Дуэль в своей сущности - это ритуальная игровая форма, это регламентация  внезапно свершающегося убийства, вызванного безудержанным гневом. Место схватки - игровое пространство, равное оружие должно быть тщательно сверено, подается знак к началу и прекращению дуэли, предписывается число выстрелов. Появление  крови уже само по себе достаточно для выполнения требования, чтобы поруганная честь была отмечена кровью.

     Анализ  Й. Хейзингом агонального элемента в современной войне сводится  к следующему: понятие войны возникает  тогда, когда особое приподнятое  настроение охватывающей всех враждебности делается отличным от распри между  отдельными людьми, а до некоторой  степени и родовой ненависти. Такое различие помещает войну не только в сакральную, но и в агональную сферу. Война возвышается до святого  дела, где все вместе могут померятся  силами, испытывая свой жребий. Война  рассматривается в свете священного долга и чести и разыгрывается  в присущих им формах.

     Обычай, проистекающий из отношения к  войне как к благородной и  честной игре и время от времени  появляющийся даже в условиях нынешнего  времени - это обмен любезностями с неприятелями. Договоренность о  месте и времени битвы формирует  кардинальную черту отношения к  войне как к честному состязанию.

     4.3.Поэзия в Игре как словесное состязание.

      Вопрос о взаимосвязи игры и поэзии задает центральную тему рассуждения о связи между игрой и культурой. Поэзия вступает в игру в некоем поле духа, в некоем собственном мире, который дух творит для себя, где вещи имеют иное лицо, чем в “обыденной жизни”, и где их связывают между собой не логические, а совсем иные связи. Поэзия никогда не была совершенно серьезной. Она располагается по ту сторону серьезного - в той первозданной стране, откуда родом дети, животные, дикари, ясновидцы, в царстве грезы, восторга, опьянения, смеха. Для понимания поэзии нужно облечь себя душою ребенка, словно волшебной сорочкой, и мудрость ребенка поставить выше мудрости взрослого ⁸.

     В мифических представлениях первобытных  народов об основах бытия, как  в зародыше уже заключен смысл, который  затем был осознан и выражен  в логических формах и терминах. Филология и богословие стремятся  все глубже проникнуть в постижение мифологического ядра ранних верований. В свете первоначального единства поэтического искусства, священного учения, мудрости, культа все функциональные значения древних культур должны были восприниматься по-новому. В каждой живой, цветущей цивилизации, и, прежде всего в архаических культурах, поэзия одновременно и культ, и праздничное увеселение, совместная Игра, проявление  искусности, испытание или загадка, мудрое поучение, убеждение, колдовской заговор, предсказание, пророчество, состязание.

     Поэзия  в своей первой функции фактора  ранней культуры, рождается в игре и как Игра. Это священная Игра, но и в своей причастности к святости она постоянно остается на грани развлечения, шутки, фривольности. О сознательном удовлетворении стремления к прекрасному еще долго нет речи. Оно неосознанно содержится в переживании священного акта, который в слове становится поэтической формой и воспринимается как чудо, как праздничное опьянение, как экстаз, но главное, поэтические навыки расцветают в радостных и захватывающих массовых Играх и страстных групповых состязаниях, обычных в архаическом обществе. Ничто не могло быть более питательной почвой для взрыва поэтических чувств, чем радостные празднества сближения полов при чествовании весны или других важнейших событий в жизни племени⁹.

     Й. Хейзинга подробно рассматривает взаимосвязь  игры и поэзии во внешней форме  речи, отмечая, что столь же ощутимо  проявляется она в отношении  формы обратного воплощения мотивов  и их облачения и выражения.

     4.4.Музыка  и танец.

     Внешним признаком глубоко психологической  связи игры и искусства является то, что во многих языках исполнение на музыкальных инструментах зовется  игрою¹⁰.

     Игра лежит вне благоразумия практической жизни, вне сферы необходимости или пользы, то же относится к музыкальным формам и музыкальному выражению. Игра стоится по законам, которые не определяются нормами разума, долга и истины. То же справедливо и для музыки. Действенность её форм и её функции определяется нормами, которые никак не соприкасаются ни с логическими понятиями, ни со зрительными или осязаемыми образами. Лишь собственные специфические имена могли бы подойти этим нормам, имена, одинаково свойственными музыке и игре, каковы ритм и гармония.

     Если  со всем тем, что относится к музыке, мы неизменно остаемся в рамках игры, то еще в большей степени это  относится к искусству танца. “О Танце... можно сказать, что это сама Игра в полном смысле слова...”¹¹. Й. Хейзинга отмечает, что взаимосвязь танца и игры настолько очевидна, что даже не требует тщательного рассмотрения.

     Тоже относится к другим видам искусства. Мудрость, философия, наука также имели игровые формы. Даже боевые столкновения содержали игровые элементы. Отсюда вывод: "Культура в ее древнейших фазах "Играется". Она не происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела; она развивается в игре и как Игра". Но если это утверждение справедливо для древних эпох, то характерно ли оно для более позднего исторического периода?

     Й. Хейзинга отмечает тенденцию постепенного, но неуклонного уменьшения игрового элемента в культуре последующих  столетий. Колизей, амфитеатры, ипподромы  в Римской империи, турниры и  церемониальные шествия в Средневековье, праздничные карнавалы и маскарады  Ренессанса, стиль барокко и рококо в Европе, парады модного костюма  и париков - вот те немногие новые  формы, которые вошли в европейскую  культуру в минувшие века.

     4.5.Спорт как Игра.

     В XX веке на первое место в Игре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусности становятся массовыми, сопровождаются театрализованными  зрелищами.

     Но  в спорт все больше проникает  коммерция, он приобретает черты  профессионализма, когда дух Игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Дух состязательности охватывает экономическую жизнь, проникает  в сферу искусства, научную полемику. Игровой элемент приобретает  качество "пуэрилизма" - наивности  и ребячества.

     «Но ребяческая наивность и Игра - это не одно и то же. К проявлениям пуэрилизма Хейзинга относит потребность в банальных развлечениях, жажду грубых сенсаций, тягу к массовым зрелищам, сопровождаемым салютами, приветствиями, лозунгами, внешней символикой и маршами. К этому можно добавить недостаток чувства юмора, подозрительность и нетерпимость, безмерное преувеличение похвалы, подверженность иллюзиям. Возможно, многие из этих черт поведения встречались прежде, но в них не было той массовости и жестокости, которые им свойственны нынче.

     Й. Хейзинга объясняет это девальвацией моральных ценностей и слишком  большой "проводимостью", которую  техника и организация придали  обществу. Злые страсти подогреваются  социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание. «Во всех этих явлениях духа, добровольно жертвующего своей зрелостью, - заключает Й. Хейзинга, - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями». Фундамент культуры закладывается в Игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культура требует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правил Игры разрушает саму культуру. "Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим (…) культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой". Ведь именно нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в Игре.

     В заключительной XII главе "Игровой  элемент современной культуры" автор обращается к западной культуре XX в., исследуя спортивные игры и коммерцию, игровое содержание искусства и  науки, игровые обычаи парламента, политических партий, международной политики. Однако в современной культуре он обнаруживает приметы угрожающего разложения и утраты игровых форм, распространение  фальши и обмана, нарушения этических  правил.

     Человеческий  мир значительно увеличивает  функции Игры, расширяет диапазон проявлений Игра как разрядка жизненной энергии; как вид отдыха; как тренировка перед серьезным делом; как упражнение в принятии решений; как реализация стремлений к состязанию и соперничеству и поддержания инициативы - таковы лишь некоторые аспекты объяснения необходимости Игры в жизнедеятельности человека.

     Заключение.

     Произведение  Хейзинги, посвященное игре, - попытка  создать образ "настоящей" культуры с тем, чтобы противопоставить его  европейской культуре второй четверти XX века.

     Й. Хейзинга объясняет это вступлением  полуграмотной массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностей  и слишком большой "проводимостью", которую техника и организация  придали обществу. Злые страсти подогреваются  социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание. "Во всех этих явлениях духа, добровольно  жертвующего своей зрелостью, - заключает  Й. Хейзинга, - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того чтобы вернуть себе освященность, достоинство и стиль, культура должна идти другими путями".¹²

     Фундамент культуры закладывается в благородной  Игре, она не должна терять свое игровое содержание, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, а рассматривать себя внутри определенных, добровольно принятых границ. Подлинная культура требует честной Игры, порядочности, следования правилам. Нарушитель правил Игры разрушает саму культуру. "Для того чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или подвигающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечность или верой".¹³ Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс с помощью пропаганды и специально "взращенных" игровых форм. Нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в Игре. 
 
 
 

Литература

1. Андреев А.Н. Культурология. Личность и культура. Минск, 1998.

2. Аникеева Н.П., "Педагогика и психология игры". М.,1986

3. Берлянд И.Е.  Игра как феномен сознания. Кемерово, 1992.

4. Гуревич П.С. Игра / Культурология.  XX век. Словарь. - СПб., 1997.

5.История и культурология. М., 1999.

6.Культурология. XX век. Антология. - М., 1995.

7. Культурология. XX век. Словарь. - СПб., 1997.

8.Лагунова В.Н. Игры преследования и введение в теорию игр. Тверь, 1993.

9.Столович Л.Н., Искусство и Игра / Эстетика. М., 1987.

10.Терский В.Н., Игра. Творчество. Жизнь. М., 1966

11.Тэрнер  В. Символ и ритуал. - М., 1983.

12.Фрезер Дж. Д. Золотая ветвь. - М., 1980.

13.Хейзинга Й., "В тени завтрашнего дня", Homo Iudens. М.,1992