Роль неформальных институтов в перераспределении ресурсов в советской экономике

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Роль неформальных институтов в перераспределении ресурсов в советской экономике

 

 

1. Неформальные институты  в административно-командной системе

 

1.1 Сущность неформальных  институтов в институциональной  экономике

 

«Неформальная институционализация», т.е. вытеснение формальных институтов неформальными правилами, – одно из распространенных следствий поставторитарных (в т.ч. посткоммунистических) трансформаций. Не удалось избежать его и России. Господство неформальных институтов, препятствующее установлению верховенства права, отличает ее от большинства стран Восточной Европы, не говоря уже о развитых демократиях Запада.

Каковы же причины возникновения, механизмы образования и тенденции развития неформальных институтов в российской политике? Полностью отдавая себе отчет в том, что для комплексного ответа на этот вопрос требуется объединение усилий различных дисциплин социальных наук, в настоящей статье я попытаюсь лишь наметить некоторые направления анализа данной исследовательской проблемы. Статья состоит из трех частей и заключения. В первой части дается критический обзор существующих объяснений доминирования в нашей стране неформальных институтов и обосновывается необходимость дополнения структурного подхода процедурным; во второй предлагается процедурная модель процесса неформальной институционализации; в третьей рассматривается логика становления и закрепления неформальных институтов в ходе институционального строительства (на примере реформы институтов избирательного процесса); в заключении обсуждаются потенциальные эффекты неформальных институтов с точки зрения динамики политического режима в России.

В экономической литературе понятие «институциональная структура» имеет множество трактовок. Часто не проводится различий между дефинициями «институциональная структура» и «институциональная среда». Уильямсон приводит наиболее общее её определение: «Это основные политические, социальные и правовые нормы, являющиеся базой для производства, обмена и потребления». Но наличие некоторых, присущих спонтанному рыночному порядку институтов еще не является достаточным условием для становления рыночной институциональной структуры. Например, создание правовой базы для частной собственности не означает, что она действительно может функционировать в экономике как рыночный институт.

Очевидно, что институты неоднородны. Их можно разбить на две большие группы – неформальные и формальные. Неформальные институты возникают из информации, передаваемой посредством социальных механизмов, и в большинстве случаев, являются той частью наследия, которое называется культурой. Неформальные правила имели решающее значение в тот период человеческой истории, когда отношения между людьми не регулировались формальными (писаными) законами. Неформальные институты (ограничения) пронизывают и всю современную экономику. Возникая как средство координации устойчиво повторяющихся форм человеческого взаимодействия неформальные ограничения являются:

1) продолжением, развитием и модификацией  формальных правил;

2) социально санкционированными  нормами поведения;

3) внутренними, обязательными для  выполнения стандартами поведения.

Фактически роль неформальных институтов выполняет хозяйственная этика или моральные практики, исследованиям которых посвящено значительное число научных исследований. Хозяйственная этика повышает уровень общественной, а, следовательно, и экономической координации рынка.

Если существующие в обществе этические нормы позволяют субъектам экономики основываться в своих действиях больше на доверии, чем на возможности осуществления определенных формальным правом санкций, то в таком обществе сделки будут носить более регулярный и сложный характер.

Формальные ограничения, правила и институты возникают, как правило, на базе уже существующих неформальных правил и механизмов, обеспечивающих их выполнение. В структуре формальных институтов выделяются:

1) политические институты;

2) экономические институты;

3) системы контрактации (способы  и порядок заключения контрактов, регулируемые правовыми нормами  и законами).

 

1.2 Формальные и неформальные институты командной экономики: проблемы их трансформации

 

Идеология экономического либерализма применительно к России оказалась неадекватной прежде всего потому, что новых экономических агентов не устраивает ее умеренность, а последователей социализма – ее радикальность. Установленные реформаторами границы государственного регулирования экономики оттолкнули от них людей, занятых приватизацией государственного имущества, и спровоцировали ненависть госбюджетников всех видов, лишив последних уверенности в завтрашнем дне и гарантированного государством потребительского статуса.

Аргументы экономистов, волею обстоятельств ставших государственными чиновниками и начавших реализовывать заимствованные на Западе идеи, логически просты. Они утверждают, что перешли от слов к делу, освободив пространство для действия всемогущих законов рынка. Однако результаты действий законов, выпущенных ими из социалистической тюрьмы, почему-то проявляются в форме, не интерпретируемой в терминах канонических теорий. Экономисты же, как и полагается советским обществоведам, находят этому множество объяснений, но в терминах вовсе не экономических, а в политических и обыденных. Персонифицированные враги из правительства, Федерального собрания и администрации президента – в их объяснениях – оказываются сильнее объективных и нерушимых законов рыночной экономики. В аргументах экономистов есть некое рациональное зерно, но оно не касается властных персон. Им противодействует система отношений, называемая административным рынком, где власть и деньги взаимно конвертируются по специфичным для России законам.

Кроме того, планы реформаторов нарушило российское пространство. Когда их наиболее яркие представители пришли к власти, то необходимость кредитовать завоз грузов на российские Севера, весенние сельхозработы и содержание вооруженных сил бывшего СССР на огромном пространстве Евразии быстро заставила их протрезветь и ускорила трансмутацию экономистов в бюрократов. Пространственный фактор, внешний с точки зрения канонической экономической теории, оказался решающим.

Многие, если не все проблемы России как части Евразии проистекают из необходимости контролировать огромное и плохо освоенное географическое пространство. Сотни лет шло социальное и экономическое освоение нынешней российской географии, в ходе которого маргиналы разных сортов – от казаков до зеков – колонизировали населенные автохтонными народами территории, превращая их в провинции империи. При этом система имперского управления и отношения между центром и периферией менялись от века к веку лишь по форме.

Напряжения и несуразности в социальной структуре империи не переходили в новое качество, в новую социальную организацию общества (как это было в Европе), а элиминировались в направленной или ситуативной эмиграции маргиналов, которые, заселив новые имперские территории, воспроизводили социальную структуру империи, ее уклады, слои, страты и государственные институты. Сосланные, высланные, бывшие каторжане и просто сбежавшие от долгов (или их потомки в первом поколении) становились губернаторами, уездными начальниками, мировыми судьями, комиссарами, председателями исполкомов и секретарями обкомов, им даровали наследуемое или личное дворянство, членство в КПСС и право управления территориями размером с европейское государство.

В ходе географического и социального освоения не возникало необходимости в экономической модернизации. Колонизируемые территории становились сырьевыми придатками центра, отчуждавшего и распределявшего им ресурсы, необходимые для поддержания жизни и социальной структуры. Унифицированные отчуждающе – распределительные отношения между центром и периферией определили и территориально-административную организацию государства, где структура власти на любом нижерасположенном уровне административного управления воспроизводила более-менее точно структуру управления вышележащего уровня и где два любых смежных уровня административно-территориальной иерархии находились (особенно в советское время) в перманентном торге, суть коего заключалась в пропорциях между отчуждаемыми от нижерасположенного уровня и распределяемыми вышележащим уровнем (в пользу нижележащих уровней и отраслей народного хозяйства) промышленными, продовольственными и сырьевыми товарами. Торг между смежными уровнями административно-территориальной иерархии, сопряженный с административным торгом между отраслями народного хозяйства, и составлял административный рынок.

Отношения между смежными уровнями административно-территориальной иерархии не требовали никаких экономических новаций, ведь единственным способом решения проблем отчуждения-распределения было повышения статуса уровня (республики, области, района, города) в административной иерархии, что автоматически обеспечивало право на увеличение объема ресурсов, отчуждаемого от нижних уровней и присваиваемого данным уровнем. В истории государства были периоды, когда исчерпывались традиционные ресурсы, или когда государство ослабевало настолько, что не могло уже ни отбирать, ни распределять. Это эпохи социальных революций, неизменным результатом которых было воспроизводство прежних отношений между центром и периферией, основанных на новых видах ресурсов или на новой, более изощренной форме принудительного отчуждения и распределения.

В новейшее время административный рынок основывался на топливно-сырьевых ресурсах, даровой рабочей силе зеков и стройбатовцев, а также на принудительном труде образованных людей. Из-за уменьшения добычи энергоресурсов и исчезновения даровой рабочей силы (стало сажать некого, да и труд зеков перестал быть эффективным), а также из-за того, что вооруженному экспорту социальных напряжений (такому, как агрессия в Афганистане) был положен естественный, с точки зрения ведущих мировых держав, предел, система в целом стала неэффективной, не обеспечивающей необходимого уровня отчуждения центром ресурсов с нижних уровней иерархии и необходимого же уровня распределения.

Перестройку и реформы последнего десятилетия можно рассматривать как поиск ресурсов для поддержания прежних отношений между центром и периферией. Они начались с борьбы за повышение трудовой дисциплины, потом власти поискали, кого сажать – среди диссидентов, алкоголиков, получателей нетрудовых доходов, расхитителей социалистического имущества, а закончились поиском путей повышения эффективности народного хозяйства, ускорением, изменением отраслевой организации экономики. Ресурсы обнаружены не были, в результате СССР исчез.

В России, унаследовавшей от СССР не только внешнеэкономические долги, поиск ресурсов продолжался. Последний резерв был обнаружен в рынке, в капитализме, в деньгах. Освоение этого ресурса составило содержание постперестроечной жизни. Но рынок и деньги даже в своих самых грубых проявлениях оказались не совместимыми ни с социальной структурой, ни с привычными отношениями между центром и периферией, ни с отраслевой организацией экономики, т.е. с государством.

Позитивное значение рыночных реформ для России велико, однако это совсем не те достижения, о которых говорят представители власти, оправдываясь перед оппозицией, консервативными экономистами и гражданами еще недавно великого государства. Позитивные итоги «радикальной экономической реформы» заключаются в усилении социального расслоения, в коммерциализации власти (т.е. в увеличении коррупции), в обретении социальной структурой динамики за счет того, что все большая часть населения вынуждена «крутиться» (не потому, что у них такие ценности, а просто для выживания), и особенно в деструкции административно-территориальной структуры России, в ее регионализации, т.е. в изменении вековых отношений между центром и периферией. Достижения реформаторов – как раз то, что ставится им в вину социалистическими и фундаменталистскими оппонентами.

Насилие, совершенное интеллектуалами-экономистами и бывшими партийными функционерами, ставшими антикоммунистами, над социальной и административно-территориальными структурами (а не над экономикой, как считают они сами), привело к началу конвертации государственных статусов (а не рубля), к практически легальному определению того, сколько стоит тот или иной государственный пост или необходимое экономическое и политическое решение. Повальная коррупция и взяточничество, постепенно разрушающие многоуровневую структуру имперского управления, с моей точки зрения, гораздо меньшее зло, нежели очередная революция (т.е. насильственное изменение социальной структуры и отношений собственности), в результате которой к власти пришли бы люди, не знающие, что с ней делать, и намеренные строить какое-нибудь очередное светлое будущее.

Постперестроечные экономические и социальные изменения не были прямым результатом деятельности реформаторов. Реформаторы-идеалисты, движимые сугубо марксистской идеей доминирования экономических законов над социально-политической и административной реальностями, создали условия освобождения социальных групп, сформированных реальным социализмом, от пут каких-либо законов. Теперь в борьбе отраслевых и региональных групп с федеральной властью и между собой возникают новые правила, которые лет через десять, наверное, следующее поколение университетских экономистов будет изучать, называя российскими модификациями общеэкономических законов.

До реформ в стране не было социального слоя, жизненно заинтересованного в экономической либерализации и в формировании другой политической системы, нежели административный рынок. Реформы 1992 г. облегчили формирование этого слоя, нуждающегося прежде всего в реальном изменении отношений власти и собственности и отношений между центром и периферией. «Новые люди» заинтересованы в ускорении социального расслоения (это увеличивает их социальную базу) и в формировании силовых институтов, которые могли бы контролировать поведение «новых люмпенов» (обратной стороны процесса формирования слоя «новых богатых»). Коммерциализация власти, как бы внешне неприглядно она ни выглядела, также ускоряет формирование слоя «новых людей», заинтересованного в изменениях отношений власти и собственности.

Сейчас в России сложилась многоуровневая система интересов, основанная на новой для страны социальной стратификации. Скорость социального расслоения очень велика (по меркам социологии, где время меряется поколениями), и люди, попавшие в ту или иную социальную страту, весьма редко полностью понимают свое новое положение. В индивидуальном осознании своей социальной принадлежности действуют еще очень грубые различения и противопоставления. Более того, сами страты еще не оформлены ни экономически, ни институционально, и люди, по внешним признакам являющиеся членами одной социальной группы, внутренне – по самоощущению – еще относятся к социально-учетным группам доперестроечного общества. «Новые люди» заинтересованы в сильном государстве. Эта заинтересованность проявляется (в искаженной, как и все в этой стране, форме) в локальных действиях по созданию собственных систем безопасности, в успешных попытках «выходить» на отдельных государственных функционеров, делая их своими агентами влияния. Но локальные преференции, получаемые отдельными «новыми людьми» или их группами, взаимонейтрализуются и ускоряют распад существующих государственных институтов. Для «новых русских» включение в существующую политическую систему неэффективно, так же как и попытки оказывать давления или финансово поддерживать существующие властные институты. Государство со всеми его институтами – президентством, представительскими органами власти, политическими организациями и репрессивными органами – отжило свое, и осознание этого заставляет «новых людей» активно включаться в политику.