Фрост особенно ярко выражает ещё одну отличительную черту американской поэзии (и прежде всего, конечно, поэзии Новой Англии) – её эпичность, повествовательность и тем самым некую неприличность. Поясним, что мы имеем в виду. Американским поэтам, похоже, не свойственно просто изливать свою душу на бумаге. Трудно представить, чтобы поэт из Новой Англии написал что-то вроде «И скучно, и грустно, и некому руку подать…». Исключений немного. Может быть, это традиция пуританской сдержанности, даже скрытности? Во всяком случае, такой поэт может говорить о чём угодно, но только через персонажа, через маску – сборник стихов Паунда так и называется “Personae”, - то есть в переводе с латинского «маски». Персонаж, в свою очередь, вызывает повествовательный элемент или хотя бы отдельные картинки. Вот откуда эта обширная портретная галерея в американской поэзии – вспомним имена Робинсона и Мастерса.

     Одна  из главных особенностей американской поэзии – необыкновенное разнообразие составляющих её личностей. Уоллес Стивенс, Марианна Мур, Э.Э. Каммингс, Харт Крейн Огден Нэш, наконец, Роберт Фрост, - что у них общего друг с другом или с другими поэтами Америки? Отчасти это можно объяснить пестротой и многокрасочностью национального состава США. Даже знаменитый «плавильный котёл» американской жизни не выплавил всё шведское из Карла Сэндберга, всё голландское и немецкое из Дж. Чиарди… Но главная причина, может быть, в том особом американском индивидуализме, который заставлял ещё первых поселенцев селиться так далеко друг от друга и закреплён по сей день наличием 50 штатов с разным законодательством. 
 
 

      Американская поэзия  от Второй мировой  войны до исхода тысячелетия

     Развитие  событий после второй мировой  войны привело к тому, что история  стала восприниматься как нарушение непрерывности: каждое действие, переживание и мгновение мыслились как нечто неповторимое. Стиль и форма рассматривались отныне как нечто условное, своего рода импровизация, отражающая творческий процесс и самосознание автора. Привычные категории выражения мысли стали вызывать подозрение: оригинальность была возведена в ранг новой традиции. Не составляет труда найти исторические причины этой дезинтеграции восприятия в США: вторая мировая война как таковая, рост обезличивания и потребительства в массовом урбанизированном обществе, движение протеста 60-х гг., десятилетний вьетнамский конфликт, «холодная война», угроза окружающей среде - перечень потрясений, пережитых американской культурой, пространен и разнообразен. Однако из всех перемен более всего за трансформацию американского общества ответственно появление средств массовой информации и массовой культуры.

     Обращает  на себя внимание сосуществование множества  поэтических стилей, одни из которых  присущи регионам в целом, другие связываются с известными поэтическими школами или именами знаменитых поэтов. Тем не менее, можно выделить три частично пересекающихся направления: на одном полюсе - традиционалисты, в центре - поэты-одиночки, чей голос сугубо индивидуален, и поэты-экспериментаторы, на другом полюсе. Поэты-традиционалисты сохраняют преемственность поэтической традиции или стремятся вдохнуть в нее новую жизнь. Поэты-одиночки используют как традиционные, так и новаторские техники, добиваясь неповторимости поэтического голоса. Поэты-экспериментаторы обращаются к новым культурным стилям.

ТРАДИЦИОНАЛИЗМ

     К поэтам-традиционалистам относят признанных мастеров традиционных форм и поэтического слова, блестяще владеющих техникой стиха и часто пользующихся рифмой и устоявшейся метрикой. Назовем здесь Ричарда Эберхарта и Ричарда Уилбера, поэтов-фьюджитивистов старшего поколения Джона Кроу Рэнсома, Аллена Тейта и Роберта Пенна Уоррена. Поэты-традиционалисты пользуются признанием, их произведения включены в многочисленные антологии.

     Отличительные черты, присущие поэтам-традиционалистам: точность описаний, реалистичность, склонность к парадоксам; часто, как, например, в случае с Ричардом Уилбером, существенное влияние на их поэзию оказали английские поэты-метафизики 15 –16 вв., увлечение которыми было спровоцировано Т.С. Элиотом. Самый известный текст Уилбера: «Мир, лишенный предметов - осязаемая пустота» (1950 г.), обязан своим названием строчке Томаса Траерна, одного из поэтов-метафизиков. Эти стихи служат прекрасным примером того, как поэт может достигнуть прозрачной ясности, используя рифму и формально закрепленную структуру.

     Поэты-традиционалисты, в отличие от многих экспериментаторов  в поэзии, разрушающих «слишком поэтичную» ткань стихотворения, охотно прибегают  к звучным фразам. Поэты-традиционалисты при этом часто склонны к риторической архаике, употреблению редких слов, тяге к определениям и инверсиям, так что естественный разговорный синтаксис английского языка неузнаваемо преображается. Порой этот эффект придает, как в стихах Уоррена, благородство поэтической речи; порой же стих выглядит чересчур ходульным и потерявшим связь с реальными переживаниями, как например у Тейта.  Порой поток сознания соединяется с парадоксами, каламбурами, литературными аллюзиями. Джеймс Меррилл, известный своими новациями, - для него характерны урбанистические темы, нерифмованные строки, субъективизм описаний и легкий разговорный тон, - разделяет с поэтами-традиционалистами страсть к парадоксальности; так в сборнике «Разбитое сердце» (1966 г.) можно встретить уподобление брака коктейлю.

     Беглость  поэтической речи и словесная  пиротехника Меррилла позволяла  ему добиваться успеха, пользуясь  традиционными формами, но при этом его творчество открывало для  поэзии принципиально новые пути развития. Несмотря на то, что поэты-традиционалисты широко пользуются рифмой, отнюдь не вся рифмованная поэзия традиционна в выборе тем или интонации. Поэтесса Гвендолин Брукс пишет о тяготах жизни - это ее основная тема - в городских трущобах.

     Многие  поэты, в том числе и Гвендолин Брукс, Ричард Уилбер, Роберт Лоуэлл и Роберт Пенн Уоррен, начинали писать в традиционной манере, пользуясь рифмой и размером, но в 60-е гг., под давлением изменения настроений в обществе и постепенного перехода к открытым формам в искусстве, отказались от них.

     Наиболее  авторитетный из поэтов второй половины 20 века, Роберт Лоуэлл начинал как традиционалист, но при этом испытал на себе влияние различных экспериментальных течений. Так как его жизнь и творчество пришлись на промежуток, отделяющий современных авторов от таких метров модернизма, принадлежащих к старшему поколению, как Эзра Паунд, то эволюция Лоуэлла должна рассматриваться в широком контексте более поздней экспериментальной поэзии.

     В книгу Лоуэлла, «Лесопилка Каванахов» (1951 г.), вошли взволнованные драматические монологи, написанные от лица членов его семьи, рассказывающих об их нежных привязанностях и слабостях. Как обычно, стиль Лоуэлла в этой книге отличается соединением обыденно-человеческого и величественного. Часто поэт пользуется традиционными рифмами, однако разговорная интонация заставляет воспринимать их как некую мелодию, звучащую где-то на заднем плане. При всем том, книга была поэтическим экспериментом, который позволил Лоуэллу пробиться к индивидуальному творческому методу.

     Во  время поездки по США с чтением своих стихов, предпринятой в середине 50-х гг., Лоуэлл впервые услышал некоторые из экспериментов молодых поэтов.  «Вопль» Аллена Гинсберга и «Мифы и тексты» Гэри Снайдера еще не были опубликованы, но их можно было услышать в устном прочтении. Лоуэлл почувствовал, что по сравнению с этими вещами его собственные тщательно отделанные стихотворения слишком ходульны, риторичны и полны условностей; читая их вслух, он «на ходу» редактировал их в сторону более разговорной интонации. «Мои собственные стихи казались мне этакими доисторическими монстрами, что увязли в болоте и погружаются в смерть, увлекаемые весом собственных громоздких доспехов, - вспоминал он позже. - Я произносил слова, которые не отзывались во мне ни единым чувством».

     Так Лоуэлл, подобно многим поэтам после него, принял вызов конкурирующей традиции - поэтической школы, у истоков которой стоял Уильям Карлос Уильямс, - чтобы учиться заново. «Пожалуй, никто из поэтов, кроме Уильямса, не видел истинной Америки и не слышал ее языка», - писал он в 1962 г. С этого момента Лоуэлл решительно меняет манеру письма, используя «резкие смены интонации, настроения и темпа поэтической речи» - все то, что он перенял у Уильямса.

     Лоуэлл  отказывается от присущих ему многочисленных скрытых аллюзий; его рифмы рождаются из самой сути опыта, фиксируемого в стихе, а не дописываются поверх него. Рушится и строфическая структура; возникают новые импровизационные формы. В «Страницах жизни» (1959 г.) он обращается к исповедальной поэзии - новой для него сфере, - с предельной честностью и искренностью обнажая самые мучительные внутренние проблемы. По сути, он не только открывает собственное «я», но приветствует таковое даже в его наиболее спорных и личностных проявлениях. Собственную личность он превращает в произведение современного искусства, которое равно самому себе, раздроблено на фрагменты, а его форма - сам процесс его становления.  Трансформация Лоуэлла была своеобразным водоразделом для послевоенной поэзии; он проложил дорогу для многих молодых писателей. В сборниках «За Союз павших» (1964 г.) и «Записная книжка» (1969 г.), как и в последовавших за ними более поздних книгах, Лоуэлл продолжает исследование своего жизненного пути, соединяя его с техническими нововведениями, почерпнутыми, в частности, из опыта прохождения курса психоанализа. Исповедальная поэзия Лоуэлла оказала глубочайшее воздействие на современных ему поэтов.  Достаточно упомянуть стихи Джона Берримена, Анны Секстон и Сильвии Плат (последние были его студентками), которые немыслимы без «наработок» Лоуэлла.

ПОЭТЫ-ОДИНОЧКИ

     Среди поэтов, выработавших собственный уникальный стиль, сохранивших связь с традицией  и при этом сделавших решительный  шаг к новым горизонтам, поэтов, чье творчество отчетливо современно, кроме Плат и Секстон следует назвать имена Джона Берримена, Теодора Ретке, Ричарда Хьюго, Филипа Левина, Джеймса Дикки, Элизабет Бишоп и Адрианны Рич.

     Силвия  Плат (1932-1963 гг.) Жизнь Сильвии Плат подходит для книжки о баловнях судьбы: студентка престижного Смит колледжа, продолжила образование в Кембридже. В Англии познакомилась со своим будущим мужем, родила от него двоих детей. Семейная идиллия в сельском английском доме... Это на поверхности - сказочный успех, признание. А в глубине - неразрешимые психологические проблемы. Часть проблем носила личный характер, другие же были порождены тем, что общество образца 1950-х годов загоняло женщину в угол. Женщины, добившиеся успеха, жили в состоянии постоянной конфронтации с обществом. Жизнь-идиллия рассыпалась в прах, когда Плат развелась с мужем. Она осталась одна, с малолетними детьми на руках, в пустой лондонской квартире, в разгар необычайно холодной зимы. Больная, одинокая, отчаявшаяся. За сравнительно небольшой период времени, отделяющий развод от самоубийства, когда она отравилась газом на кухне, Плат написала цикл потрясающих по своей силе стихотворений. Все они вошли в сборник «Ариэль» (1965 г.), изданный через два года после ее смерти. Роберт Лоуэлл в предисловии к книге отметил, что поэзия Плат претерпела стремительную эволюцию, если сравнивать зрелые вещи со стихами, написанными, когда она и Анна Секстон в 1958 г. посещали поэтический семинар Лоуэлла. Ранние вещи поэтессы отличаются тщательностью отделки и традиционным звучанием, тогда как последние работы Плат преисполнены мужества отчаянья и боли, делающие ее провозвестницей феминизма. В стихотворении «Претендент» (1966 г.) Плат разоблачает всю пустоту той роли, которую общество отводит женщине (ставшей просто безличным, неодушевленным предметом, местоимением среднего рода). Она отваживается писать стихи языком детских считалок, с их обнаженно-жесткой прямотой. Она удачно пользуется прямолинейными образами, почерпнутыми из поп культуры.

     Анна  Секстон. Страстная и пылкая по натуре, Анна Секстон, подобно Сильвии Плат, пыталась совместить роль жены, матери и поэта в эпоху, когда женское движение в США еще только зарождалось. Как и Плат, она страдала психическим расстройством и в конце концов покончила жизнь самоубийством. Исповедальная лирика Секстон гораздо более автобиографична, чем поэзия Плат, и лишена технической виртуозности, свойственной ранним стихам последней. При всем том, стихотворения Секстон вызывают сильный эмоциональный отклик. Поэтесса смело касается таких табуированных тем, как секс, жестокость, самоубийство.  Часто ее стихи связаны с «женской» проблематикой: вынашивание ребенка, женское тело, брак с точки зрения женщины

     Сами  названия сборников Секстон свидетельствуют  о том, сколь близки эти стихи  безумию и смерти. Среди ее книг выделяются «В бедлам и отчасти обратно» (1960 г.), «Живи или умри» (1966 г.) и посмертная книга «Ужасное плавание к Господу Богу» (1975 г.).

     Джон  Берримен (1914-1972 гг.) До известной степени жизнь Джона Берримена напоминает путь, пройденный Робертом Лоуэллом. Берримен родился в Оклахоме, окончил частную школу и поступил в Колумбийский университет на северо-востоке США, позже перевелся в Принстон. Тяготея к традиционной форме и метрике, Берримен черпал вдохновение в ранней истории Америки, сочинял самоироничные, пронизанные исповедальными мотивами стихи, позже вошедшие в сборник «Сновидческие стихи» (1969 г.), в центре которого - гротескный автобиографический персонаж по имени Генри. Темой для рефлексий Генри становятся рутинная жизнь преподавателя, хронический алкоголизм, неутоленные амбиции.

     Как и его современник Теодор Ретке, Берримен создал свой собственный пластичный, игровой и вместе с тем проникновенный стиль, оживляемый вкраплениями фольклора, детских стишков, клише и сленга.

     Теодор  Ретке (1908-1963 гг.) Сын садовника, выращивавшего цветы в теплицах, Теодор Ретке выработал своеобразный язык, воссоздающий «тепличный мир» крошечных насекомых и невидимых корней растений. Любовные стихи, вошедшие в сборник «Слова на ветру» (1958 г.), воспевают красоту и любовное томление, при этом сама страсть исполнена чистоты и невинности.

     Ричард  Хьюго (1923-1982 гг.) Ричард Хьюго, уроженец Сиэтла, штат Вашингтон, учился у Теодора Ретке. Детство Хьюго прошло в унылом пейзаже бедных городских окраин, и основные темы его поэзии - надежды, страхи и разочарования рабочего люда из глухих районов северо-запада США. В стихотворениях, написанных резкими ямбическими размерами и пронизанными исповедальными, ностальгическими мотивами, поэт описывает жизнь убогих заброшенных городишек. Он повествует о позоре, фальши человеческого существования - и редких моментах, когда люди обретают истинную сопричастность друг другу. Поэт фокусирует внимание читателя на мимолетных, случайных, казалось бы, деталях с тем, чтобы сквозь них неожиданно проступило истинно важное. Поэма «Все та же Америка, какой Ты, Господи, ее любишь» (1975 г.) оканчивается повествованием о человеке, несущем груз воспоминаний о родном городишке, которые и питают его душу.