Поэзия русского символизма

     Один  из самых старших и самых ученых русских символистов, Вячеслав Иванович Иванов (1866 - 1949) - фигура настолько яркая, что нельзя не сказать о нем хотя бы нескольких слов. Иванов родился в Москве, получил экономическое (в частной школе знаменитого Туган-Барановского), затем филологическое и философское (в Московском и немецких университетах, в парижской Национальной библиотеке) образование. Особенно увлекался он учением Вл. Соловьева о мистической соборности, античной литературой и творчеством Фридриха Ницше, с которым впоследствии много полемизировал. После получения степени доктора истории жил в Петербурге, где и стал одним из столпов символизма, его теоретиком и практиком. С 1924 жил в эмиграции, большей частью в Италии, где и умер, приняв католицизм.

     Едва  ли не вся русская поэзия прошла через питерскую "башню" Иванова, его квартиру, где еженедельно  по средам устраивались обширные литературные собрания. Практически все русские  поэты символистского и близкого символистам круга с благодарностью вспоминали позже и саму "башню", и литературно-философские среды, и, конечно, их хозяина, человека блестящего ума и большого поэтического дара.

     Вячеслав  Иванов - автор многих критических  статей, философских, исторических, филологических, культурологических книг ("По звездам", "Родное и вселенское", "Борозды  и межи", "Дионис и прадионисийство"...), а также многочисленных сборников стихов и поэм, переводов из древнегреческих, итальянских, французских поэтов и драматургов.

     Имя Валерия Яковлевича Брюсова неразрывно связано со всей историей русского символизма. Брюсов считал своей целью создать в России новую поэтическую школу, опирающуюся на открытия французских символистов, и хотел стать ее вождем, чтобы войти хотя бы "двумя строчками в историю всемирной литературы" (его слова).

     В ранней брюсовской лирике  видно намерение эпатировать, озадачить читателя; экзотические образы связаны произвольно, порой алогично; усиливая музыкальность стиха, поэт стремится внушить свое настроение, заворожить им.

     Лирический  герой Брюсова - сильная личность, персонаж из истории или мифа - не просто навеян Ницше, он близок индивидуальности самого поэта мужественным началом.

     Автор скандально известного моностиха "О, закрой свои бледные ноги!" Брюсов, пройдя через улюлюканье критики, разрушил прежнюю поэтическую систему  и старое читательское восприятие. В споре сторонников "утилитарного" и "чистого" искусства Брюсов не причислял себя ни к тем, ни к другим, но настойчиво требовал права художника  на свободу. Поэт вне общественной, философской, религиозной борьбы, заявлял  Брюсов. Он не разделял взглядов на символизм  как на миропонимание ни с Мережковским, ни с Вяч. Ивановым, ни с А. Белым, ни с Блоком. Для Брюсова символизм только литературная школа, чья задача - утончить, изощрить поэтические средства, чтобы лучше выразить сложный мир современника.

     С появлением книг "Tertia vigilia" (M., 1900) и "Urbi et orbi" (M., 1903) начинается зрелость Брюсова. Теперь его привлекают классический стих, гармония и мера в искусстве, музыкальность сменяется скульптурностью формы: "поэтом мрамора и бронзы" назовет Брюсова А. Белый. Начинается признание: брюсовские сборники произвели сильное впечатление на столь разных читателей, как Горький, Бунин, Блок. Брюсов действительно сумел воссоздать противоречивый, трагический, но притягательный мир человека XX столетия на фоне контрастов современного города. Нередко поэт с его живым чувством истории передает драматизм своего времени и судьбы в образах прошлого - например, создает исповедальную лирику, преломляя мотивы античной мифологии ("Нить Ариадны", "Антоний").

     В последующих сборниках - "Stephanos" (M., 1906), "Все напевы" (M., 1909), "Зеркало теней" (M., 1912) - окончательно сложился поэтический мир Брюсова, принципиально всеохватный: "Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,/И всем богам я посвящаю стих" - так передано приятие многообразия Вселенной. В свете этого закономерным стал, казалось бы неожиданный, отклик Брюсова на события революции 1905 г. (стихотворения "Кинжал", "Грядущие гунны", "Довольным" и др. из цикла гражданственной лирики "Современность"), где поэтизирован "океан народной страсти/В щепы дробящий утлый трон".

     Универсализм  личности Брюсова - заметное явление  даже в эпоху "русского Возрождения" начала века. Поэт завоевывает все новые области: прозу, критику, журналистику (возглавлял в 1904-1909 гг. журнал "Весы"); он переводчик, историк литературы, стиховед, пушкинист. С начала 1910-х годов Брюсов становится как бы живым классиком (Блок отмечал его "преемничество от Пушкина"). Из символистских "Весов" уходит в "солидную" "Русскую мысль", занимая позицию вне групп и направлений. Однако творческая воля поэта идет на спад, начинаются самоповторения, уход "вширь" в ущерб "глуби": последний предреволюционный сборник "Семь цветов радуги" (M., 1916) был сдержанно встречен критикой и читателями.

     Современники  высказывали несходные, порой взаимоисключающие  оценки творчества Брюсова. Гумилев считал, что "слова "брюсовская школа" звучат сегодня так же естественно и понятно, как школа парнасская или романтическая". Но "мастером без слуха" называла его Цветаева, а Ахматова - поэтом, который знал секреты ремесла, но не знал "тайны творчества". Тем не менее новаторство его было признано; действительно, во многих областях русской поэзии рубежа веков Брюсов был первым.

     Октябрьскую революцию Брюсов после короткого  периода внутренней оппозиции принял, и с середины 1918 г. он активный участник культурной жизни.

     Константину Дмитриевичу Бальмонту  предназначено было стать одним из лидеров русского символизма, зарождавшегося и оформлявшегося в 90е годы 19 столетия.

     От  своих ранних стихов с их темами сострадательного народолюбия поэт с легкостью целиком и полностью перешел в лоно мастеров, считавших себя рожденными "для звуков сладких и молитв".

     В 1900 году вышла в свет его замечательная  книга "Горящие здания", утвердившая  имя поэта и прославившая его. То был взлет Бальмонта и его  неповторимого творчества. Он был  укреплен "книгой символов" — "Будем  как солнце". Эпиграфом к книге  избраны строки из Анаксагора: "Я  в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце".

     Красота ему видится и целью, и смыслом, и пафосом его жизни. Красота  как цель. Красота, царящая и над  добром, и над злом. Красота и  мечта — сущностная рифма для  Бальмонта. Верность мечте, преданность  мечте, самой далекой от реальности, были наиболее устойчивыми в поэте.

     Он  декларировал стихийность творчества, необузданность, произвольность, полную отрешенность от правил и предписаний, от классической меры. Мера поэта, полагал  он, — безмерность. Его мысль —  безумие. Романтически мятежный дух  поэзии Бальмонта отражается в его  стихах о природных стихиях. Серию  своих стихотворений он посвящает  Земле, Воде, Огню, Воздуху.

     Илья  Эренбург верно отметил, что, исколесив моря и материки, Бальмонт "ничего в мире не заметил, кроме своей души". Он был лириком во всем. В каждом своем движении, в каждом своем замысле. Такова его натура. Бальмонт жил, веря в свою исключительную многогранность и свое умение проникать во все окружающие миры.

     Мимолетность  возведена Бальмонтом в философский  принцип. Человек существует только в данное мгновенье. В данный миг  выявляется вся полнота его бытия. Слово, вещее слово, приходит только в этот миг и всего на миг. Большего не требуй. Живи этим мигом, ибо в  нем истина, он — источник радости  жизни и ее печали. Эту изменчивость, зыбкую радужность, игру запечатлевает  поэт в своих произведениях.

     Поэту удалось поставить своего рода рекорд: свыше полутораста его стихотворений  было положено на музыку. Танеев и Рахманинов, Прокофьев и Стравинский, Глиэр  и Мясковский создали романсы на слова Бальмонта. От него в этом смысле сильно "отстают" и Блок, и Брюсов, и Сологуб, и Ахматова.

     Разумеется, поэтическое слово важно и  своим звучанием, и своим значением. Смысл нуждается в слове, слово  нуждается в смысле. Романтика, возвышенная  речь в лучших творениях Бальмонта  проступают с убедительной силой.

     Белый Андрей - выдающийся русский филолог, философ, писатель, один из ведущих деятелей символизма. В конце 1890-х увлекается новейшей драматургией Г.Ибсена, Г.Гауптмана, М.Метерлинка, напряженно изучает оккультные науки и философию А.Шопенгауэра, интересуется буддизмом, но более всего проникается идеями Вл.Соловьева и Ф.Ницше. Ощущение острой кризисности настоящего и апокалиптические предчувствия Белого сказались в незаконченной мистерии 1898 "Антихрист".

       В 1895-1896 гг. сближается с семьей  М.С.Соловьева, брата философа, и в его доме позднее знакомится со "старшими" символистами - В.Брюсовым, Д.Мережковским, З.Гиппиус. Именно М.С.Соловьев предлагает начинающему писателю взять псевдоним "Андрей Белый" (белый - священный, утешительный цвет, представляющий собою гармоническое сочетание всех цветов - любимый цвет Владимира Соловьева), дабы скрыть от близких свои "декадентские увлечения".

     На 1898 приходится перелом в мирочувствовании Белого. На смену смутному пессимизму приходят чаяния мистического преображения всего сущего. Увлечения соловьевскими идеями эсхатологии, теократии, Вечной Женственности накладывались на ницшеанские ощущения катастрофичности жизни и раскрепощения "сверхчеловеческой" личности. А знакомство с книгой Ф.Ницше "Рождение трагедии из духа музыки" (1872) заставляет Белого в духе древних орфиков и пифагорейцев увидеть в музыке выражение универсальных закономерностей мироздания. В программной статье 1902г. "Формы искусства" Белый утверждает, что именно в музыкальном произведении снимается обманчивый внешний покров видимых явлений и открываются тайны сущности мира.

     В творчестве Андрея Белого выразилось ощущение тотального кризиса жизни  и мироустройства. Как писал его современник философ Ф.Степун, "творчество Белого - это единственное по силе и своеобразию воплощение небытия "рубежа двух столетий", это художественная конструкция всех тех деструкций, что совершались в нем и вокруг него; раньше, чем в какой бы то ни было другой душе, рушилось в душе Белого здание XIX века и протуманились очертания двадцатого".

     Творчество  Александра Блока, гениального поэта, “трагического тенора эпохи”, как назвала его А.Ахматова, во многом определилось эстетикой одного из модернистских литературных течений того времени — символизма. Именно с ним связаны основные темы, идеи и образы блоковской лирики, ее художественные средства и приемы. Для того чтобы проследить наличие и трансформацию символистских мотивов в творчестве поэта, необходимо остановиться на основных положениях эстетики и поэтики данного течения. 

     Особенно  велико было влияние русского философа и поэта Вл. Соловьева. Именно из его произведений Блок позаимствовал идею о близящейся мировой катастрофе и учение о Мировой Душе или Вечной Женственности, призванной обновить мир. Это влияние и в биографическом плане — любовь к Л. Д. Менделеевой и определили во многом мистико-элегическую направленность стихов Блока, их индивидуализм и отрешенность от мира.

     В наибольшей степени это относится  к циклу стихов о Прекрасной Даме. Хотя цикл этот в целом автобиографичен, но реальная основа событий тщательно зашифрована, переведена на особый, мистический язык. Так, ожидание невесты и встреча с ней преобразуются в следующие строки:  
 
Ты в белой вьюге, в снежном стоне  
Опять волшебницей всплыла,  
И в вечном свете, вечном звоне  
Церквей смешались купола. 

     Невесту, любимую девушку поэт изобразил  в стихах как земное воплощение Вечной Женственности. Образ Прекрасной Дамы — один из ключевых в поэзии Блока. Она — идеал духовной красоты, божество, символ гармонии и света. Поэт не дает ее портретов — ведь она почти бесплотна, как всякое видение, греза, сон. К тому же описать  — значит, определить, а определить — значит, ограничить. И образ  Прекрасной Дамы остается в блоковской поэзии нераскрытым, недосказанным, неопределенным. Он явлен нам только во множестве  имен: Прекрасная Дама, Вечная Женственность, Владычица Вселенной: 

О, Святая, как ласковы свечи,  
Как отрадны Твои черты!  
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,  
Но я верю: Милая — Ты.  

     Лирический  герой цикла предстает несомненным  индивидуалистом, человеком не только одиноким, но жаждущим одиночества, живущим  своей внутренней жизнью, чуждым общественным интересам:

Что буря жизни, если розы  
Твои цветут мне и горят!  
Что человеческие слезы,  
Когда румянится закат! 

     Пейзажи стихов Блока полны отвлеченных  и усложненных образов, призванных передать символическое соответствие внешнего мира, мира природы и мира внутреннего: 

Я встал и трижды поднял руки.  
Ко мне по воздуху неслись  
Зари торжественные звуки,  
Багрянцем одевая высь. 

     Когда позднее в поэзии Блока появляются социальные мотивы, основной формой их выражения по-прежнему остается форма  символическая: реальные события даны автором условно, образы размыты, характеры  неопределенны. В стихотворении  “Фабрика” поэт рисует фигуру некоего  чудовища с “медным” голосом, согнутые спины рабочих, желтые окна, где смеются  над обманутыми. С развитием социальной тематики в творчестве Блока связано появление в нем новых многоплановых символов. Например, образ дороги и степи, поля как символ самой России, ее пути во времени, ее бескрайних просторов и неисчерпаемой красоты и силы.