионального уровня, нацеленными на отстаивание индивидуальных интересов.

    В современной России происходит постепенное, неравномерное для разных бизнес-субъектов и уровней оказания влияния, замещение клиентельной социальной организации корпоративизмом. Поэтому государственные меры по институционализации корпоративизма должны варьироваться в зависимости от уровня принятия политических решений и типа бизнес-субъекта.

    Анализ позволил выделить ряд этапов трансформации способов влияния  российских бизнес-субъектов в рамках перехода от клиентелизма к корпоративизму:

    1)      десакрализация коррупционных способов влияния,

    2)  осознание неэффективности коррупционных  способов на рациональном уровне,

    3)  гиперполитизация бизнес-субъектов  и опосредованное представительство интересов,

    4) прямое представительство интересов  в рамках неокорпоративизма,

    5) прямое представительство интересов  в контексте государственного корпоративизма «азиатского» типа.

      Причем бизнес-субъекты различного  типа  и оказывающие воздействие на различных уровнях принятия политических решений находятся на разных этапах, и, следовательно, демонстрируют разный уровень готовности к внедрению институтов корпоративизма.

    Существуют  два вектора дальнейших изменений: либо бизнес-субъекты принимают новые «правила игры» и происходит укоренение модели государственного корпоративизма, либо верх одерживают неформализованные отношения. Тогда неформализованные отношения внедрятся в формализованные институты, при этом выхолостив их суть.  Это приведет к повсеместному распространению коррупционных практик. Подобная вариативность развития позволяет сделать вывод о наличии трех тенденции  дальнейшей трансформации способов влияния российских бизнес-субъектов: институционализации корпоративизма, переходе к государственному корпоративизму авторитарного типа и формированию олигархических связей.

    Первая  тенденция представляет собой укоренение модели государственного корпоративизма в России. Для реализации этой тенденции необходимо приложить усилия  государственной власти и бизнес-субъектам, так как в контексте формирующейся модели российского корпоративизма необходимо наличие консенсуса по вопросу о роли бизнес-субъектов  в принятии политических решений.

    В противном случае, если предпринимаемые  государством меры по формированию российского  корпоративизма не найдут поддержки и понимания в лице российских бизнес-субъектов, это приведет к реализации одного из двух менее предпочтительных сценариев - переходе к государственному корпоративизму авторитарного типа или формированию олигархических связей. Какой из них реализуется, зависит от того, кто будет обладать большим политическим влиянием – бизнес-субъекты или государство. Однако оба этих сценария  негативно скажутся  на дальнейших демократических преобразованиях.

    Переход к государственному корпоративизму авторитарного типа может произойти, если государство, не получив поддержки со стороны бизнес-субъектов, будет продолжать выстраивать модель государственного корпоративизма, игнорируя при этом идущие от бизнеса сигналы обратной связи.

    Третья  тенденция, характеризующаяся усилением  олигархических позиций бизнес-субъектов, может быть реализована при условии усиления роли представителей бизнеса. Тогда негативное отношение бизнес-субъектов к политическому курсу государства, направленному на формирование модели государственного корпоративизма, найдет выражение  в применении неформализованных практик в рамках корпоративных институтов. Если государство не сможет противостоять этой тенденции, то произойдет возврат к преимущественно неформализованным способам влияния на принятие политических решений и патрон-клиентным отношениям.

     Для недопущения реализации двух последних  сценариев   необходима целенаправленная деятельность государства по дальнейшей институционализации модели государственного корпоративизма в современной России. 

     Тема  «губернаторы и олигархи» приобрела большую популярность у российских исследователей региональных политических процессов. Действительно, отношения федеральной власти и с теми, и с другими в путинской России получили свою сложную внутреннюю динамику. Те и другие оказались объектом политики, декларируемыми целями которой стали «равноудаленность» (отказ от тесных отношений, сращивания политических интересов, индивидуальных преференций) и вертикаль власти (жесткий административный контроль со стороны центра). Те и другие столкнулись с реальной политикой двойных стандартов, поскольку правящий режим все-таки создал новую систему политических преференций. Тем и другим пришлось стать свидетелями и участниками передела сфер влияния, в одном случае – в пользу приближенных к новой власти бизнес-групп, в другом – в пользу федерального центра.

     Сращивание региональной власти и бизнеса предопределено новейшей российской историей. Прежде всего, оно связано со спецификой становления российского капитализма, в котором административный ресурс играет огромную роль, особенно на этапе первоначального накопления капитала. Поэтому непосредственное участие деловой элиты в политике означает приобретение части административного ресурса для развития (страхования) собственного бизнеса, что в конечном итоге означает увеличение прибыли, снижение издержек и прочие конкретные выгоды финансово-экономического характера. Кроме того, постсоветский бизнес представляет собой политически активную и ресурсную прослойку, которая становится новым источником для пополнения региональной властной элиты. Анализируя современную эволюцию региональной элиты, необходимо одновременно рассматривать как причины и последствия «похода» бизнеса в региональную власть, так и меняющийся общий контекст отношений между бизнесом и региональными властными элитами.

     Традиционно точкой отсчета при классификации  региональных элит является статус ее представителей в прежней советской  элите. Такой подход пока еще справедлив, раз уж главным инкубатором региональной властной элиты до сих пор остается советская партийно-хозяйственная номенклатура, и «революционной» смены кадров в регионах не было. Однако в 2003-04 гг. наметился важный перелом. Если брать самый верхний уровень региональной властной элиты, т.е. губернаторский корпус, то доля тех, кто делал основную карьеру в партийных и советских органах, т.е. является партийно-советской номенклатурой в полном смысле этого слова, впервые составила около половины - с тенденцией к дальнейшему снижению.

     В последние годы началось общее снижение роли советской партийно-хозяйственной номенклатуры в региональном управлении. В качестве классического случая можно взять партийную элиту, тех политиков, чей самый высокий в номенклатурной лестнице статус в советское время достигнут в структурах КПСС. Выходцы из структур КПСС занимают первые позиции в 21 российском регионе. Партийной элитой здесь мы условно считаем тех, чей самый высокий номенклатурный статус, достигнутый до 1991 г., был связан со структурами КПСС. Примерно половина из них – это бывшие первые лица региональных комитетов КПСС, т.е. первые, вторые и просто секретари. Другую половину составляют партийные работники районного и городского звена или менее значимые представители партийных структур общерегионального уровня.

     Из  симптоматичных тенденций следует  выделить существенное снижение роли бывших первых секретарей обкомов КПСС – региональных лидеров советского периода. В конце 1991 г. они возглавляли восемь российских регионов, почти исключительно – республики, где новая российская власть не решилась на кадровую революцию и вмешательство в местные дела. К 1997 г. их число выросло до 12 – в связи с региональными выборами, в результате которых к власти в ряде регионов вернулись бывшие партийные лидеры. В настоящее время число регионов, в которых у власти находятся бывшие первые секретари, сократилось до шести – минимальное число за весь период после 1991 г. (и, разумеется, уже нет никаких предпосылок для увеличения этого числа). Причем четыре из шести примеров – это республики с их всегда более консервативной ситуацией в элитах (Бурятия, Кабардино-Балкария, Северная Осетия, Татарстан), и только два примера относятся к типично русским областям, являясь скорее исключением для этого типа регионов (Нижегородская и Орловская области).

     Аналогичные тенденции отмечаются во второй половине «номенклатурной» части губернаторского корпуса – среди бывших руководящих работников исполкомов региональных и местных советов. Группу, которую можно условно назвать «исполкомовской элитой», представляют сейчас 23 региональных руководителя. Изначально это был главный тип постсоветского губернатора первой волны. Напомним, что из 66 губернаторов, назначенных Б.Ельциным в конце 1991 г., 25, т.е. почти 40%, являлись председателями облисполкомов (Туровский, 1999). Кроме того, губернаторами в тот момент были назначены еще два бывших председателя облисполкома и два заместителя председателя облисполкома. Для полноты картины добавим, что в ряде республик первыми лицами являлись бывшие председатели советов министров (или облисполкомов – в бывших автономных областях, повысивших свой статус до республик).

     Смена власти в российских регионах в переломном 1991 г. произошла в форме ее перехода от партийной номенклатуры к «советским управленцам» из региональных исполкомов и совминов, вышедших таким образом  на первые позиции. Именно на такую трансформацию сделала ставку новая российская власть. Это позволило сохранить кадровую преемственность и политическую стабильность на региональном уровне и способствовало появлению «крепкого хозяйственника» как самого типичного постперестроечного регионального руководителя, при этом лояльного своему новому патрону – центру, олицетворяемому Б.Ельциным.

     К настоящему времени значение этой группы в корпусе высших должностных  лиц субъектов федерации кардинальным образом понизилось. Бросается в глаза резкое снижение числа бывших председателей облисполкомов, ранее – наиболее крупной и характерной, можно сказать - референтной группы в губернаторском корпусе. В 1991 г. у руля в российских регионах стоял 31 бывший руководитель региональной исполнительной власти советского периода. Сейчас их осталось всего 10. Таким образом, самая мощная волна кадровой ротации 1991 г., создавшая главный тип постсоветского губернатора первой волны – «крепкого хозяйственника», к 2004 г. сошла на нет, оставив лишь немногочисленных своих представителей. Эти весьма серьезные и знаковые перемены можно связать с причинами возрастного характера, но, если рассматривать проблему глубже – с исчерпанием ресурса личного влияния у ведущих позднесоветских хозяйственников (не всегда таких уж старых людей), что привело к их поражениям на выборах. Соответственно, и внутри «исполкомовской элиты» происходит своя трансформация: тон задают выходцы из второго-третьего эшелона, где, например, можно выделить бывших руководителей горисполкомов и райисполкомов.