Лексические средства выражения чувств Печорина в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени

     - воздействие на читателя («эмоционально-регулятивная функция»).

     К   частным   текстовым   функциям   эмотивной   лексики относятся:

     - создание   психологического   портрета   образа  персонажей   («описательно-характерологическая функция»);

     - эмоциональная интерпретация мира, изображенного в тексте, и его оценка («интерпретационная и эмоционально-оценочная функции»); обнаружение     внутреннего     эмоционального     мира     образа     автора («интенциональная функция»);

     - воздействие на читателя («эмоционально-регулятивная функция»).

         Значимость эмоционально лексем, реализующихся в произведении,  в организации художественного текста определяется  совокупностью обозначенных функций. Последовательное их выявление позволит нам определить роль  эмоционально лексики   в   идиостиле  писателя   в   целом. При подобном описании невозможно избежать вопросов, связанных с особенностями мировосприятия писателя, его индивидуальной картины мира: художественный текст формируется образом автора и его точкой зрения на объект изображения. 

     

3. Структура функционально-семантического поля чувств и его выражение в языке  писателя.

 

     Вербальное  выражение эмоций (чувств) предполагает наличие в языке специфической  категории эмотивности, которая  соотносится с психологической  категорией эмоциональности. Приоритет  в осуществлении вербализации эмоций принадлежит номинативным лексическим  единицам, поскольку они обладают наибольшим номинационным потенциалом, в структурах их лексических значений эмотивная сема является коммуникативно значимой; семантика таких эмотивов не зависит от контекста. Данную лексику  с функциональной точки зрения мы интерпретируем как эмотивную.

       Смысл лексической единицы в  художественном тексте создается  взаимодействием общеязыкового  и индивидуально-личностного начал.  Ведущая роль в раскрытии эмоциональных  состояний героев художественных  текстов, передаче представления  об их эмоциональном мире и  в раскрытии конкретного авторского  замысла принадлежит лексическим  средствам. В связи с этим  встает вопрос о корреляции  непосредственного переживания  эмоции и ее описания. Специфика  представления эмоциональных состояний  в художественных текстах заключается  в том, что в них эмотивная  лексика более разнообразна, метафорична,  чем, например, в разговорной речи.

     Функционально-семантическое  поле эмотивности в художественном тексте представляет собой единство семантических и функциональных характеристик структурированного межчастеречного множества лексических  единиц языка, выделенных на основе общего (интегрального) семантического признака - эмотивности. Ядро функционально-семантического поля эмотивности составляют лексические  единицы, обозначающие эмоции (чувства). Периферийную зону образуют сочетания  устойчивого характера, а также  единицы в переносном значении, входящие в смежные поля современного русского языка: волевой сферы, движения, поведения, речи, мимики и др.

       В функционально-семантическом поле  эмотивности выделяется два класса  эмотивов: эмотивы со значением  состояния и эмотивы со значением  отношения, каждый из которых  формируется из определенного  количества микрополей разного  объема.

     Наиболее  яркой особенностью функционирования в тексте лексических единиц, обозначающих эмоции (чувства), являются эмотивные  цепочки - комбинации в одном или  ближайших контекстах нескольких эмотивов. В эмотивных цепочках может происходить  либо сближение смыслов эмотивных  лексических единиц, либо их противопоставление, при котором актуализируются  дифференциальные и ослабевают общие  семы.

2. Лексические средства выражения чувств в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

 
     

1. Функционально - семантические особенности выражения  чувств в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

 

     В «Герое нашего времени» Лермонтов окончательно порывает с романтическим стилем в языке. Лексика «Героя нашего времени» свободна от архаизмов и церковно-славянизмов. Ориентируясь на лексику и синтаксис  общелитературного языка, Лермонтов  тонко использует стилистическую роль каждого из явлений этого общелитературного  языка.

     Лермонтов достиг в «Герое нашего времени» той  сложной простоты в языке, которая  не удавалась никому из предшествующих писателей-прозаиков, кроме Пушкина.

     В романе Лермонтова язык русской прозы  достиг такой точки развития, начиная  с которой возможно было использовать языковые средства для тончайшей  психологической характеристики, - недостижимая задача для всей предшествующей литературы, за исключением Пушкина. В то же время Лермонтов прокладывал  дорогу для «большого» психологического романа Тургенева и Толстого.

     Язык  «Героя нашего времени» прост на первый взгляд, но всю эту сложную простоту великолепно понимал еще Чехов, который писал: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, - по предложениям, по частям предложения... Так бы и  учился писать» («Русская мысль», 1911, кн. 10, стр. 46).

     Оценочные эпитеты  создают эмоциональный  тон в пейзажных зарисовках.  Например,   в «Тамани» эту функцию  выполняют имена прилагательные и наречия:

     «Берег  обрывом спускался  к морю и почти  у самых стен ее, и внизу, с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я  мог различать  при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовали на бледной черте  небосклона».

     Положение определения, выраженного именем прилагательным, после определяемого слова используется автором «Тамани» с целью выявить  признак или для сообщения  речи ритмической округленности, эстетической наполненности. Например:

     «Лицо ее было покрыто тусклой  бледностью, изобличавшей волнение душевное»:

     «Да и какое дело мне  до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему  офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности».

     Имена прилагательные используются писателем  в эпитетах как описательно-характерологическое  средство. Например, в описании портрета девушки:

     «Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, только ей свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос -  все это было для меня обворожительно…»

     Причастие используется Лермонтовым в «Тамани» для придания повести некоторой  эмоциональной сочности. Наличие двух причастных оборотов в составе одного сложного предложения является как бы неким весомым дополнением для объяснения и расширения содержания каждой из его частей: «Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая».

     Помимо  прилагательных, наречий и причастий  в качестве признаковых эмоциональных  слов, М.Ю. Лермонтов использует глаголы  состояния.

     «Я  повернулся и пошел  от него прочь. С полчаса  гулял я по виноградным  аллеям, по известчатьм  скалам и висящим  между них кустарникам. Становилось жарко, и я поспешил домой. Проходя мимо кислосерного источника, я остановился  у крытой галереи, чтоб вздохнуть под  ее тенью, и это  доставило мне  случай быть свидетелем довольно любопытной сцены». («Тамань»)

     Изображение движения жизни с помощью смены  форм времени и вида в строфах  тесно связано с семантикой слов и сочетаний слов, обозначающих разные этапы жизни. Семантика глаголов и сочетающихся с ними слов в роли обстоятельств или дополнений в  разных строфах усиливают представление  о духовной трагедии поколения.

     Итак, эмоциональный стиль М.Ю. Лермонтова отличается:

1. взаимопроницаемостью сравнений;
2. смысловым акцентом на определения:
3. неожиданностью оценочных эпитетов;
4. иносказаниями;
5. грамматической нечеткостью конструкций;
6. семантической стертостью слов;
7. общей эмоциональностью речи.

 
     

2. Основные  интенции чувств, содержащиеся в тексте М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

 

     Образ Печорина раскрыт  в  романе  с  разных  сторон,  однако  ведущим  композиционным  принципом   романа   является   принцип   концентрированного углубления в мир душевных переживаний  героя. 

     История  разочарованной  и  гибнущей  печоринской  души   изложена   в исповедальных  записках героя - со всей  беспощадностью  самоанализа;  будучи одновременно и автором, и героем "журнала", Печорин бесстрашно говорит  и  о своих идеальных порывах, и  о темных сторонах своей души, и  о  противоречиях сознания. Но этого  мало для создания объемного образа;  Лермонтов  вводит  в повествование  других  рассказчиков,  не  "печоринского"  типа   -   Максима Максимыча, странствующего офицера. Наконец, в  дневнике Печорина приведены  и другие отзывы о нем: Веры, княжны Мери, Грушницкого, доктора Вернера.

       Столкновения  между  Печориным   и  другими  персонажами   позволяет   с особенной четкостью  показать отличие Печорина  от  них,  его  ущербность  по  сравнению с ними и одновременно  бесспорное  его  превосходство,  и  основная функция всех  персонажей романа состоит в  том,  чтобы  раскрыть  центрального  героя. Это лишний раз подчеркивает  его  эгоцентризм.  Печорин   занят  только самим собой.  Он  проявляет  власть  над   чужой  душой  (Бэла,  Мери,  Вера), управляет чувствами других  людей (Грушницкий, Мери), испытывает  собственную волю (Вулич, казак  из "Фаталиста").

     Поставив  способность к любви в зависимость  от нравственности окружающих, «герой нашего времени» полностью отсек  для себя возможность исцеления  и пришел в поистине ужасное состояние, когда страдания другого человека, да и сама жизнь его становятся лишь забавой, топливом для эмоций, хоть как-то теребящих его ледяное  сердце: «А ведь есть необъятное наслаждение  в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха - не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость». Счастье - как насыщенная гордость!

     Итак, рассмотрим некоторые чувства, которые  испытывает Печорин в «Герое нашего времени». 

     Разочарование. 

     «Любовь дикарки немногим лучше любви знатной  барыни невежество и простосердечие одной так же надоедают (гл.), как и кокетство другой».

     «Я  давно уже живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю (гл.), разбираю (гл.) свои собственные страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека; один живёт в полном смысле этого слова, другой мыслит (гл. )и судит его…”

     “Я, как матрос, рождённый (прилаг.) и выросший (прилаг.) на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный (прилаг.) на берег, он скучает и томится”.

     «…Как я ни искал в  груди моей хоть искры  любви к милой  Мэри, но старания мои  были напрасны».

     «У  меня на сердце был  камень. Солнце казалось мне тускло (нареч.), лучи его меня не грели (гл.)».