Министерство
образование омской области
Омский
государственный университет им
Ф.М. Достоевского
Факультет
Культуры и Искусств
Кафедра
Социально-культурной деятельности.
Реферат
по литературе
Генрих
Бёлль
«Идейно
–художественное своеобразие романа
Бильярд
в половине десятого»
Выполнил:
Студент
3-ого
курса группы
КД-710
Юрченко
М.А.
Проверила:
Старший
преподаватель
кафедры
режиссуры
Быкова
Н.И
Омск 2010
Содержание:
1Введение………………………………………………………………………...с3
2 Жизнь и Творчество
Г.Белля………………………………………………….с4
3 Типы
персонажей и система образов в романах
Генриха Белля……………………………………………………………………………………………………………….с16
4 Анализ романа
«Бильярд в половине десятого»……………………………………………….……………………….с29
5 Заключение…………………………………………………….с36
Введение:
В годы второй мировой
войны большинство писателей
Германии, Франции, Англии, Испании, США
честно выполнили свой гражданский
долг: они сражались в рядах
действующей армии, участвовали
в движении Сопротивления, писали антифашистские
листовки, статьи, очерки, повести, рассказы,
романы, стихи, пьесы, освещавшие подвиги
патриотов, призывавшие развертывать
народную борьбу против фашистских захватчиков
и местных коллаборационистов, правдиво
рассказывали о героической борьбе советского
народа и его вооруженных сил на главном
фронте войны - советско-германском. Прогрессивные
французские писатели, как Л. Арагон, Э.
Триоле, П. Элюар, стали активными участниками;
французского Сопротивления. Вместе с
ними в движении Сопротивления принимали
участие литераторы, далекие от коммунистаческой,
социалистической идеологии,- Ф. Мориак,
М. Дрюон,, Ж- П. Сартр, А. Камю. Во французской
литературе, как и в ряде других зарубежных
литератур, появляется новая тема - тема
героической вооруженной борьбы народа:
рабочих, крестьян, интеллигенции, всех
людей доброй воли, против общего врага
- фашизма. Появляется и новый герой - человек,
осознавший свой долг, понявший, что его
место в едином антифашистском строю,
на стороне сил прогресса и демократии.
Немецкие писатели,
находясь в эмиграции, создают ряд
значительных художественных произведений,
в которых преобладает антифашистская
тематика: «Седьмой крест» А. Зегерс, «Братья
Лаутензак» Л. Фейхтвангера, стихи И.
Бехера, Э. Вайнерта, романы В. Бределя
«Испытание», «Родные и знакомые». Немецкие
писатели, находившиеся в Советском Союзе,
Э. Вайнерт, Ф. Вольф; В. Бредель ведут работу
среди немецких военнопленных, выступают
по радио на фронте, пишут листовки, стать
Жизнь
и Творчество Г. Бёлля.
Генрих БЁЛЛЬ(Heinrich
BOLL)(21.12.1917-16.07.1985)Генрих Бёлль родился
в 1917 году в Кёльне и был восьмым
ребенком в семье. Его отец, Виктор
Бёлль, потомственный столяр-краснодеревщик,
а предки со стороны матери - рейнские
крестьяне и пивовары. Начало его
жизненного пути схоже с судьбами многих
немцев, чья юность пришлась на период
политических невзгод и Вторую мировую
войну. После окончания народной школы
Генрих был определен в гуманитарную греко-римскую
гимназию. Он оказался в числе тех немногих
гимназистов, кто отказался вступить в
"Гитлерюгенд", и был вынужден сносить
унижения и насмешки окружающих. После
окончания гимназии Генрих Бёлль отказался
от идеи пойти добровольцем на военную
службу и поступил учеником в один из боннских
букинистических магазинов. К этому же
времени относятся и первые пробы пера.
Однако его попытка уйти от действительности
и погрузиться в мир литературы оказалась
безуспешной. В 1938 году молодой человек
был мобилизован для отбытия трудовой
повинности на осушении болот и лесоразработках.
Весной 1939 года Генрих Бёлль поступил
в Кельнский университет. Однако поучиться
ему не удалось. В июле 1939 года его призвали
на военные сборы вермахта, а осенью 1939
года началась война. Бёлль попал в Польшу,
затем во Францию, а в 1943 году его часть
была отправлена в Россию. Затем последовали
подряд четыре серьезных ранения. Фронт
продвигался на запад, а Генрих Бёлль кочевал
по госпиталям, полный отвращения к войне
и фашизму. В 1945 году он сдался в плен американцам.
После плена Бёлль вернулся в опустошенный
Кёльн. Он вновь поступил в университет,
чтобы изучать немецкий язык и филологию.
Одновременно работал подсобным рабочим
в столярной мастерской брата. Белль вернулся
и к своим писательским опытам. В августовском
номере журнала "Карусель" за 1947 год
был напечатан его первый рассказ "Послание"
("Весть"). Затем последовала повесть
"Поезд приходит вовремя" (1949), сборник
рассказов "Странник, когда ты придёшь
в Спа..." (1950); романы "Где ты был, Адам?"
(1951), "И не сказал ни единого слова"
(1953), "Дом без хозяина" (1954), "Бильярд
в половине десятого" (1959), "Глазами
клоуна" (1963); повести "Хлеб ранних
лет" (1955), "Самовольная отлучка"
(1964), "Конец одной командировки" (1966)
и другие В 1978 г. в ФРГ вышло собрание сочинений
Белля в 10 т. Произведения писателя переведены
на 48 языков мира. На русском языке рассказ
Бёлля впервые появился в журнале "В
защиту мира" в 1952 году. Бёлль - выдающийся
художник-реалист. Война в изображении
писателя - это мировая катастрофа, болезнь
человечества, которая унижает и разрушает
личность. Для маленького рядового человека
война означает несправедливость, страх,
муки, нужду и смерть. Фашизм, по мысли
писателя, идеология бесчеловечная и подлая,
он спровоцировал трагедию мира в целом
и трагедию отдельной личности. Произведениям
Бёлля свойствен тонкий психологизм, раскрывающий
противоречивый внутренний мир его персонажей.
Он следует традициям классиков реалистической
литературы, особенно Ф.М.Достоевского,
которому Бёлль посвятил сценарий телефильма
"Достоевский и Петербург". В поздних
произведениях Бёлль все чаще поднимает
острые нравственные проблемы, вырастающие
из критического осмысления современного
ему общества. Вершиной международного
признания стало его избрание в 1971 г. президентом
Международного ПЕН-клуба и присуждение
Нобелевской премии по литературе в 1972
г. Однако, эти события свидетельствовали
не только о признании художественного
таланта Белля. Выдающийся писатель воспринимался
и в самой Германии, и в мире как совесть
немецкого народа, как человек, остро чувствовавший
"свою сопричастность времени и современникам",
глубоко воспринимавший чужую боль, несправедливость,
все, что унижает и разрушает человеческую
личность. Покоряющим гуманизмом проникнута
каждая страница литературного творчества
Белля и каждый шаг его общественной деятельности.Генрих
Бёлль органически не приемлет любое насилие
со стороны власти, считая, что это ведет
к разрушению и деформации общества. Этой
проблеме посвящены многочисленные публикации,
критические статьи и выступления Бёлля
конца 70-х - начала 80-х годов, а также два
его последних больших романа "Заботливая
осада" (1985) и "Женщины на фоне речного
пейзажа" (издан посмертно в 1986). Такая
позиция Бёлля, его творческая манера
и приверженность к реализму всегда вызывали
интерес в Советском Союзе. Он неоднократно
бывал в СССР, ни в одной стране мира Генрих
Белль не пользовался такой любовью, как
в России. "Долина грохочущих копыт",
"Бильярд в половине десятого", "Хлеб
ранних лет", "Глазами клоуна" -
все это переводилось на русский язык
до 1974 года. В июне 1973 года "Новый мир"
завершил публикацию "Группового портрета
с дамой". А 13 февраля 1974 года Белль встретил
в аэропорту высланного А.Солженицына
и пригласил домой. Это было последней
каплей, хотя правозащитной деятельностью
Белль занимался и раньше. В частности,
вступался за И.Бродского, В.Синявского,
Ю.Даниэля, возмущался русскими танками
на улицах Праги. Впервые после долгого
перерыва Генриха Белля напечатали в СССР
3 июля 1985 года. А 16 июля он скончался. В
биографии Бёлля-писателя сравнительно
мало внешних событий, она складывается
из литературной работы, поездок, книг
и выступлений. Он принадлежит к тем писателям,
которые всю жизнь пишут одну книгу - летопись
своего времени. Его называли "хронистом
эпохи", "Бальзаком второй немецкой
республики", "совестью немецкого
народа".ПОСЛЕДНИЙ РАЗ В СССРРассказ
о том, как Генрих Белль приезжал к нам
в 1979 годуАлександр БиргерЭтот текст лег
в основу немецкого документального фильма
"Генрих Белль: под красной звездой",
где Алексей Биргер выступил в роли "сквозного"
ведущего. Премьера фильма на немецком
телевидении состоялась 29 ноября 1999 года,
а в Москве фильм могли увидеть в Доме
кино 13 декабря 1999 года - он был представлен
от Германии на кинофестиваль "Сталкер".ГЕНРИХ
БЕЛЛЬ последний раз посетил Советский
Союз в 1979 году, приехал на десять дней.
Так получилось, что я был свидетелем многих
событий, связанных с этим визитом. Свидетелем,
получившим возможность многое увидеть
и многое запомнить, я оказался потому,
что мой отец, художник Борис Георгиевич
Биргер, был одним из ближайших русских
друзей Генриха Белля. НЕ ЖДАЛИ Для того
чтобы понять, почему Белля ждал в СССР
не очень любезный прием, надо знать некоторые
обстоятельства. Официально Белль оставался
"прогрессивным" немецким писателем,
лауреатом Нобелевской премии, одним из
самых весомых людей в международном Пен-клубе
(где он долго был и президентом) - из-за
этого, из-за его всемирной славы и значения
любого его слова для всего мира ему, видно,
и побоялись отказать во въездной визе.
Но к тому моменту Белль уже успел во многом
"провиниться" перед советской идеологией.
Писатель резко выступил в ряде статей
и заявлений против ввода советских танков
в Чехословакию. Судить о том, что произошло
при подавлении "пражской весны",
он мог как никто, потому что его угораздило
оказаться в Праге как раз в момент вторжения
войск Варшавского договора. Возможно,
человечность позиции Белля оказалась
добавочным оскорблением для наших властей:
в одном из очерков об увиденном Белль
писал, как ему жалко русских солдат, втянутых
в эту грязную историю ни за что ни про
что, приводил много фактов, каким шоком
оказалось для рядового армейского состава
обнаружить с рассветом, что они не на
"маневрах", как им объявили, а в роли
захватчиков в чужой стране. Рассказывал
Белль и об известных ему случаях самоубийств
среди советских солдат. Среди многого,
из-за чего точили зуб на Белля, можно припомнить
и такой факт: в бытность Белля президентом
международного Пен-клуба начальство
Союза писателей всячески обхаживало
и улещивало его, с тем чтобы он согласился
принять Союз писателей в Пен-клуб "коллективным
членом", то есть чтобы каждый принятый
в Союз писателей одновременно получал
бы и членство в Пен-клубе, а всякий исключенный
из Союза писателей это членство терял
бы. Белль даже не с возмущением, а с большим
удивлением отверг этот бред, после чего
многие писательские (и, кажется, не только
писательские) "тузы" затаили на него
лютую злобу. Белль ущемил интересы писательской
мафии не только тем, что отказался всем
скопом зачислить ее в члены Пен-клуба.
Довольно резкое объяснение с Союзом писателей
и с ВААП произошло у Белля при участии
Константина Богатырева, его близкого
друга, замечательного переводчика с немецкого
и правозащитника. Богатырев был убит
при очень загадочных обстоятельствах,
и Белль собирался посетить его могилу.
Смерть Богатырева связывали с его правозащитной
деятельностью. Но был и еще один момент.
Незадолго до смерти Богатырев провел
тщательный анализ русских переводов
Белля (насколько помнится, по просьбе
самого Белля - но это надо бы уточнить
у людей, принимавших непосредственное
участие в этой истории) и одних только
грубейших искажений и переиначиваний
авторского смысла набрал на сорок страниц
убористого текста! Так, в результате этих
искажений "Глазами клоуна" превратился
из антиклерикального романа в антирелигиозный,
атеистический, а ряд других произведений
вообще оказался вывернутым наизнанку.
Белль был в ярости и потребовал, чтобы
его вещи в таком виде больше в Советском
Союзе не издавались. Естественно, это
требование автора выполнено не было,
но крови нашим чинушам это объяснение
с негодующим Беллем попортило немало.
Не говоря уж о том, что скандал получился
международным и сильно повредил реноме
"советской школы перевода - самой лучшей
и профессиональной школы в мире" (что,
кстати, было близко к истине, когда дело
касалось переводов классики и "идеологически
безвредных" вещей). Многие авторы стали
опасливо приглядываться: а не слишком
ли уродуют их в советских переводах. Надо
учитывать, что к работе не только с "идеологически
скользкими", но и вообще с живыми западными
авторами советское государство старалось
допускать переводчиков, в которых было
"уверено". То есть переводчики проходили
тот же отсев, как и все другие граждане,
которым по роду деятельности приходилось
общаться с людьми западного мира. Исключения
были редки. Простым требованием соблюдать
уважение к авторскому тексту Белль и
Богатырев посягнули на основу основ системы,
которая подразумевала очень многое, в
том числе полный контроль над общением
с западными людьми и над тем, в каком виде
западные идеи должны доходить до советских
людей. Когда писатели и переводчики начинают
жить по законам спецслужб (а главное -
по законам "номенклатуры"), то и пути
разрешения проблем они выбирают те, которые
свойственны спецслужбам. И то, что Белль
объявил во всеуслышание: одна из основных
целей его приезда в Советский Союз -побывать
на могиле Константина Богатырева и поклониться
праху одного из ближайших друзей, не могло
не вызвать озлобления. Перечисленного
вполне достаточно, чтобы дать понятие
об общем фоне, на котором Генрих Белль,
его жена Аннамари, их сын Раймонд и жена
сына Гайде сошли с самолета в международный
отдел аэропорта "Шереметьево" в
понедельник 23 июля 1979 года. Нам, встречающим,
была видна таможенная стойка, за которой
проверяли багаж семьи Беллей. Это был
настоящий "шмон" с несколько парадоксальными
результатами. У Белля изъяли последний,
который он читал в дороге, номер журнала
"Шпигель" с фотографией Брежнева
на обложке, заключив, что раз есть фотография
Брежнева, значит, в журнале наверняка
напечатано что-то антисоветское, но не
заметили и пропустили только что вышедшую
на немецком языке книгу Льва Копелева
- одного из запретных тогда авторов. Белли
остановились в новом здании при гостинице
"Националь", и, немного передохнув,
отправились на ужин, который в их честь
устроили московские друзья. Ужин проходил
у очень славной немолодой женщины, которую
все называли Мишка. Насколько я понял
из разговоров, она была этническая немка,
прошла лагеря, а к тому времени стала
активной участницей русско-немецкого
культурного моста, главными архитекторами
которого были Белль и Копелев, оба ее
большие друзья. Возник разговор и о том,
что Генриху Беллю, тогда уже тяжелому
диабетику (и не только диабетику - диабет
был лишь одним, хотя и главным, "цветком"
в большом букете болезней, лекарства
от которых порой взаимоисключали друг
друга), нужно соблюдение строгой диеты,
а также обязательная привязка во времени
между приемом пищи и приемом лекарств,
как это бывает у диабетиков, находящихся
на инсулиновых уколах. Семья Беллей не
то что усомнилась, но спросила, смогут
ли Генриху обеспечить такое питание в
гостинице или нужно позаботиться о страховочных
вариантах? Уже на следующий день кое-какие
планы пришлось корректировать, потому
что стало очевидно, что власти всячески
стремятся продемонстрировать Беллю недовольство
его приездом и его планами, и кругом общения,
намеченными на этот приезд, и прибегают
к довольно сильному психологическому
нажиму, порой больше похожему на психологический
террор. С самого утра семью Беллей "вели"
открыто, откровенно стараясь, чтобы Белли
заметили слежку. Черные "волги" с
торчащими и наведенными в их сторону
антеннами (чтобы не было никаких сомнений,
что все разговоры подслушиваются и записываются)
постоянно вертелись рядом. Мы поехали
в Измайлово, в мастерскую отца, где Белль
очень внимательно просмотрел картины,
которых еще не видел. Белль поражал вдумчивостью
и сосредоточенностью, когда вглядывался
в очередное полотно, каким-то даже не
погружением в мир живописи, а растворением
в этом мире, глубинным проникновением
в образы художника. В такие минуты его
сходство со старым мудрым вожаком слоновьего
стада становилось еще очевиднее. Из мастерской
мы поехали обедать в квартиру отца на
"Маяковской", решив после обеда немного
прогуляться по Садовому кольцу, а оттуда
двинуться за Таганку, посмотреть Крутицкий
теремок и Андроников монастырь. Машины
сопровождали нас все время, дежурили
под окнами, когда мы обедали, а когда мы
шли по Садовому кольцу, чтобы у площади
Восстания (ныне Кудринской) свернуть
к Пресне, вдоль края тротуара рядом с
нами очень медленно ползла черная "Волга"
с выдвинутыми и направленными в нашу
сторону антеннами. Эта издевательски
наглая слежка сделалась настолько невыносимой,
что вдруг Владимир Войнович, бывший с
нами с самого утра, вообще человек очень
сдержанный, резко оборвал свой разговор
с Беллем, подскочил к "Волге", рывком
открыл ее дверцу и стал крыть сидевших
в ней на чем свет стоит, крича, что это
позор для всей страны и как им не стыдно.
Все слегка оторопели, а потом нам с отцом
удалось оттащить Войновича от машины.
Надо сказать, люди в машине все это время
сидели, не шелохнувшись и не глядя в нашу
сторону. Провокации шли по нарастающей,
и характерный пример - как все усугублялись
неприятности с необходимым для Белля
диетическим и режимным питанием. В первое
же утро Беллей почти час, что называется,
"промариновали" у входа в ресторан
"Националя". Они имели полную возможность
лицезреть пустой зал и слышать, что столики
еще не готовы и поэтому их не могут обслужить.
Надо отметить, что перед тем как спуститься
к завтраку, Белль принял свои лекарства
и сделал инсулиновый укол. Так что дело
могло кончиться плохо в первые же сутки
пребывания Белля в Москве. В какой-то
момент к Беллю подошел человек и обратился
к нему по-немецки, сообщив, что он тоже
постоялец гостиницы, и спросил, не ошибается
ли он, узнав знаменитого писателя. Белль
ответил, что его собеседник не ошибся,
и объяснил свою ситуацию. "О, так вы
еще не знаете здешние порядки! - ответил
узнавший Белля немец. - Вам просто надо
знать, что как только метрдотель получит
десять рублей, столик появится в ту же
секунду". Тут как раз подоспел Копелев,
с первого взгляда понявший ситуацию и
забравший Беллей с собой. Подобное разложение
в системе "Интуриста" наблюдалось
на каждом шагу. Работники этой сферы вымогали
деньги и взятки в другой форме, где только
можно, наплевав на страх перед любыми
"органами", перед возможностью нарваться
на переодетого сотрудника КГБ - за вымогательство
у иностранцев попавшегося могли взгреть
так, что ему бы долго икалось. Так, семья
Беллей собиралась посетить Владимир
и Суздаль, а для этого надо было получать
особое разрешение. К даме, ведающей выдачей
этих разрешений, Белль подошел в сопровождении
Копелева. Дама хмуро буркнула, что разрешения
выдаются за две недели, что еще надо решать,
кому их давать, а кому нет, и что вообще
у нее сегодня день рождения, она спешит
и не может всем этим заниматься. Копелев
попросил ее подождать пять минут, быстро
потащил Белля в инвалютную лавку при
гостинице и ткнул пальцем в колготки,
флакончик духов и что-то еще. Белль заикнулся
насчет того, что это будет наглая до неприличности
взятка и вообще неудобно дарить женщине
такую дрянь от незнакомого человека.
Копелев возразил, что все удобно и для
нее это не дрянь. Через пять минут они
вернулись к этой даме, и Копелев с очаровательной
улыбкой сказал: "Простите, мы не знали,
что у вас день рождения. Но позвольте
вас поздравить". Еще через пять минут
специальное разрешение на поездку всей
семьи Беллей во Владимир и Суздаль было
у них на руках. ПО ЗОЛОТОМУ КОЛЬЦУ Отъезд
в Суздаль был намечен на утро 29 июля. За
оставшиеся до отъезда дни Белль полностью
осуществил намеченную программу. Он сделал
запись беседы с Копелевым для немецкого
телевидения (текст этой беседы был опубликован
в "Огоньке" перестроечного времени),
побывал на двух ужинах в его честь - у
Василия Аксенова (где повидать Белля
собрались литературные круги и, в частности,
уже ощутившие первые грозовые разряды
участники альманаха "Метрополь")
и у сотрудницы западногерманского посольства
Дорис Шенк, съездил на могилу Богатырева
(поднялся оттуда на могилу Пастернака,
а потом навестил семьи Пастернаков и
Ивановых в писательском поселке Переделкино),
побывал в Загорске и провел еще несколько
встреч - например, мой отец показал ему
мастерскую скульптора Сидура... Все это
происходило на однообразно-тягостном
и досадливом фоне все той же постоянной
слежки и мелких провокаций. Что было тревожно
- все яснее вырисовывалось "направление
главного удара" этих провокаций: здоровье
Белля. Несколько раз ему срывали под различными
предлогами возможность поесть после
принятия лекарств и инсулинового укола
- а ведь такое могло кончиться как угодно
плохо, вплоть до диабетической комы. Особенно
показательной стала поездка в Загорск.
Поскольку время приема лекарств и пищи
было строго расписано, то договорились,
что на обратном пути Белль, приняв лекарства
и сделав укол, остановится пообедать
на даче у Вячеслава Грабаря в поселке
академиков близ Абрамцево (как раз приблизительно
на середине дороги между Загорском и
Москвой). Когда выехали из Загорска, Белль
по часам принял лекарства и сделал укол,
а шофера специальной интуристовской
машины попросили завернуть на дачу. Шофер
категорически отказался, объяснив свой
отказ тем, что Абрамцево выходит за 50-километровую
зону вокруг Москвы и поэтому для въезда
туда иностранцам тоже нужно специальное
разрешение, а у Беллей разрешение только
на Загорск... При всех формальных основаниях
в этом отказе имелись две вопиющие странности:
во-первых, о вероятности остановки в Абрамцево
были предупреждены лица, выдававшие Беллю
разрешение на поездку в Загорск; во-вторых,
все дачи кооперативных поселков научных
и творческих работников вокруг знаменитого
Музея-усадьбы Абрамцево расположены
в поясе от 52-го до 56-го километра, и никогда
(в случаях с другими иностранными гостями)
не обращалось внимания на незначительное
превышение 50-километровой зоны. Конец
этой поездки превратился в полный кошмар.
Беллю в машине стало становиться все
хуже и хуже, он был в состоянии, близком
к потере сознания, его с трудом довезли
до места, где можно было остановиться
и перекусить. Повторение таких эпизодов
из раза в раз само по себе настораживало
и вызывало самые серьезные опасения.
Сопровождать Беллей во Владимире и Суздале
должны были мой отец, жена отца Наташа
и я. Я говорю "во Владимире и Суздале",
а не "во Владимир и Суздаль", потому
что ехать вместе с ними мы не могли. По
правилам иностранный гость, получивший
разрешение посетить какое-то достаточно
далекое от Москвы место, должен был, если
не летел самолетом и не перемещался в
специальной машине, оплатить туда и обратно
отдельное купе в скором поезде - "интуристовское"
купе, по "интуристовским" ценам,
совершенно непохожим на обычные. И - "не
вступать в лишние контакты" во время
пути к месту, на посещение которого у
него выдано разрешение. В силу всех этих
причин совместная дорога была нам заказана.
Поэтому мы отправились во Владимир на
электричке. Было воскресное утро, электричка
была битком забита первой сменой покидавших
Москву "мешочников" - несчастных
людей, непонятно как тащивших на себе
огромные горы запасов продовольствия,
по меньшей мере на неделю. В Суздале нас
встретил тамошний архимандрит отец Валентин,
все для нас уже устроивший. В годы Перестройки
он скандально прославился из-за своего
перехода вместе со всем приходом в ведение
Зарубежной Православной Церкви. Весь
скандал поднялся из-за отказа отца Валентина
писать "отчеты" высшему церковному
руководству о встречах с иностранцами.
Отец Валентин отказывался писать отчеты
уже много лет, но почему-то только в эпоху
зрелой Перестройки этот вопрос достиг
такой остроты, что был поставлен перед
отцом Валентином ребром. Но "черные
метки" против имени отца Валентина
копились, конечно, издавна. И наверняка
можно сказать, что нескольким "черным
меткам" он был обязан своим поведением
во время приезда Беллей в Суздаль. Мы
пообедали у него, подождали немного и,
прикинув по часам, что Белли должны уже
быть на месте, отправились в интуристовский
гостиничный комплекс, где договорились
с ними встретиться. СПЕКТАКЛЬ ДЛЯ ПИСАТЕЛЯ
Нельзя не сказать о сильном и неистребимом
чувстве чего-то неладного, которым как-то
сразу повеяло от унылых, гулких и пустынных
коридоров тусклого цвета, больше похожих
на окаменевшие кишки, от общей бетонной
атмосферы, в которую мы окунулись. Мы
шли по этим коридорам, казалось, до бесконечности,
поворачивали в одну сторону, в другую,
нашли наконец номер Беллей и узнали, что
они прибыли почти два часа назад и сразу
отправились обедать. Нас смутил столь
долгий обед, и мы кинулись в зал ресторана.
Сцена, которую мы там застали, трудно
поддается описанию. Пустой зал ресторана.
Глухой свет над ним. Семья Беллей сидит
за пустым столом. Писатель бледен, но
старается не показывать, как ему плохо.
(Его выразительное морщинистое лицо часто
казалось мне излучающим тот свет, который
исходит от старого, умудренного опытом
и воспитавшего в себе спокойствие понимания
вожака слоновьего стада: как он взглядывал,
как слушал внимательно собеседника, чуть
выпятив нижнюю губу и порой застывая,
не донеся до губ сигарету. В трудные минуты
это выражение - выражение уважительной
к другим внутренней сосредоточенности
- становилось резче и отчетливее). На лицах
остальных членов семьи отражались самые
разнообразные чувства. Встревоженной
выглядела даже умевшая казаться безмятежной
и улыбчивой жена Белля. Рядом, за соседним
столиком, заставленным явствами и бутылками,
сидели двое молодых людей, уже достаточно
(на вид, во всяком случае) поддавших, со
склонившимся над ними и дружески беседующим
с ними метрдотелем. Молодые люди были
советскими, что несколько нас поразило.
(Кто помнит те времена, тот знает, что
вход в интуристовский ресторан простому
советскому человеку был заказан). Чуть
погодя мы узнали, что молодые люди появились
практически одновременно с Беллями и
метрдотель мигом бросился их обслуживать,
не обращая на Беллей никакого внимания.
Когда мой отец яростно подскочил к нему,
требуя объяснить, что происходит, и немедленно
подать обед иностранным гостям, он как
повернулся спиной, так мы больше его лица
и не видели. Отмалчивался он тоже так,
что мы не услышали ни единого слова. Потом
он начал бочком-бочком выбираться из
зала. Тут отец нагнал его и сказал: "Послушайте!
Вы не очень представляете, против кого
вы разыгрываете этот спектакль! Перед
вами Генрих Белль, знаменитый писатель,
лауреат Нобелевской премии, президент
Пен-клуба".Надо сказать, за те дни нам
всем приходилось повторять эту фразу
бессчетное количество раз, в различных
обстоятельствах, и если она срабатывала
в обычном ресторане, музее и так далее,
то на интуристовских чиновников это производило
малое впечатление. Метрдотель ничего
не ответил и лица не повернул, но мне,
стоявшему чуть сбоку, показалось, что
он малость побледнел. Он еще быстрее стал
выбираться из зала. Отец попросил меня
не упускать его из виду, пока он попытается
успокоить Беллей и решить с ними, не стоит
ли немедленно переместиться к отцу Валентину,
чтобы там нормально поесть. Я пустился
за метрдотелем, не очень понимая, что
смогу сделать, если он станет удирать
в служебные помещения, но, решив по мере
возможности быть его неудобной и неотступной
тенью. Но метрдотель далеко не пошел.
Он нырнул в подобие остекленной будочки
при зале - этакий закуток со столом, креслами
и телефоном. Когда я нагнал его, он вертел
в руках телефонную трубку. Не знаю, то
ли уже позвонил куда-то, то ли хотел позвонить,
но раздумал. Увидев меня, он положил трубку,
вышел из закутка и вернулся в зал. В дверях
ресторана уже появился официант, которому
метрдотель тихо отдал распоряжения, после
чего Беллей обслужили быстро и качественно
(и, судя по совсем побледневшему к тому
моменту Беллю, очень вовремя). Мы забрали
Беллей на вечернюю прогулку и договорились
с ними, что все оставшееся им в Суздале
время они будут столоваться у отца Валентина,
а в гостинице появляться как можно меньше,
только переночевать.
Типы
персонажей и система
образов в романах
Генриха Белля
Романы «Дом
без хозяина» (Наш ohne Huter, 1954) и «Биллиард
в половине десятого» (Billard um halt» zehn,
1959), ставшие объектом настоящего исследования,
занимают особое место в творчестве
Белля — романиста. Ими начинается
тема, которая потом пройдет сквозь
все романы и выйдет вновь на центральную
позицию в последнем романе «Женщины у
берега Рейна» (1985 г.) (Frauen vor Flusslandschaft), -
тема выбора каждым из героев и страной
в целом нового пути. В этих романах впервые
изображается новый герой — «героой-ведущий»,
истинный герой своего времени. Кроме
того, эти романы связаны и другими общими
по принципам сюжетного функционирования
типами героев.
Проблема поиска
«героя-ведущего» непосредственно
соотнесена с проблемой выбора пути
и ответственности за этот выбор. Герои
этих романов могут трактоваться по-разному,
но есть момент в судьбе каждого из персонажей,
без которого не обходится ни один из этих
текстов - момент выбора причастия. Пользуясь
терминологией Белля, это «причастие буйвола»
(Sakrament des Buffels), «причастие агнца» (Sakrament
des Lammes) или «причастие пастыря» (Hirten, es
gibt welche, die die Herde nicht velassen). Однако выбор
причастия - глобальная тема, проходящая
через все творчество Белля, и в каждом
произведении она решается по-своему и
является глубинной причиной разделения
героев.
Данный комплекс
проблем является ст/ жневым для
романного творчества Г. Белля. От заглавия
и эпиграфа первого романа «Где ты
был, Адам?», где ставится вопрос об
ответственности за выбранную героем
военную дорогу, через романы «И не сказал
ни единого слова» и «Глазами клоуна»,
в которых общая проблема выбора ведущего
и пути реализуется как проблема борьбы
с ложными пастырями (служителями католической
церкви) и тщетного поиска истинных пастырей
и истинных, приемлемых для героев дорог;
через роман «Групповой портрет с дамой»,
где в центр ставится исследование образа
Лени Груйтен, явно примеряемой на роль
«положительной», близкой автору героини,
к последнему роману писателя — «Женщины
у берега Рейна», где центральная для всех
героев проблема выбора дальнейшего пути
так и остается открытой, а сами герои
выведены в одну линию перед Рейном, как
перед последним рубежом, где не принять
решения уже невозможно, и оставлены на
пороге принятия этого решения -протягивается
эта проблема, становясь одним лейтмотивов
всех текстов.
Несмотря на
то, что сами слова «выбор причастия»
звучат лишь в романе «Биллиард в
половине десятого», тема эта актуальна
и для предыдущего романа. Просто
если центральной темой первого
из рассматриваемых романов становится
проблема поиска «хозяина» (пастуха, хранителя)
для каждого из пространств и выбор истинного
пастыря, который поведет за собой всех
к Господу, то темой второго романа будет
как раз жизнь по законам, предложенным
каждым из хозяев пространств и роль истинного
пастыря в ней. Поэтому многие закономерности,
интуитивно ощущаемые героями в романе
«Дом без хозяина», будут сформулированы
только героями «Биллиарда в половине
десятого».
После поражения
фашизма и его идеологии неизбежно
возникал вопрос о том, каким должен быть
новый идеал человека. Ответы на этот вопрос
искала и литература: не стало исключением
и творчество Генриха Белля. Вошедший
в литературу как один из активных участников
«группы 47»— «литературы развалин» —
как их называли современники, в первых
своих романах («Где ты был, Адам?», «И не
сказал ни единого слова») он действительно
обращается к прошлому — без осознания
случившегося нельзя идти вперед. Но уже
в следующих романах, «Дом без хозяина»
и «Биллиард в половине десятого», (время
действия — 50-е годы XX века) проблема поиска
среди множества героев «ведущего», который
выберет правильный, с точки зрения автора,
путь и поведет по нему, становятся для
писателя главными. Разные герои выдвигают
на эту роль своих фаворитов, но, проводя
всех претендентов на нее через испытания,
автор помогает нам отличить истинных
пастырей от ложных. Вместе с фашизмом
оказались разрушенными и прошлые идеалы,
прошлая система ценностей, выбирая «своего»
героя, истинного ведущего, Белль вместе
со своими героями заново создает систему
ценностей, не дискредитировавших себя.
С трактовкой произведений
Генриха Белля дело обстоит особенно
сложно — за те полвека, что публикуются
критические разборы его произведений,
его называли и классическим реалистом,
которому чужды какие-либо проявления
поэтики модернизма, и убежденным модернистом.
Дуализм прочтения, заложенный в тексты
самим автором [Baker 1994], определяет и исследования
творчества Белля. Этому дуализму соответствуют
две линии исследования, одна из которых
до конца 80-х годов бесспорно доминировала
ив СССР, и на Западе: в исследовании творчества
Белля, особенно при трактовке как идейного
плана произведений, так и системы образов,
преобладали категории социального, а
не литературоведческого анализа. В этой
ситуации собственно анализ художественного
текста отходил на второй план. Вьетнамский
протест — Белль объявлен коммунистом;
призыв в пользу Синявского и Даниэля
— и снова некоторое время имя Белля не
вспоминается ни в СССР, ни в ГДР. То, что
Белль в данном случае был не объектом,
а только поводом или вызовом, почти полностью
скрывалось словесной дымовой завесой.
[Win 1967; Mueller-Schwefe 1978; Reid1978; Рожновский 1965;
Фрадкин 1967 и т.д.]. Среди зарубежных работ
этого направления до сих пор остается
наиболее актуальным и интересным исследование
Ганса Йохима Bemharda «Романы Генриха Белля
— общественная
критика и общественная утопия»
[Bernhard 1973]. И не
(г случайно
произошло так, что окончание
холодной войны, политические
изменения прежде
всего в Германии, повлекли за собой
изменения в суждениях и, возможно,
в ориентирах исследований.
Вторая линия
исследования рассматривала творчество
Белля как бы извне: с точки
зрения религии [Kuschel 1969; Schmalstigel 1969; Moling
1974; Nielen 1987], феминистической теории [Huwzky,
Beck 1976; Remchilds 1991], психоанализа [Kramer-Meller
1994].
Наиболее полно
осветил творчество Белля до 1963 года
автор первой (и пока единственной
) монографии о нем на русском языке
- С.Рожновский
[Рожновский 1965].
Он обращается к различным
аспектам творчества этого
// автора, начиная
с его истоков (Группа - 47), анализируя
первый сборник ег
рассказов; затем
автор переходит к рассмотрению
социально-политических взглядов писателя;
сатиры и романов, вышедших к моменту издания
книги.
Если из монографии
исключить все, что связано со
временем написания и публикации,
то останется целый ряд важных
и интересных по сей день мыслей.
Автор первым отмечает и подробно
описывает ту особенность беллевской
манеры письма, которая стала структурообразующей
для многих его романов, а для читателей
сделала его произведения легко узнаваемыми.
Анализируя роман "И не сказал ни единого
слова" (1953), где впервые появилась эта
особенность, критик говорит, что структура
романа, при первом знакомстве кажущаяся
максимально простой, на самом деле очень
усложнена. В романе много петель, выходящих
из какой-нибудь точки и не сцепленных
ни с чем, кроме личности героя. Эти петли,
с точки зрения СРожновского, можно назвать
"наплывами прошлого", которые вплетаются
в повествование с помощью искусных и
утонченных приемов, с тщательным соблюдением
принципов психологической мотивированности.
Все эти цепочки связей и отношений не
только цементируют создаваемую мозаику,
но и делают высказывание более впечатляющим
[Рожяовский 1965].
Несмотря на
несомненную важность этой особенности
"наплывающего прошлого", дальнейшие
исследователи почти не уделяли
внимания этой проблеме. Вскользь упоминает
о ней И. Роднянская [Роднянская 196б\,
сравнивая упомянутую особенность беллевского
стиля с музыкальным или лироэпическим
сочинением, которое построено на основе
сопоставления повторяющихся элементов,
по принципу "из песни слова не выкинешь".
С.Остудина [Остудина 1992], говоря о проблеме
рассказчика в поздних романах Белля,
рассматривает выделенную С.Рожновским
особенность "наплывающего прошлого"
как композиционный прием, весьма важный
не только для внешней, композиционной,
но и для внутренней организации романа.
С лингвистической точки зрения эту особенность
рассматривает О.Байнова [Байнова 1995],
анализирующая общие особенности беллевского
синтаксиса. В ее диссертации дан достаточно
подробный анализ этой особенности, хотя
и с иных позиций. Эта особенность текстов
писателя у О.Байновой [Байнова 1995] называется
лейтмотивом, однако такое определение
также требует уточнения, поскольку часто
речь идет о текстовом фрагменте, не несущем
изолированно особой, смысловой нагрузки.
Здесь приращение и перегруппировка смыслов
происходит за счет столкновения нескольких
текстовых фрагментов, причем степень
их развернутости непостоянна.