Итак, поскольку преступление возникает при взаимодействии преступника и жертвы, а ресоциализация и того и другого будет эффективной тогда, когда взаимодействию между ними в ходе уголовного процесса будет уделяться большее внимание, то указанный момент предполагает в известной мере определенный перенос решения конфликта между преступником и жертвой (в котором государство взяло на себя роль посредника) из сферы уголовного права, где данные участники почти не воздействуют друг на друга, в сферу уголовного процесса.

     Для решения указанной задачи можно также привлечь метод сравнительных правовых исследований.

     Так, за рубежом большой интерес для  нашей правовой системы представляют ряд практических и теоретических моделей уголовного процесса, в которых взаимодействию жертвы с преступником уделяется большее внимание.

     В качестве примера можно привести «Гражданскую модель», восстановительную модель «Преступник – жертва», а также «Общественную модель» уголовного процесса, которые каждая со своими достоинствами и недостатками ориентированы на указанное взаимодействие жертвы и преступника, на ресоциализацию обоих, посредством конструирования «содержательного конфликта» между этими сторонами.

     Данные  модели различаются по:

     - теоретическому обоснованию и главным целям;

     - мерам по взваимодействию жертвы и преступника;

     - учрежденной структуре;

     - роли жертв и преступников.

     Так, главными целями Гражданской модели, которая, в настоящее время существует только как серия предложений и никогда не внедрялась даже на экспериментальной основе, являются перевоспитание и исправление преступников посредством гуманизации отношения с преступниками, замены примитивной «игры в преступление и наказание» на более просвещенный, цивилизованный подход.

     Для достижения этих целей предлагается восстанавливать конфликт непосредственно  между преступником и жертвой.

     Разрешение  этого конфликта находится в  сфере гражданского судопроизводства с использованием посредничества негосударственных служб с соблюдением правил диспозитивности и состязательности. Соответственно формами реагирования на преступление являются реституция или компенсация.

     При самом общем подходе нетрудно заметить, что такая модель концентрируется на межличностном контакте жертвы и преступника и не учитывает интересы других субъектов, а именно: беспокойство, причиняемое потенциальным потерпевшим, поскольку их презумпция безопасности также может быть разрушена серьезным преступлением.

     Таким образом, не учитывается общественная опасность преступления, детерминирующая такое базовое руководящее начало уголовного процесса, как принцип публичности, что повышает риск повторного совершения преступления.

     В виду указанного существенного недостатка для нашего общества Гражданская модель представляется неприемлемой.

     Другой моделью является восстановительная модель «Преступник – жертва».

     Она получила довольно широкое распространение в Северной Америке в 1970-х – 1980-х годах (так называемый VORPs – «Проекты примирения потерпевшего и преступника») и Великобритании.

     Главной целью этой схемы является как  раз «примирение» жертвы и преступника, то есть разрешение конфликта путем согласования воль, жизненных позиций.

     В качестве мер реабилитации здесь  фигурируют извинение, компенсация, исправительная работа, устанавливаемые жертвой и преступником на взаимно приемлемой основе как альтернатива предъявления гражданского иска в уголовном процессе, что для преступника, как правило, означает смягчение приговора.

     Производство по делу в рамках этой модели осуществляют государственные органы уголовной юстиции, однако посредничество между жертвой и преступником может осуществляться не только специализированным государственным учреждением, но и общественным агентством социальной помощи.

     Роль  жертвы и преступника здесь активная – они участники на посреднических сессиях, которые обычно проводятся в очном порядке.

     По  сравнению с Карательной моделью, существующей в России, данная модель обладает рядом несомненных достоинств:

     - во-первых, возможность участвовать более полно в процессе вырабатывания решения, то есть разрешения конфликта, при этом они наделяются рядом полномочий по разрешению своего криминального конфликта;

     - во-вторых, стороны получают больше возможностей для своей реабилитации при непосредственном (или через посредника) контакте, так как в этом случае со стороны жертвы возможно появления более глубокого понимания мотивов преступления и стремления простить преступника;

     - в-третьих, эта модель позволяет использовать многообразные формы возмещения не только финансового, но и психологического вреда.

     Кроме того, здесь, в отличие от Гражданской  модели учитываются не только интересы участников криминального конфликта, но и общественная опасность преступления и личности преступника, так как последнее слово в вынесении решения по уголовному делу принадлежит в данной модели государственным органам, ведущим процесс.

     Примечательно, что ряд моментов этой модели вполне можно внедрить в российском уголовном процессе, но для этого, естественно, потребуется изменение уголовного и уголовно-процессуального законодательства в части определения размера вреда и назначения наказания, то есть:

     - установить возможность потерпевшему и преступнику в ходе их переговоров друг с другом, в рамках уголовного процесса, устанавливать и выбирать те или иные формы и размеры возмещения вреда, что будет способствовать реализации принципа состязательности;

     - обязанность органов правосудия учитывать выбранные формы возмещения вреда при вынесении решения по уголовному делу;

     - урегулировать в уголовно-процессуальном законе порядок ведения переговоров между жертвой и преступником;

     - ввести уголовно-процессуальный институт посредников, который содействовал бы ходу переговоров в уголовного процессе.

     Причем  посредниками могут и должны стать представители как государственных, так и негосударственных служб социальной помощи, без психологического и конфликтологического опыта которых в такой модели не обойтись – об этом свидетельствует зарубежный опыт.

     В настоящее время в России наблюдается рост числа центров социальной реабилитации, имеются учебные заведения, которые готовят профессиональных социальных работников, уже разработаны многочисленные психологические и конфликтологические технологии, позволяющие разрешать подобные криминальные конфликты (например: «Конфликтный менеджмент») – все это открывает дорогу для формирования модели уголовного процесса в России, ориентированной на разрешение данных конфликтов.

     Третья модель, которая получила название Общественной, появилась тоже сравнительно недавно в Новой Зеландии и Австралии. Целями данной модели являются реинтеграция как жертв, так и преступников.

     Теоретическую базу для этой модели составляет криминологическая  теория реинтеграционного порицания. Эта теория основана на решающем различии между двумя очень различными видами порицания.

     Один  связан с общепринятой парадигмой карательного воздействия, которое очень часто  влечет за собой неизгладимую и окончательную  деградацию преступника как личности: бесконечное отвержение преступника обществом приводит его к восприятию своего девиантного имиджа.

     С другой стороны, «реинтеграционное порицание» основано на практике, демонстрирующей осуждение того, что преступник совершил, и в то же время поддерживающей отношения уважения и окончательного прощения.

     Этот  вид порицания ограничен во времени  и может быть нормально завершен «жестами повторной акцептации обществом законопослушных граждан» или «реинтеграционными церемониями».

     Один  из ключевых моментов этой модели – управомочие не только преступника и потерпевшего, но и общественных структур на разрешение криминального спора.

     Общественные  структуры здесь представлены Конференциями  семейных групп, на рассмотрение которых  и передаются материалы дела, а  само уголовное дело прекращается.

     Среди мер воздействия на преступника  в этой модели можно выделить:

     - извинение;

     - компенсацию;

     - исправительные работы, и др.

     От  предыдущих моделей данную отличают следующие черты (кроме первой):

     - вовлечение потерпевших и преступников как ключевых участников в процесс, который направлен на управомочие и восстановление обоих;

     - делегирование власти от государства к членам общественности;

     - созыв «Семейных групповых конференций», на которые также приглашаются те, кто больше всех поддерживает преступника (обычно другие члены семьи) и потерпевшие – в качестве механизма согласованного общественного отклика;

     - поощрение и уполномочие преступника и его семьи на формулирование и согласование плана действий, который приемлем для всех остальных участников (включая потерпевших и полицию);

     - контроль за выполнением тех планов, особенно в отношении предложений, вовлекающих компенсацию и общественную работу.

     Оценивая данную модель применительно к России, сразу необходимо отметить на тот факт, что она применима преимущественно лишь к преступлениям, которые не представляют большой общественной опасности.

     И на практике, в той же Австралии, такая схема разрешения конфликта  применяется, главным образом, тогда, когда общественно опасное деяние совершается несовершеннолетними.

     Между тем есть существенная разница в  разрешении конфликта, сторонами (или стороной) которого являются подростки, еще не сформировавшиеся психологически и физически, реинтеграция которых протекает значительно проще, и конфликта, в котором участвуют взрослые  личности, в том числе с уже сформировавшимися антисоциальными установками.

     Представляется, что в нашем обществе, как и  во многих других, воплощение данной модели – это дело будущего, отдаленного настолько, насколько долго уровень правовой культуры будет подниматься к уровню,   существующему  в  обществах,   в   которых   Общественная  модель успешно функционирует.

     Итак, при использовании в российской практике тех или иных разработок, в том числе с помощью метода правового компаративизма, естественно, необходимо учитывать специфику России при создании ориентированной на указанный конфликт модели уголовного процесса. Это потребует дополнительных научно-теоретических усилий, изменение соответствующих представлений у работников правоохранительных органов, а также правовой культуры населения России. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение

 

      Итак, конфликт – наиболее  острая форма выражения противоречий. Противоречия перерастают в конфликт тогда, когда вступают во взаимодействие силы, направленные друг против друга.

     В уголовном судопроизводстве конфликт рассматривается как столкновение противоположно направленных интересов субъектов либо позиций сторон.

      В настоящее время цели и задачи уголовного права России имеют определенные способы их достижения, при этом последние лежат в сфере не только уголовно-процессуальной деятельности и исправительной практики, но и также общественной морали и психологии.

      К сожалению, сегодня традиции российского уголовного процесса таковы, что правоохранительные органы уголовного судопроизводства держали и держат в центре внимания именно преступника и преступление. И именно преступление рассматривается как конфликт между государством и лицом, совершившим общественно-опасное деяние, тогда как о конфликтах между участниками взаимоотношений не говорится.