Сатира как мощное средство борьбы с пороками. Время ушло – проблемы все те же. (По творчеству М.А.Булгакова романа «Матер и Маргарита)

Большая заслуга в  окончательном утверждении наиболее правильного пути формирования советского сатирического журнала принадлежит  коллективу газеты "Рабочий" ("Рабочая газета"), который одним из первых в стране налаживает выпуск еженедельного иллюстрированного сатирического приложения.

Редакция "Рабочего", приступая к регулярному выпуску  специального приложения, на первых порах  не ставила перед собой цели создания сатирического журнала. С помощью приложения она рассчитывала дать рабочему читателю иллюстрированный обзор важнейших новостей внутренней и международной жизни за неделю. Сатира, главным образом карикатура, играла в приложении поначалу подсобную роль. Однако интерес читателей к таким произведениям был настолько велик, что вскоре сатира полностью вытесняет иллюстративно-информационные материалы, а редакция газеты становится перед фактом "стихийного" рождения специально сатирического издания. Сатирикам газеты во главе с ее редактором К.С. Еремеевым предстояло еще приложить немало усилий к тому, чтобы приложение обрело лицо оригинального сатирического журнала, стало "Крокодилом" — любимым и популярнейшим органом рабочего читателя. Однако сам факт такого "стихийного" создания "Крокодила" популярной рабочей газетой был достаточно знаменателен, определил в дальнейшем основную закономерность развития советской сатирической журналистики 20—30-х годов.

С конца 1922 — начала 1923 г. наблюдается бурный рост сатирической журналистики нового типа. С начала августа 1922 г., следуя примеру "Рабочей газеты", выпускает свое сатирическое приложение ленинградская "Красная газета". В начале декабря оно преобразуется в сатирический журнал "Красный ворон", который начинает "цепочку" ленинградских сатирических изданий, выпускавшихся той же газетой в 20-х годах под разными названиями ("Красный ворон", "Бегемот", "Кипяток", "Пушка", "Ревизор"). С января 1923 г. начинает выпускать "Красный перец", а затем параллельно "Занозу" газета "Рабочая Москва". Вскоре своими сатирическими журналами обзаводятся центральные газеты: "Гудок" ("Дрезина", "Смехач"), "Труд" ("Бузотер", затем "Бич"), "Крестьянская газета" ("Лапоть"), "Красная звезда" ("Военный крокодил", затем "Танком на мозоль"), "Безбожник" ("Безбожный крокодил") и др. Аналогичный процесс наблюдается и на периферии. Десятки сатирических журналов самых разных названий выходят в качестве приложений к местным газетам в республиканских, губернских и уездных центрах ("Жук", "Гаврило" в Харькове, "Желонка" в Баку, "Тиски" в Киеве, "Веселый ткач" в Иваново-Вознесенске, "Метла" и "Клещи" в Саратове, "Красный слон" в Екатеринославе, "Медведь" в Ульяновске, "Наша колотушка" в Кинешме, "Касимовский лапоть" в Касимове и т. п.).

В 1923-1926 гг. бурно идет процесс становления национальной сатирической периодики. В республиках, где имелись традиции сатирического  творчества, появляется разветвленная  сеть изданий на национальных языках ("Нианги" ("Крокодил"), "Тартарози" ("Сатана"), "Шолти" ("Бич"), "Цетели цоцхи" ("Красная метла") и др. в Грузии, "Машраб", "Ширинкор" ("Сатирик"), "Мушфики", "Бигиз" ("Шило"), "Муштум" ("Кулак") и др. в Узбекистане и Таджикистане, "Червоний перець" ("Красный перец") и др. на Украине и т. п.). В отдельных национальных республиках сатирические издания выходят одновременно на русском и национальных языках ("Башкирский крокодил" и "Хэнэк" ("Вилы") в Башкирии, "Дубинушка" и "Арлан" ("Хомяк") в Марийской республике, "Хатабала" ("Переполох") в Грузии и др.)- Характерно, что в некоторых национальных республиках становление национальной сатирической периодики протекает одновременно со становлением национальной прессы вообще ("Токмак" ("Колотушка") в Туркменистане, "Капкан" в Чувашии и т. п.).

Подавляющее большинство этих изданий выходит, как и "Крокодил", в качестве приложений к тем или иным массовым газетам. Некоторым редакциям удается выпускать свои сатирические органы два-три года, большей же части приходится ограничиваться выпуском одного-трех номеров. Такое положение складывалось в тех газетах, редакции которых, поддавшись общему поветрию, создавали приложения, не имея в своем распоряжении сколько-нибудь квалифицированных сатириков, необходимой полиграфической базы и т.п.

Количественный рост сатирической журналистики в 20-х годах далеко не всегда соответствовал ее художественным совершенствам, а иногда и тем требованиям высокой идейности и партийности, которые предъявлял массовый читатель и которым должна была отвечать сама специфика сатирического творчества. Причина крылась и в недостаточном руководстве журналами со стороны соответствующих партийных органов, и в малочисленности квалифицированных кадров советских сатириков, и в сильном влиянии традиций и привычек дооктябрьской буржуазной сатиры и юмористики.

Еще в конце 20-х годов  наметилась тенденция к устранению параллелизма в сатирической периодике. Это была правильная линия, направленная на укрепление авторского актива журналов, материально-технической базы и  в конечном итоге на устранение ошибок, связанных с проникновением влияния мелкобуржуазной идеологии. В то же время в начале 30-х годов ликвидируются журнал "Чудак" — один из самых острых и боевых органов сатиры — и "Лапоть" — журнал, пользовавшийся большой любовью сельских читателей. Преждевременное прекращение этих изданий нанесло урон развитию советской сатирической журналистики.

В начале 30-х годов  многие центральные газеты практикуют выезды своих бригад на ударные объекты  хозяйственного строительства или  на заводы, фабрики, стройки, железнодорожные узлы, оказавшиеся в прорыве. В начале 1931 г. в ходе работы IX съезда ВЛКСМ возрождается традиция издания сатирико-юмористической газеты съезда "Подзатыльник". Вскоре десятки таких "Подзатыльников" начинают издаваться на местах (в Вышнем Волочке, в Ростове-на-Дону, в Оренбурге, Хабаровске и др.).

Они часто сопутствуют  работе местных комсомольских конференций, пленумов, расширенных совещаний  и т. п., способствуют развертыванию  критики и самокритики в молодежной среде. Многочисленные рукописные "Подзатыльники" и другие стенновки активно вмешивались в повседневную жизнь, работу и учебу советской молодежи.

В связи с огромным количественным и заметным качественным ростом фабрично-заводской печати в  первой половине 30-х годов намечается тенденция к изданию заводских сатирических журналов при многотиражках. Такие сатирические журналы возникают в Москве, Ленинграде, Горьком, Луганске, Николаеве ("Догнать и перегнать", "Паяльник", "Ток", "Луганский крокодил" и др.). Выпускались они силами рабкоровского актива газет, начинающими сатириками из рабочей среды, строились исключительно на заводской тематике, отличались большой конкретностью в критике недостатков. Их положительная роль в развертывании критики и самокритики внутри заводских коллективов, в подготовке и воспитании новых кадров сатириков из рабочей среды была очевидной. Однако наладить сколько-нибудь длительный выпуск подобных изданий, печатавшихся иногда в несколько красок, на 12-16 страницах, редакциям многотиражных газет оказалось, естественно, не под силу. С 1935 г. количество этих изданий неуклонно сокращается.

Во второй половине 30-х  годов под влиянием культа личности сатира теряет свое главное достоинство  — конкретность, все дальше отходит  от постановки острых и актуальных проблем хозяйственной жизни. На смену острому фельетону, критическому сигналу с места приходит юмористический рассказ, осторожная аллегория, легковесная шутка.

Некоторые национальные сатирические органы прекращают в эту  пору свое существование. Так, например, в конце 1934 г. перестает выходить украинский "Красный перец". В начале 1937 г. прекращаются башкирский сатирический журнал "Хэнэк", таджикский сатирический журнал "Мушфики", в 1940 г.- чувашский сатирический журнал "Капкан".

Таким образом, можно  заключить, что тематика сатирических журналов и газет 20-30-х годов, основана на конкретных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из читательских писем, была весьма пестра. Первоначально развитие советской сатиры пошло по нескольким направлениям. Ожившее частное предпринимательство в издательской деятельности привело к возрождению юмористики старого типа в форме однодневных сатирико-юмористических листков и газет: "Веселая простокваша" и "Караул!.. Грабеж!...", "Вечерний вопль", "Желчные камни" и других. Среди большого количества недолговременных газет и журналов особо следует выделить журнал "Крокодил" - как особый этап в развитии советской сатиры. Этому журналу мы посвящаем следующий параграф.

М.А.Булгаков

¹Михаил Афанасьевич Булгаков родился в Киеве, в многодетной семье преподавателя Духовной академии. Он был старшим сыном. Рано — когда ему исполнилось шестнадцать лет — потерял отца.

Родители стремились привить детям христианский образ мыслей. В семье по воскресеньям вслух читали Библию, по праздникам непременно посещали церковь. В девятнадцать лет старший сын, к тому времени поступивший на медицинский факультет Киевского университета, в ожесточённых спорах  с родными засвидетельствовал своё неверие.  Позже, после трагических событий российской истории, он заново вернётся к однажды решённым в юности вопросам. Тому свидетельство — его романы.

Первая мировая война застала Булгакова на старших курсах университета. Выпущенный вместе с другими студентами-медиками досрочно, он работал в госпиталях прифронтовой полосы, где занимался главным образом ампутацией рук и ног. Быть может, хирургическая практика и определила несвойственную русскому интеллигенту начала XX в. твёрдость, решительность его характера.

За два года врачебной  практики Михаил Булгаков хорошо узнал тот народ, к которому принадлежал. В «Записках юного врача» (книге, начатой ещё в Никольском) народ показан без обычного для русской интеллигенции преклонения, рождённого чувством вины перед крестьянством за слишком долгое крепостное право. Отношение Булгакова к народу ближе всего к чеховскому. Это взгляд врача, трезво видящего темноту крестьян, их невежество и агрессивную подозрительность к «образованным», но одновременно твердо сознающего свой долг — лечить их и просвещать.

Падение монархии в конце февраля 1917г. стало для Булгакова неожиданностью: раскаты революционной грозы, прокатывавшиеся по Петрограду, глохли в далёких углах России. А через полгода в Смоленскую губернию пришло сообщение об Октябрьском перевороте. 31 декабря 1917 г. Булгаков писал сестре: «Недавно в поездке в Москву и Саратов мне пришлось видеть воочию то, что больше я не хотел бы видеть.

Я видел, как толпы  бьют стёкла в поездах, видел, как  бьют людей. Видел разрушенные и  обгоревшие дома в Москве... Видел голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров...

Булгаков был в Москве после октябрьских боёв 1917 г., когда юнкера защищали город от рабочих дружин, возглавляемых большевиками. Он писал сестре «о крови, которая льётся и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах», —«все воочию видел и понял окончательно, что произошло».

Булгаков оказался одним  из тех, кто воочию, широко открытыми  глазами, увидел трагедию своей страны. Он понял, что Россию ждут испытания худшие, чем ещё не окончившаяся мировая война: годы и годы братоубийства.

В начале 1918 г. Булгаков вернулся в родной Киев и за полтора года пережил там не менее десяти смен власти. Зарабатывал на жизнь частной практикой. С трудом избегал мобилизации в армию то при петлюровцах, то при большевиках. По-видимому, в том же или следующем году ему пришлось присутствовать при каких-то казнях. Потрясение от невольного соучастия (так он считал) в убийстве оставило неизгладимый след в его творчестве. У него возник постоянный мотив вины, который полнее всего будет развёрнут в личности едва ли не самого сложного и яркого героя романа «Мастер и Маргарита» — Понтия Пилата. Москва не была его родным городом. Никто не ждал его. Всё надо было начинать сначала: искать жильё, работу, возможность печататься. Работу корреспондента в газетах Белой армии приходилось тщательно скрывать. Пьесы, написанные в советском Владикавказе, он считал плодом «вымученного» творчества и собственноручно уничтожил. Булгаков с женой поселился в прославленном ныне доме 10 по Большой Садовой. В одной из комнат густонаселенной коммунальной квартиры  №50, ставшей постоянным раздражителем и в то же время непересыхающим источником творческого воображения.

Один из главных персонажей во многом автобиографических очерков  и рассказов тех лет Василий Иванович — собирательный образ соседа по коммунальному быту, пьяницы и дебошира. “Кошмар в пиджаке и полосатых подштанниках заслонил мне солнце!.. Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он её сделал невозможной. Все поступки В. И. направлены в ущерб его ближним, и в кодексе Республики нет ни одного параграфа, которого он бы не нарушил. Нехорошо ругаться матерными словами громко? Нехорошо. А он ругается. Нехорошо пить самогон? Нехорошо. А он пьёт. Буйствовать разрешается? Нет, никому не разрешается. А он буйствует. И т. д. ...Словом, он немыслим в человеческом обществе, и простить его я не могу, даже принимая во внимание его происхождение. Даже наоборот: именно принимая во внимание, простить не могу. Я рассуждаю так он: должен показывать мне, человеку происхождения сомнительного, пример поведения, а никак не я ему”.

Ирония этих слов целила в реальные обстоятельства. По “ленинской”  Конституции 1918 года люди, не отнесённые к разряду “трудящихся”, лишались избирательных и многих других прав. Практически любой окончивший университет мог быть объявлен эксплуататором, поскольку до революции он или его родители держали, как правило, кухарку либо горничную (использовали наёмный труд...). Теперь “эксплуататоров” по причине “неудачного” социального происхождения лишали комнат в их же квартирах (отдельная квартира считалась незаконной привилегией). Булгаков неутомимо воюет с подобными социалистическими принципами на страницах сочинений, написанных в первые московские годы. Он — за привилегии, обоснованные не происхождением “от сохи” или “от eraaca”, как тогда говорили, а воспитанием, образованием, ие профессией, а качеством труда. Тружениками были, с его точки зрения, он сам, его интеллигентные друзья, врачи, инженеры и адвокаты. Наконец, его дядя, известный в Москве врач Н. М. Покровский, который и стал прототипом профессора Преображенского, персонажа повести “Собачье сердце” (1925 г.).