Эволюции сознания Человека через устойчивые стили изображения людей в литературных произведениях Древней Руси XI - XVII вв. на основе статьи Д.С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси»

     Феврония  подобна тихим ангелам Рублева. Она "мудрая дева" сказочных сюжетов. Внешние проявления ее большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, победила свои страсти. Ее любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она побеждена внутренне, ею самой; подчинена уму. Вместе с тем ее мудрость - не только свойство ее ума, но в такой же мере - ее чувства и воли. Между ее чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная "тишина" ее образа.(1)

     Рублевская "Троица" столь же философична, сколь философична триада Гегеля и трихотомия Канта . Тринитарность бытия выражена на иконе в образах трех задумчивых ангелов. Левый отображает Творца мира Саваофа; средний - Божественного Логоса, Иисуса Христа; правый - духа истины Параклита, Святого Духа. Каждая деталь имеет глубокое символическое значение. Образ града под левым ангелом воплощает представление о гармонизированном социуме. Образ горы над правым - символ восхождения духа. Дуб мамврийский над средним - древо жизни, древнейший архетип человеческого сознания, переосмысленный в крестное древо. В центре всей композиции - чаша как символ жертвенного искупления и одновременно сокровенного проникновения в суть бытия через образ духовной трапезы. Это и есть то "умозрение в красках", особый вид мудрости, развитый на Руси до высокого уровня совершенства, когда в одном целостном образе концентрировалось философское, эстетическое, нравственное, социальное содержание на основе многозначного символа, допускающего многоуровневое развертывание его семантики.(4)

     Икона обращена не просто к зрителю - она  обращена к молящемуся. Для стиля монументального историзма XI-XII вв. характерны изображения, обращенные не к индивидуальному молящемуся, а к молящейся пастве в целом. Эти изображения требуют песнопений и громких молитв, торжественных богослужений. В иконах Рублева иное. XIV век был временем распространения исихазма с его учением о безмолвии. Изображения как бы замкнуты в себе, святые погружены в задумчивость и требуют от молящегося безмолвной созерцательности, уединенной молитвы. Такова в первую очередь икона "Троицы", написанная в похвалу Сергию Радонежскому. Ангелы, символизирующие собой три лица Троицы, погружены в грустную задумчивость, и молящийся вступает в общение с иконой путем "умной" (мысленной) молитвы. Ангелы слегка обращены друг к другу, не мешая друг другу и не разлучаясь. Они находятся в триединстве, основанном на любви. Тихая гармония Троицы вовлекает молящегося в свой особый мир.(1)

     На  основе исследования этого стиля, вырисовывается единая нить в мироощущении  и осознавании человеком себя, в выстраивании отношений с собой. Освоение человеком мира своих чувств, страстей позволяет углубиться во вновь открытое внутреннее пространство свой души, находить в нем гармонию с собой, с окружающим миром, с Богом. 

     ИДЕАЛИЗИРУЮЩИЙ  БИОГРАФИЗМ XVI в.

     Образование централизованного Русского государства  в конце XV- начале XVI в., а затем постепенное его укрепление и расширение, продолжавшиеся до последней четверти XVI в., принесли с собой повышенный интерес к биографиям крупных государственных деятелей: московских государей и их предков – князей владимирских, тверских и других, митрополитов, русских святых и т. д.

     Создается Летописец начала царствования Ивана  Грозного с центральной ролью  последнего, Степенная книга - обширнейшее  собрание биографий русских исторических лиц, "История о великом князе московском" Андрея Курбского. Интерес к биографиям вообще отразился в Великих Четьих-Минеях митрополита Макария; интерес к биографиям деятелей русской истории в некоторой степени проникает в Никоновскую летопись. Создаются и другие произведения, в которых всё большее и большее внимание уделяется жизни крупных государственных деятелей.

     Отныне  происходит перемещение в отношении  представлений об истории и об историческом деятеле. До XVI в. в летописях и в исторических повестях князья изображались только постольку, поскольку они вершили эту историю, теперь же, в XVI в., возникает самостоятельный интерес к жизни исторического лица - интерес, настолько сильный, что сама история становится как бы частью его жизни. Различие здесь принципиальное: с одной стороны - отдельные биографические сведения, входящие в общий состав русской истории, а с другой - цельные биографии, из которых слагается течение исторической жизни. Этот период стилистического эклектизма, период соединения старого стиля монументального средневекового историзма, продолжавшего еще отчасти сказываться в летописании, со стилем эмоционально экспрессивным.

     Перед нами рост интереса к жизни государственных деятелей, но рост не столько качественный, сколько количественный, соединенный, впрочем, с изменениями в жанрах исторической прозы, с развитием повествовательного начала. "Литературность" всё сильнее проникает в летописание (особенно начиная с середины XVI в., когда особенно чувствительным становится влияние хронографа). В XVII в. появляются новые области литературы: виршевая поэзия и драматургия.

     Развитие  повествовательности, которое может  быть отмечено в летописи, в письменности вообще и даже в живописи, привело  к тому, что в литературу, как  и в живопись, постепенно начинает проникать вымысел, пока еще очень  неоткровенный, клонящийся главным образом к приукрашиванию героев.

     Это стремление к вымыслу, хотя и осторожное, было всё же замечено. Стоглавый  собор 1551 г. судил нововведения в  иконописи - употребление символов и  аллегорий,- возвращая иконопись  к ее старому историческому направлению. Стоглавый собор запрещал "самосмышление" иконописцев - вымысел, фантазию. Собор предписывал, чтобы икона была изображением "по подобию", т. е. чтобы в ней были внешние черты сходства, но одновременно требовал, чтобы изображение было "по существу".(1)

     В этом явлении литературы можно увидеть выделение индивидуальности исторического лица, что явилось переходным этапом и к выделению индивидуальности автора. Ведь появление вымысла, воображения автора, введение символа  для достижение кажущихся ему важными целей говорит, по мнению автора работы,  как раз о том, что начинает проявляется диалог между автором  и читателем, начинает проявлять творческое начало, вкладывание собственных мыслей, идей, а не только несение исторической и проповедуемой «истины». И в доказательство появления этого совершенно нового явления, мы видим отстаивание Церковью своих традиций, канонов, противостояние проявлению индивидуального творческого начала,  изменениям. 

     ОТКРЫТИЕ  ЦЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ

       В ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ  XVII в.

     К демократической литературе принадлежит "Повесть о Ерше Ершовиче", "Повесть о Шемякиной суде", "Азбука о голом и небогатом человеке", "Послание доверительное недругу", "Сказание о роскошном житии и веселии", "Повесть о Фоме и Ереме", "Служба кабаку", "Калязинская челобитная", "Повесть о попе Савве", "Сказание о куре и лисице", "Повесть о бражнике", "Сказание о крестьянском сыне", "Повесть о Карпе Сутулове", "Лечебник на иноземцев", "Роспись о приданом", "Слово о мужах ревнивых", "Стих о житии патриарших певчих" и, наконец, такое значительное произведение, как "Повесть о Горе Злочастии". Отчасти к тому же кругу примыкает автобиография протопопа Аввакума и автобиография Епифания².

     Литература  эта распространяется в простом  народе: среди ремесленников, мелких торговцев, низшего духовенства, проникает  в крестьянскую среду и т. д. Она  противостоит литературе официальной, литературе господствующего класса, отчасти продолжающей старые традиции.

     Литература  демократическая оппозиционна феодальному  классу; это литература, подчеркивающая несправедливость, господствующую в  мире, отражающая недовольство действительностью, социальными порядками. Союз со средой, столь характерный для личности предшествующего времени, разрушен. Теперь личность конфликтует со средой. Недовольство своей судьбой, своим положением, окружающим - это черта нового, неизвестная предшествующим периодам. С этим связано господствующее в демократической литературе стремление к сатире, к пародии. Именно эти, сатирические и пародийные, жанры становятся основными в демократической литературе XVII в.

     Другая  грань новой формы самосознания, проявляющаяся в литературе - неуверенность в себе, мольба, испуг, страх перед миром, ощущение собственной беззащитности, вера в судьбу, в рок, тема смерти, самоубийства и первые попытки противостоять своей судьбе, исправить несправедливость.

     В демократической литературе XVII в. развивается  особый стиль изображения человека: стиль резко сниженный, нарочито будничный, утверждавший право всякого человека на общественное сочувствие.

     Также в литературе этого этапа можно  выделить процесс отделения изображения  от писателя, "объективность" этого  изображения была подготовлена всем ходом развития литературы. В литературных произведениях появляются симпатичные читателю авантюристы, ловкие люди (например, Фрол Скобеев, купеческий сын в "Повести о купце, купившем мертвое тело"), люди "пропащие" (вроде безвестного молодца - героя "Повести о Горе Злочастии"), продавшие душу дьяволу (Савва Грудцын - в повести, ему посвященной), обиженные судьбой, непризнанные, предавшиеся какой-либо страсти, и т. д.

     Появление всех этих героев потому и стало  возможным, что авторская точка  зрения на них перестала проявляться  открыто. Это была эмансипация литературного произведения - не столько даже от автора, сколько от его морализирующей, проповеднической точки зрения.

     Анализируя  этот значительнейший поворот в  литературе и в сознании, мы можем  увидеть, что человек приобретает совершенно новые возможности – он теперь важен, ценен, он имеет право привлекать внимание к себе, к своим нуждам, к своему мнению. Теперь он задумывается о том, пассивный ли он участник творческого процесса жизни, или же он может менять жизнь, влиять на нее, противостоять судьбе, в конце концов, уйти из ненавистной ситуации, пусть пока совершенно неприемлемым путем суицида. Он может выбирать. Автору работы таковые новые проявления  человека в литературе видятся выделением «Я», утверждением его волевого, активного, деятельного начала.  

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Подводя итоги работы, хотелось бы отметить, что выдвинутая рабочая гипотеза оказалась, по мнению автора, верной. Предположением о том, что наиболее популярные, признанные в исследуемый период людьми, литературные произведения, отражают в себе особенности мировосприятия, хода мысли, приоритетные качества, систему ценностей людей того времени, так или иначе совпадает с методом исследования литературы Д.С.Лихачева.

     В целом, основная гипотеза данной работы помогла проанализировать настолько, насколько это возможно, изменения, происходившие в сознании людей в каждый из рассматриваемых периодов и отразившиеся непосредственно в литературных произведениях, а также в тенденциях, стилях и жанрах.

     Из  выявленных  тенденций  можно  сделать вывод о том, что развитие мысли, мировоззрения  в литературных произведениях происходило  действительно по принципу эволюции: последовательно, логично. Каждое следующее изменение в стиле изображения человека, в жанре, было связано с предыдущим этапом, основывалось на нем, опиралось на уже ставшие привычными формы.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     СПИСОК  ИЗУЧЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. – М.: Наука, 1970. – С. 127-135.
2. Лихачев Д. С. Возникновение русской литературы. М.-Л., 1955.
3. Громов М.Н. Философская мысль в Древней Руси // Вестник славянских культур: Науч. и лит.-худож. альманах. №1. - М.:Гаск, 2000. С.54-60.
4. Плугин В.А. Мировоззрение Андрея Рублева. Древнерусская живопись как исторический источник. М., 1974.
5. Новейший философский словарь
6. Википедия