Основные черты языка советской эпохи

Однако то, что с трудом прививалось в армии, давно проложило себе дорогу во флоте. Такие сокращения, как «каперанг» (капитан первого ранга), «кавторанг» (капитан второго ранга) прочно вошли в лексикон моряков, охотно воспринявших «эсминцы», «линкоры», «минзаги» и «подлодки». Позже всё это переплавилось в горниле гражданской войны, а дальше, через прессу, беллетристику и живых людей вошло в обиход русского языка.   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГлаваII.Некоторые особенности русского языка советского периода

Рассматривая развитие русского языка в период большевистской диктатуры, нельзя не согласиться с замечанием А. Горнфельда о том, что этот язык растет «в стране с притуплённым личным почином, жизнь которой искони в значительной степени определяется начальством» . Отсюда проистекает и то, что некоторые моменты в языке не являются результатом свободного народного творчества, а привнесены извне, навязаны языку «сверху».

По утверждению самих же марксистов, пришедших к власти в России, их учение создано не народными массами, а кучкой ученых интеллигентов, язык которых часто находился ближе к латыни, бывшей в средние века международным языком, чем к родной речи и пестрел выражениями вроде: «финансовая олигархия», «аграрная реформа», «капиталистическая эксплоатация», «классовая дифференциация», «диалектический материализм», «оппортунизм», «оппозиция», «индустриализация» и т. п. Отсюда и непонятность его для человека из народа, к которому направлялись слова вождей революции, строивших свою речь на интернациональной политической терминологии, часто вывезенной из эмиграции.

Попытка в слишком большой мере интернационализировать русский язык привела к тому, что последний засорился варваризмами, вдобавок искажавшимися малознающими людьми.

М. Горький писал: «Было бы, пожалуй, гораздо полезней, если бы все мы писали проще, экономнее, так, «чтобы словам было тесно, мыслям просторно» , а не так, например : «…мы должны отвергнуть тенденцию к аполитации дискуссии» .      

Ведь можно сказать менее премудро: мы отвергаем намерение устранять политику из наших споров. Нет ничего такого, что нельзя было бы уложить в простые  ясные слова.

Еще в 1904 г. Академия наук образовала Орфографическую комиссию, которой поручено было заняться вопросом об упрощении правописания. 10 октября 1918 г. Совет Народных Комиссаров запретил «лишние» буквы и употребление Ъ на конце слов; были приняты так же новые правила. Касающиеся правописания прилагательных и местоимений. Но остаётся еще множество спорных вопросов, обсуждения которых продолжается и в настоящее время.

Так же, стояла проблема неудачного применения слов иностранного происхождения ,о которой достаточно резко высказывался и сам Ленин: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать «недочеты» или «недостатки» или «пробелы».

Позже, бывший директор Института Маркса-Энгельса-Ленина Д. Рязанов вынужден был признать: «Мы разучились говорить на хорошем ядреном русском языке. Мы до сих пор еще злоупотребляем советским птичьим языком». 

Языковые изменения были весьма значительны. В первую очередь они,  естественно, затронули лексику, т.е. ту область языка, которая наиболее тесно связана с социально-экономическими отношениями. Слом старой бюрократической машины самодержавия, коренные преобразования в политической жизни России привели к быстрому устареванию слов, служивших названиями дореволюционных учреждений, должностей, сословий и т.п. В декрете от 23 (10) ноября 1917 г. Советское правительство объявило: «Ст. 1. Все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские члены упраздняются; Ст. 2. Всякие звания ( дворянина, купца, мещанина, крестьянина и др., титулы – княжеские, графские и пр.) и наименования гражданских чинов ( тайные, статские и пр. советники) уничтожаются, и устанавливается одно общее для всего населения России наименование – граждан Российской Республики».

Становление нового социального строя сопровождалось следующими явлениями в лексике: распространение существительных с фамильярно-пренебрежительным суффиксом -к- (столовка, читалка, изобразилка, экономичка, нормалка, стационарка ) ,распространение слов с узким, ситуативным значением, которые существовали в языке очень короткое время (от года до пяти лет, иногда два - три десятилетия), вне контекста общественных условий определенного периода такие слова просто непонятны: антисниженец, лишенец, просвещенец, совкинец, трестовик, режимщик; распространение сокращений (Чеквалап - Чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей, тверодежда - одежда тверского производства, акавек - студент АКВ ); распространение малопонятных народу заимствованных слов в газетах и в языке документов: пленум, ультиматум, игнорировать, регулярно, персонально, инициатива (со временем некоторые из этих слов стали общепонятными, однако слово должно быть понято в момент употребления, а не через десять лет); утрата словами реального значения (момент, вопрос, задача, линия); появление отрицательной эмоциональной окраски у нейтральных слов в результате такого ситуативного их употребления, которое сужало и искажало значение этих слов (элемент, диссидент, вояж, подвизаться).

К 60-70-ым годам ХХ века общий уровень культуры речи в отношении грамматических и лексических норм русского языка значительно вырос, крайности 20-ых годов были сглажены. Однако, тенденция к искажению смысла слов, внедрению в них идеологических элементов значения осталась. Любопытно отметить и тот факт, что книги по культуре речи, изданные официально в 20-е годы, впоследствии были помещены в отдел специального хранения государственной библиотеки и стали доступными после 1991 года.

Русский язык быстро реагировал на изменения в общественной жизни. Из активного словарного запаса выпадали такие слова, как : государь, государыня, царевич, граф, графиня, камергер, фрейлина, барон, баронесса, синод, гувернёр, пансион, классная дама, юнкер, кадетский корпус, семинария, консистория, гильдия, урядник, экзекутор, столоначальник, земство, акциз и многие другие. Навсегда исчезли титулы, подчеркивающие общественное неравенство: высокопревосходительство, превосходительство, высокородие, благородие. Изменилась идеология носителей языка – и ушли в пассивный запас культовые слова: соборовать, соборование, иерей, преподобие, говение, эпитимья, крестный ход и др. Причем этот процесс происходил достаточно быстро. Уже в конце 20-х годов дети, ровестники Октября. Не знали значения таких слов, как: городовой, околоточный, становой пристав и т.п.

На смену ушедшим пришли новые слова. Слова, озаренные дыханием революции и пафосом строительства новой жизни: декрет, мандат, митинг, пленум, директива, профсоюз, агитатор, субботник, звено, ударник, пятилетка, комсомол, колхоз, совхоз, здравница и тысячи других. Культурная революция 30-х годов вызвала к жизни десятки сложных слов: культработа, культработник, культпросвет, культактив, культотдел, культпоход, культурно-бытовой, культурно-массовый, культурно-просветительный, культфонд, культфронт и т.п.

Конечно, не все, что возникало в той жизнетворной и бурлящей эпохе, закрепилось и удержалось в русском литературном языке. Быстро менялась жизнь- быстро старели даже только что родившиеся слова. Это в особенности коснулось многих сокращенных образований. Ушли из речевой практики: губром (это слово преобразовалось в обком), рабфак, женотдел, комбед, ликбез, продотряд, чрезвычайка. В сборнике «День поэзии. 1978» помещено примечательное в этом плане стихотворение В. Берестова «На языке трех лет». Вот отрывок из него:

Был праздник под названием МЮД,

И в МОПР вступал рабочий люд.

Отец мой дважды в шестидневку

В народный дом ходил на спевку.

Лишь незадолго до войны

Недели были введены.

Спорт звали только физкультурой,

Любую ткань - мануфактурой.

Но всё же основным процессом в советском языке, конечно, явилась политизация его при широком применении сокращений. Если Ленин пытался определить новый общественный строй формулой: советы + электрификация = коммунизм, то говоря о состоянии русского языка в начальный период существования советской власти можно для образности воспользоваться аналогичным построением: политизация + аббревиация = советский язык. Например: ЦК, ВКП (б), ВЦИК, ВОХР, ВРШ, ГОМЗА, НКВД, КГБ, ОСОАВИАХИМ и др.

Жизнь, сведенная согласно марксо-ленинской доктрине к борьбе классов, партийной бдительности и трудовому энтузиазму масс, привела к тому, что литературный и разговорный язык был также сведен к унылому перечню или набору стандартных словосочетаний, замкнувших политический горизонт и серый быт советского гражданина. Этот гражданин, иногда малограмотный, не всегда разбирающийся в подлинном смысле исконных слов родного языка, должен был оперировать множеством непонятных ему слов политической терминологии, созданной не потребностями его личного «я», а государственными формами.

В основном, эту фразеологию можно разбить на ряд семантических гнезд, с постоянными элементами (класс..., марке..., ленин... и т. д.) иногда иностранного, иногда местного происхождения, но всегда в каком-то новом словесном соединении, чуждом дореволюционному русскому языку: «беспартийный большевик», «блок коммунистов и беспартийных», «буржуазная агентура», «буржуазное загнивание, перерождение», «буржуазные предрассудки», «великодержавный шовинизм»  и т.д.

Естественно, что в большевистской печати сталинского периода нельзя найти какой-либо критики политических штампов.

Говоря о советских речевых шаблонах, надо иметь в виду именно словосочетания, а не отдельные составляющие их слова (ровесник – октябрь; поджигатель – война и т. п.), известные и дореволюционному языку.

Примерами шаблонных оборотов с абстрактными существительными в качестве подлежащих являются следующие предложения: Углубление кризиса заставляет оценивать перспективы отрасли. Обострение нужды в пароходах побудило Совторгфлот возбудить перед центром вопрос о скорейшей переброске судов. Слияние однородных организаций имеет в виду ограничение количества заготовителей.

Если в этих предложениях выделить грамматические основы, то получится довольно фантастическая картина: Углубление заставляет оценивать…Обострение побудило возбудить…Слияние имеет в виду…

Такое устранение человека из текста, создание мифических субъектов иногда объяснялось спецификой делового стиля. На самом деле, причиной такого построения высказывания было стремление избежать личной ответственности, представив любую ситуацию как результат действия стихийных сил (углублений, обострений, снижений).

Здесь же будет уместно упомянуть и о двух новых видах штампов, существовавших под знаком культа Сталина и гигантомании: «отец народов», «мудрый  вождь и учитель», «знаменосец мира во всем мире» и т. д. и т. п.

Эпитет «сталинский» стал узаконенным синонимом всего положительного, первоклассного, наилучшего: «под солнцем сталинской конституции», «сталинский блок коммунистов и беспартийных», «сталинская забота о человеке», «сталинская закалка» (школа, выучка), «сталинская премия» и пр.

Если отдельные самостоятельно-мыслящие личности в СССР критически воспринимали советские штампы, то основная масса населения усваивала их, иногда не совсем понимая, иногда же не понимая их вовсе.

Советский человек начинает «с воодушевлением» писать и говорить о «своей беззаветной преданности партии Ленина-Сталина», «беспредельной любви к социалистическому отечеству» – «новом» качестве «партийных и непартийных большевиков», он «клеймит презрением» преклонение перед «гнилостной буржуазной культурой», «решительно изживает» из своего сознания «пережитки старого», «активно включается в...», «торжественно заверяет... в том, что...», «изыскивает», «выявляет» и «ликвидирует», «мобилизует все силы на...», «добивается рекордных успехов в...», «приходя к новым очередным победам», «возможным только под руководством...» и т. д. и т. п.».

Шли годы, а грамотность и культурность речи в СССР продолжали оставаться на недопустимо-низком уровне. Результатом такого падения культуры речи и невнимания к изучению родного языка явилось и то, что районные газеты «полны безграмотной чепухи».

После постановления партии и правительства о проверке мер и весов в государственных магазинах, вызванного систематическим обмериванием и обвешиванием потребителя, безграмотные завмаги вывешивали иногда плакаты вроде следующего: «Встретим покупателя полновесной гирей».

Но, конечно, комические моменты в языке были порождены не только безграмотностью. Нередко народ сознательно творил слова, потешные сами по себе, или вызывающие смешные ассоциации. Так появились «фабзаяц» от «фабзавучник», «комса» от «комсомолец» (имелась в виду мелкая рыбешка), «сопляжник» от «бывающий вместе на пляже» и т. д. Эти слова не только вошли в быт, но даже проникли в поэзию.

Естественно, что наряду с безобидным юмором народ создает и сатирическое отображение действительности, но с утверждением советской власти и имманентного ей террора сатира должна была умолкнуть: закрылись все юмористические журналы («Смехач», «Бегемот», «Чудак», «Бузотер» и др.), кроме официально-партийного «Крокодила». После «показательных процессов» 1936–38 гг. фельетоны почти исчезли со страниц «Правды», «Известий» и других газет, а их авторы – из числа находящихся на свободе.