Женские образы Тихого Тона в свете Евангелия

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 19 Марта 2010 в 20:56, Не определен

Описание работы

Источниками для романа послужили устные рассказы участников и очевидцев, многочисленные книги, документы, мемуары. Среди них: «Пролетарская революция на Дону» (1922—1924 гг.), «Записки о гражданской войне» В.А.Антонова-Овсеенко (1924 г.), воспоминания А.Френкеля «Орлы революции. Русская Вандея» (1920 г.), «Воспоминания» (1922 г.) А. Дукомского, «Очерки русской смуты» (1921 г.) А.Деникина, «Всевеликое Войско Донское» (1922 г.) П.Н.Краснова, книги «Гражданская война в России. 1918-1919» (1919 г.), «Как сражалась революция» Н.Какурина (1925 г.), многочисленные газетные, журнальные публикации периода гражданской войны.

Файлы: 1 файл

Женские образы Тихого Тона в свете Евангелия.doc

— 128.50 Кб (Скачать файл)

Оглавление 

 

Введение

      Источниками для романа послужили устные рассказы участников и очевидцев, многочисленные книги, документы, мемуары. Среди них: «Пролетарская революция на Дону» (1922—1924 гг.), «Записки о гражданской войне» В.А.Антонова-Овсеенко (1924 г.), воспоминания А.Френкеля «Орлы революции. Русская Вандея» (1920 г.), «Воспоминания» (1922 г.) А. Дукомского, «Очерки русской смуты» (1921 г.) А.Деникина, «Всевеликое Войско Донское» (1922 г.) П.Н.Краснова, книги «Гражданская война в России. 1918-1919» (1919 г.), «Как сражалась революция» Н.Какурина (1925 г.), многочисленные газетные, журнальные публикации периода гражданской войны.

      В литературе изображение семьи и  семейных отношений становится одной из ведущих тем. Это отнюдь не случайно. В последние десятилетия наблюдался неуклонный процесс изменения семейных устоев — не в лучшую сторону, к сожалению. В социальном смысле это выразилось в росте числа разводов, снижении рождаемости, увеличении числа так называемых «неполных семей», когда ребенок воспитывается с одним из родителей, безотцовщина и многое, многое иное в том же ряду. Причин к тому было много, не место их тут называть и описывать.

      Литература  не могла не отразить это жизненное явление. Отразила по-разному: одни писатели били тревогу, искали средства врачевания недуга, другие находили процесс естественным и даже приемлемым.

      В этом отношении русской литературе повезло: у нас есть «Тихий Дон», эта истинная «Илиада» двадцатого столетия. Роман оказал огромное влияние на читателей и писателей, на всю  духовную жизнь народа (и не только нашего). В рамках поставленной нами задачи попытаемся присмотреться к шолоховскому роману.

      Семья — основа основ народного бытия  в мире «Тихого Дона». Для его  героев семейное начало буквально пронизывает всю человеческую жизнь. Каждая отдельная личность воспринималась тут не только в своей самоцельности, но непременно как часть общего— семьи, рода. Отношения между родственниками-— ближайшими и дальними — важнейшая часть народного бытия. Эти отношения четко определялись вековыми обычаями, нарушения их считались существенным грехом. Родственное становилось выше товарищества, влюбленности, деловых взаимоотношений, землячества, соседства и т. д. Естественно, что даже самое отдаленное родство строго учитывалось и предполагало соответствующее внимание и обрядность.

      Цель  работы – рассмотреть женские образы Тихого Дона в свете Евангелия.

      Задачи  работы:

      - рассмотреть основы семейного  бытия в романе «Тихий Дон»;

      - раскрыть женские образы в  романе «Тихий Дон».

      Структура работы: работа состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы. 
 
 

 

1. Основы семейного  бытия в романе "Тихий  Дон"

      Русская литература знала несколько разновидностей героев-хранителей. Как правило, это  умудренные жизненным опытом мужчины, зачастую они же являются и летописцами, книжниками.

      В «Тихом Доне» Шолохов представил сразу несколько типов героев-хранителей. Прежде всего это старшее поколение, хранящее древнюю родовую казачью  честь.

      Шолохов особенно пристально прослеживает линию  хранителей традиции на примере двух казачьих родов — Мелеховых и Коршуновых. Мирон Григорьевич и Пантелей Прокофьевич — люди среднего поколения. Для них традиции — это не только поддержание отцовской власти над сыновьями, которые все более и более выходят из-под их контроля, а еще и залог сохранения родового благополучия. Для более старших накопление материальных благ менее значимо, чем для их сыновей. Не рождения годом, а годом присяги определяют свой возраст старики. Воинская честь неотделима для них от веры и казачьего образа жизни1.

      Образ матери, хранительницы семьи, домашнего  очага, милосердия — один из центральных  в романе «Тихий Дон». Мать для Шолохова воплощает прочностъ, незыблемость бытия, и поэтому ущемление матери есть знак социального и нравственного  неблагополучия. Образ матери в романе многогранен, и если это образ собирательный, то он и не сводим только к Ильиничне, матери Петра, Григория и Евдокии (Дуняшки) Мелеховых. Это и мать Бунчука, и мать Кошевого, и мать Коршуновых, и мать Погудко. Наталья, жена Григория Мелехова, также выступает как мать. Множество этих ликов и сливаются в образ женщины, одинаково оплакивающей гибель своих «белых» и «красных» сыновей в братоубийственной войне. Именно мать является общим началом, объединяющим противоборствующие стороны. С ней связывает писатель надежду на продолжение жизни, на возможность примирения заклятых врагов. Образ матери наиболее архетипичен и восходит к извечному, общечеловеческому архетипу матери. Шолоховым этот образ воспринимается во всей его изначальной составляющей: мать — исток, хранительница рода.

      В разгар гражданской войны Аксинья  находит приют у своей двоюродной тетки, и та принимает ее беспрекословно и заботливо. Для современного человека такие родственные понятия, как «троюродный брат» или «двоюродная тетка», существуют в быту разве только в виде исключения, но во время «Тихого Дона» такого рода близость почиталась2 весьма серьезной.

      О патриархальности русской дореволюционной деревни много и разнообразно писалось— в частности о патриархальности в узком смысле, то есть о всевластии отца в семье. Да, безусловно, так было, а в казачьей среде с изначальными навыками к воинской дисциплине и подчинению по старшинству — особенно. Вспомним некоторые характерные сцены романа.

      Пантелей  Прокофьевич неоднократно рукоприкладствует с сыновьями, многажды бивал жену. Он женит Григория на Наталье, даже не спрашивая его согласия или мнения. Мирон Коршунов грубо обрывает своего сына Дмитрия, когда тот просит отца посватать купеческую дочку Елизавету Мохову.

      Поступки круты, а тон старших решителен и непререкаем; младшие сносят это терпеливо и сдержанно, даже горячий и порывистый Григорий. Однако присмотримся ко всем этим случаям с разных сторон и оценим их в общем течении жизни, изображаемой в «Тихом Доне». Да, Пантелей Прокофьевич вспыльчив, а в гневе буен и грешит рукоприкладством, так, однако — и это важно подчеркнуть — в контексте романа он выглядит именно как исключение. Кто еще из героев романа рукоприкладствует с женами и детьми? Вспомнить некого, за исключением Степана Астахова, когда он жестоко избивает Аксинью. Но то опять-таки исключительный случай, ибо Аксинья не только изменила мужу, но и всенародно опозорила его и свой дом; кстати, Степан вообще отличается от других хуторян жестокостью, даже садизмом, он явное исключение тут. С другой стороны, провинившимся мужьям тоже приходилось солоно от суровых жен. «Занозистая бабенка» Фрося рассказала как-то Наталье и другим женщинам про измену супруга: «Я за ним давно примечала, а тут пересказывают мне: мол, твой на мельнице с задонской жалмеркой мирошничает... Я — туда, они возля просушки». Ее спрашивают товарки3:

      «—  Как же ты, Фроська, казака своего избила?

      — Не знаешь, как? По спине, по голове, по чем пришлось».

      Как видно, казак и не думал сопротивляться побоям, понимая свою несомненную вину. Даже в казачьей среде, несомненно грубой по нынешним меркам, рукоприкладство было явлением исключительным, а семейные драчуны — исключениями.

      Пантелей  Прокофьевич отцовской властью  женит Григория. Тот не спорит, и не только от сыновней покорности. Григорий опозорил семью своим бесстыдным романом с замужней соседкой, он чувствует вину перед близкими, перед отцом особенно, потому и покоряется. Кстати, обратим внимание: не только отцу покоряется Григорий, но родителям — именно Ильинична решила женить младшего сына на Наталье и уговорила мужа. Итак, Григория женит скорее его ласковая мать, чем суровый отец. Немаловажная подробность!

      В критической литературе о «Тихом Доне» порой считалось, что брак Григория и Натальи— пример патриархального произвола. Как видно, это суждение вряд ли справедливо. И здесь самое время заметить, что никаких других случаев насильственно заключенного брака в «Тихом Доне» не имеется — как в отношении мужчин, так и женщин. Напротив, Наталья Коршунова до сватовства Григория отказала уже трем женихам, они ей «не нравились», как простодушно объяснено в романе. Или, когда Степан приехал свататься за семнадцатилетнюю Аксинью, то решающим, видимо, обстоятельством согласия на замужество было то, что «высокий, крутошеий и статный Степан невесте понравился».

      Мирон Григорьевич резко обрывает разговор с Митькой о сватовстве к Мохову, но это никак нельзя назвать самодурством: жених и невеста по тем понятиям действительно не ровня (Митьке, самолично решившему посвататься, позорно отказали и дочь, и ее отец). Дед Гришака вмешивается в это дело и тоже обращается к сыну командирским тоном, но тот и не думает слушаться, хотя отвечает более чем почтительно4:

      «—  Батя, вы — чистое дите, истинный бог! Уж Митрий глупой, а вы на диковинку...»

      Словом, приказной тон старших и некоторую несомненную грубость казачьих манер не следует принимать за постоянное насилие над волей и желанием младших. Примеров безосновательного, самодурного насилия, причинения близким зла «просто так», от крутого «ндрава», да еще принимаемых как обыденная норма, — таких примеров в романе «Тихий Дон» не имеется, это следует объективно отметить.

      Порой примером семейного .деспотизма служат отношения между мужьями и женами. Не приходится сомневаться: эти отношения действительно отличались грубостью, особенно в словах. Скажем, Пантелей Прокофьевич в гневе так обращается с домочадцами: «Карга старая, а туда же...» (это жене), «Кобели-на приблудный... уходи к чертовой матери!» (Григорию), «сука приблудная» (Дарье), «Замолчи, дура! Чего орешь... Сука, сто чертей твоей матери!» (соседке) и т. п. Мирон Григорьевич — жене: «Отвяжись, репей!.. Куда ты нужна, лишай конский!». А ведь оба ста-, рых казака — заботливые семьянины в по-своему любят своих жен. Однако было бы искажением духа истории, если усматривать в этих истинно грубых выражениях сугубый домострой в худшем смысле. Вот как обращаются порой к обоим старикам их любящие и преданные жены: «Ты чего ж это, дрючок старый?» (Ильинична); «Сроду безобразник, а под старость дюжей свихнулся... Ишь, нечистый дух!»5 (Лукинична). Соседка, с которой ругается Пантелей Прокофьевич, отвечает ему так, что автору пришлось поставить в тексте многозначительные отточия.

      Грубость  в отношениях между взрослыми и взрослых по отношению к детям была в той среде свойством обоих полов, хотя, само собой разумеется, женщины оставались гораздо сдержаннее. Отметим, что в казацкой среде разговорная грубость была резче и неприятнее выражена, чем в среде великорусского крестьянства, ибо на казачий язык сильно влияли казарменные, армейские нравы, которые в ту пору отличались очевидной неприглядностью. Однако  вряд ли исторично   эту очевидную и дурную, конечно, грубость словесную прямо выводить из патриархального деспотизма; то было порождением многих причин: традиций казацкой вольности, явно недостаточным образованием, влиянием казармы и т. п.

      В казачье-крестьянском быту семейные дела велись совершенно открыто, все мало-мальски важные вопросы и споры выносились на семейный суд, прямо и основательно обсуждались. Такой же откровенностью отличался семейный быт городского мещанства (А. Н. Островский) и провинциального мелкопоместного дворянства («Обломов»).

      В описании семьи Мелеховых показано по крайней мере четыре семейных совета, посвященных событиям острым и неприятным. Тем более характерно, что семейные обсуждения эти происходили открыто.

      Жизнь Григория с Натальей поначалу не заладилась. Близкие не вмешивались, но сочувствие семейства явно было на ее стороне. Обстановка накалялась и закончилась прямым и резким разговором, начало которому положил, естественно, вспыльчивый и несдержанный Пантелей Прокофьевич. Присутствует вся семья, даже подросток Дуняша, она молчит, конечно, но характерно, что обсуждение семейной неурядицы идет, не таясь от младших, — в этом следует безусловно подметить великую воспитательную черту семейного совета. Откровенно, на глазах у всех высказываются родители, брат Петр, сам Григорий; Наталья молчит, но ее молчание достаточно красноречиво. Совет у Мелеховых накаляется резким нравом отца, а поскольку у Григория характер тоже угловатый и негибкий, совет раньше времени оканчивается резким разрывом. Каков бы ни был «сюжет» семейного совета и его исход, подчеркнем, что без него, этого совета, событие в доме Мелеховых не решалось, а решалось оно не шепотом по углам, а пря6мо.

      Важнейший совет мелеховской семьи состоялся перед первым приходом красных войск в хутор Татарский (по исторической хронологии это должно было происходить в конце января 1919 года). Предстоит принять важнейшее решение: отступать или оставаться? Всем ли оставаться или кому-то? Боятся прихода красных Григорий и Петр — они офицеры. Боятся оставаться молодые женщины и Дуняшка, страшась возможных насилий. Колеблется старик Мелехов, опасаясь разорения родного куреня. Твердо не хочет покидать дом Ильинична. Пантелей Прокофьевич, верный своей натуре, и тут шумит и покрикивает, однако высказываются и не раз все члены семьи, решение принимается самым что ни па есть демократическим порядком, то есть общим согласием, и все смиряются с ним. Первое решение такое: мужчины уезжают, женщины с детьми остаются сторожить дом и скотину.

Информация о работе Женские образы Тихого Тона в свете Евангелия