Психологические проблемы умирания и смерти

  Итак, картина отношения к смерти предстает  в качестве сложного, многослойного и многопланового образования, отражающего в общих чертах основные социальные расчленения, религиозные различия, региональные и национальные особенности. Попытаемся проиллюстрировать это положение на конкретных примерах.

  Даже  в Средние века, когда христианство выступало мощным цементирующим фактором, задающим единство мировоззрению и умонастроению средневекового индивида, различия весьма ощутимы. Наряду с христианскими представлениями о жизни и смерти здесь существует очень мощный пласт идей и представлений, унаследованный из традиционалистской, патриархальной идеологии. Этот пласт связан главным образом с сельской культурой и является, как показывают исторические факты, достаточно устойчивым образованием, существовавшим на протяжении веков несмотря на сильное воздействие со стороны христианской идеологии и практики и оказывавшим сильное влияние на сами христианские представления. Что включает в себя этот слой? Он объемлет прежде всего совокупность заклинаний против смерти, предсказаний времени наступления кончины, заговоров о навлечении смерти на врага. Все это - наследие "магической смерти" эпохи патриархального общества. Что касается предсказаний смерти, например, то в Германии предвестником близкой кончины считается тень человека без головы на стене; в Шотландии в качестве предупреждения выступают сновидения, в которых фигурирует захоронение живого человека, в Ирландии считалось, что дух Fetch принимает вид человека, которому суждено вскоре покинуть этот мир, и является его родственникам, а самого умирающего другой дух - Beansidhe - за две ночи до смерти предупреждает песней. В европейском фольклоре значительную роль в предсказании смерти играют и животные: черный баран, курица, поющая петухом, и т.п. Распространено множество гаданий: в Неаполе считали, что смерть предвещают определенные очертания кусочков воска, брошенных в воду; в Мадене гадали по кристалликам льда; в Бретани с той же целью бросали в фонтан куски хлеба с маслом.  

  Однако  было бы неправильным противопоставлять  традиционалистическую модель отношения к смерти христианской как мировоззрение сельских и большей части городских низов мировоззрению феодальной знати и духовенства, - как нельзя экстраполировать "прирученную смерть" (т.е. отношение к смерти городской элиты) на все слои общества. Правильнее было бы сказать, что происходит взаимодействие и взаимопроникновение обоих пластов, - что, собственно, и порождает постоянную напряженность и динамику развития представлений человека о его месте в мире живых и в мире мертвых. Особенно наглядно это проявляется в понимании загробной жизни. М.Вовель, в частности, приводит множество примеров, опровергающих точку зрения Ф.Ариеса на жесткое разделение мира живых и мира мертвых. Христианская эсхатологическая перспектива (попадание души в зависимости от ее заслуг в ад либо в рай) безусловно существует, но она вторична, поскольку широко распространено верование, в соответствии с которым души умерших постоянно присутствуют среди живых (о чем свидетельствуют многочисленные ритуалы в дни поминовения: умершим родственникам готовят специальную еду, постель, отводят почетное место за столом, оставляют открытыми окна, двери и т.д.). В то же время влияние христианства на традиционалистскую культуру усиливается: в литературе все чаще встречаются упоминания об аде, а в иконографии появляется образ св. Михаила с весами, что свидетельствует об усилении влияния представлений об индивидуальном суде в миросозерцании средневекового человека.

  Тенденция к индивидуализации в общественном сознании, связанная с осмыслением  значения индивидуального Я, личной судьбы в общественной жизни, наложила отпечаток и на отношение человека к смерти. Своего рода катализатором этих давно накапливаемых изменений явилась эпидемия чумы 1347-1352 годов, поразившая все страны Европы. Наряду с другими бедствиями (голод, природные стихийные явления, войны и т.п.) она до предела обострила ощущение хрупкости человеческой жизни и ее подверженности внешним угрозам. В этот период тесно переплетаются два момента: жажда жизни и страх смерти. Объединяясь в сознании человека позднего средневековья, они выражаются подчас в крайних, болезненных формах. В то же время можно констатировать и первые изменения на уровне неструктурированных коллективных представлений, не включенных в организованные идеологические формы. Характерными примерами такого стихийного бунта против чумы, против неизбежности смерти было движение флагеллантов (самобичующихся), еврейские погромы (евреев обвиняли в распространении чумы с целью уничтожения христиан); в некоторых источниках мы находим упоминания о так называемых "танцевальных эпидемиях"; в 1347 г. тысячи людей в Льеже и около 500 человек в Колони целыми днями до полного изнеможения танцевали, чтобы таким образом уберечься от чумы и этим специфическим проявлением жизненной силы компенсировать панический страх смерти.

  К этому же периоду относится и  появление образа смерти в изобразительном искусстве. Й.Хейзинга описывает длительную эволюцию образа смерти - от апокалипсического всадника через болезненную фиксацию внимания на полуразложившихся останках некогда живого и прекрасного существа до знаменитой картины Пляски Смерти. "В представление о смерти вторгается новый, поражающий воображение элемент, содрогание, рождающееся в сферах сознания, напуганного жуткими призраками, вызывавшими внезапные приступы липкого, леденящего страха. Всевластная религиозная мысль тут же переносит все это в моральную сферу, сводит к memento mori, охотно используя подчиняющую силу страха, основанную на представлениях, окрашенных ужасом перед привидениями" (Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1989. С. 157.). Образы Пляски Смерти надолго словно загипнотизировали художественное воображение: появляются многочисленные фрески, живописные полотна, гравюры, скульптурные изображения, поэтические произведения, так или иначе обращенные к этой теме. В теме Пляски Смерти тесно переплетаются и моменты традиционалистских представлений, о которых речь шла выше. С одной стороны, мысль о том, что каждому человеку - своя смерть (обычно в изображении Пляски Смерти фигуры живых строго иерархизированы в соответствии с тем местом, которое они занимали в общественной структуре - король, придворные, торговцы, простые горожане или крестьяне). А с другой стороны - идея о том, что смерть уравнивает все неравенства мира живых, все превращает в прах и тлен. И эти идеи, возникшие в недрах народного традиционалистского сознания, оказали значительное влияние на развитие христианских представлений о смерти и загробной жизни. Вместе с тем процесс христианизации представлений о смерти не означает полного разрушения магического мира дохристианских верований. Процесс взаимодействия и взаимовлияния обоих типов сознания продолжает углубляться, приводя к радикальному изменению того и другого типа. Так, под воздействием традиционалистского образа смерти появляется новый образ в христианстве - страсти Христа, а затем и многих святых мучеников. Изменяются представления о загробной жизни: хотя изображения рая по-прежнему еще очень редки и скудны, зато образ ада вбирает в себя описание всех ужасов, накопленных в народном сознании за предшествующие века; возрастает и значение чистилища, хотя в народном сознании оно еще слабо укоренено. Ариес называет структурирование представлений о загробной жизни "важнейшим феноменом в истории ментальности", отражающим утверждение индивидуального морального сознания.

  Итак, в рассмотренном нами аспекте состояния ментальности мы отметили более или менее четкое наличие двух структурных моментов: традиционалистского, имеющего своим источником магические дохристианские верования и своей базой - главным образом сельское население и городские низы, и христианского, более тесно связанного с городской интеллектуальной элитой. Отметили мы и факт взаимопроникновения обоих типов мировоззрения, постоянной "подпитки" христианского миросозерцания за счет традиционалистских элементов; несмотря на расширение и углубление влияния христианства, традиционалистские представления не исчезают полностью, а продолжают существовать если и не параллельно с христианскими (как это было на заре Средневековья), то как бы будучи включенными в христианские представления, сохраняя при этом свою специфическую окраску. Дальнейший процесс христианизации общества по логике должен был бы привести к более полной унификации мировоззрения и либо к вытеснению традиционалистских представлений, либо к полной их ассимиляции и растворению в официальной религиозной идеологии. Однако этого не происходит. Напротив, структура ментальности еще более усложняется, формируя новые структурные элементы. В самых общих чертах можно выделить три основные направления таких изменений: во-первых, на уровне народной культуры заметно сильное влияние элитарной культуры и официальной религии, что свидетельствует о жизненности старых верований и одновременно об их необычайной пластичности. Уже с XV в. они интегрируют понятие чистилища и подчиняются новым потребностям заботы об индивидуальном спасении. Во-вторых, на уровне культуры интеллектуальной элиты, которая теперь все в большей степени отражает новые земные ценности и открывает иные жизненные пути. Наконец, революционные изменения в религиозном сознании - Реформация. В Реформации находят выход отдельные проявления народного недовольства усилением давления со стороны Церкви; с Реформацией связаны и гуманистические устремления интеллектуальной элиты.  

  4.Отношение  к смерти ребенка  и женщины

  На  изменение отношения к смерти ребенка и женщины повлияло и укрепление роли семьи в обществе. В XVIII-XIX веках идет процесс формирования буржуазной семьи с ее прочной системой ценностей и неписаных законов. Усилия родителей теперь сосредоточены не только на том, чтобы дать жизнь как можно большему числу отпрысков, но и на том, чтобы дать им как можно больше шансов выжить и стать продолжателями семейного дела. Первые опыты контрацепции, появление которых относят к XVIII веку, дают возможность регулировать в какой-то степени процесс деторождения, что приводит к сокращению числа детей в высших слоях общества. Жизнь ребенка ценится очень высоко, а смерть его в коллективной чувственности предстает как трагедия.

  Изменение функций семьи находит свое отражение  и в практике составления завещания: сокращается его "духовная" часть, состоящая из благочестивых пожеланий и распоряжений, зато существенно расширяется часть "материальная", касающаяся распределения благ и ценностей. Историки отмечают и еще один любопытный момент: если в завещании сильной половины человечества превалируют материальные интересы, то у женщин, напротив, в XVIII-XIX веках на первое место выходят религиозные и благочестивые распоряжения. "Феминизируется" и эпитафия, бывшая ранее сугубо мужской привилегией: в начале XIX века доля женских эпитафий на надгробиях достигает 30% (по сравнению с 4% в начале XVIII века).

  Таким образом, структура коллективных представлений  и чувственности еще более усложняется за счет половой и возрастной дифференциации.  

  5.Клиническая  смерть

  Прежде всего следует помнить: когда речь идет о клинической смерти, никаких элементов восприятия внешнего мира не существует. Кора мозга в это время "молчит". На электрокардиограмме - прямая линия. Упоминавшиеся выше разрозненные восприятия внешнего мира имеют место лишь в периодах умирания, распада функций мозга и центральной нервной системы (ЦНС). Эти впечатления хаотичны, они извращенно отражают реакцию человека на воздействие окружающей среды, будучи, как мы упоминали ранее, продукцией функционально больного мозга. Дольше всего сохраняются слуховые восприятия, тогда как участки коры головного мозга, связанные со зрением, уже погибли и полностью отсутствует двигательная активность. Таким образом, свидетельства оживленных людей говорят лишь об одном: в ряде случаев в процессе умирания (и ни в коем случае не во время клинической смерти, когда мозг "молчит") больной способен воспринимать некоторые явления внешнего мира. Отсюда становится понятным, почему находившийся на пороге смерти и спасенный человек рассказывает о том, что он слышал голоса врачей, но не мог на них реагировать. Понятны и явления деперсонализации, когда больному кажется, что он "и я и не я", что существует его реальный двойник. Подобные явления, наблюдающиеся при некоторых психических заболеваниях, иногда возникают и при умирании или оживлении.

  Можно предположить, что в процессе оживления  после клинической смерти, когда  восстанавливающийся мозг проходит в обратном порядке основные стадии, пережитые им во время умирания, на определенном этапе могут возникнуть впечатления, имевшие место при агонии. Это может быть и проявлением как бы самостоятельного творчества (т.е. ранее не имевшего места) оживающего мозга. Однако больше оснований полагать, что эти впечатления формируются во время агонии на фоне бурного, хаотического и кратковременного пробуждения мозга, порой включающего даже пробуждение коры.

  Не  случайно в этот период, искусственно "подстегнув" работу угасающего, но стремящегося самостоятельно восстановить свою деятельность сердца, можно сравнительно легко добиться временного восстановления сознания у умирающего человека. Ясно, что это еще далеко не решает всех проблем, необходимых для стойкого и полноценного оживления человека даже в условиях агонии, не говоря уже о клинической смерти, когда сам организм делает последнюю попытку восстановить угасающую жизнь.

  Поскольку в процессе оживления после клинической  смерти кора долго "молчит", восстановление всех функций мозга происходит более медленно и постепенно, без резких вспышек.

  Корковый  анализатор слуха - один из наиболее стойких, что наблюдается в реанимационной практике. Волокна слухового нерва разветвляются достаточно широко, поэтому выключение одного или даже нескольких пучков этих волокон не обязательно приводит к полной потере слуха. Этот факт наталкивает, кстати, на важное соображение: нельзя в присутствии умирающего высказывать суждение о его безнадежном состоянии. Больной уже не может реагировать, но в какой-то мере еще воспринимает сказанное.

  Зрительный  анализатор (по сравнению со слуховым) филогенетически более новый. Он более чувствителен к повышению внутричерепного давления и к различным формам гипоксии, что связано также со спецификой кровоснабжения.

  Ввиду большой ранимости зрительного  коркового анализатора даже при  обычных массивных (но не смертельных) кровопотерях иногда наблюдаются те или иные расстройства зрения, вплоть до временной слепоты. Восприятие света иногда даже не доходит до коры, замыкаясь в стволовой части мозга, а если и доходит, то свет воспринимается первое время недифференцированно, без четкой фиксации форм предмета. Можно предполагать, что при усилении кровоснабжения мозга в период агонии (как, по-видимому, и в постреанимационном периоде после клинической смерти) может восстановиться и та часть ствола, где происходит замыкание рефлекса на свет, и у погибающего больного фиксируется эта световая реакция. При более высоком подъеме артериального давления усиленное кровоснабжение зрительной доли коры может сделать зрительное восприятие еще более ярким. Однако, как и в случаях восстановления зрения у людей, ранее его потерявших, более тонкая дифференцировка зрительного восприятия (различные формы предметов, восприятие образов), как более сложный нервный акт, еще отсутствует или существенно нарушена. Именно поэтому умирающий или оживающий человек нередко воспринимает лишь ощущение света и не может определить точный вид предмета.