Если социальная философия и
практические рекомендации монетаризма
широко известны, то этого нельзя сказать
о его экономической теории. Обычно считается,
что она - макроэкономический вариант
традиционной неоклассической теории,
хотя дело обстоит совсем не так. Даже
в серьезных учебных пособиях, в
которых авторы много и охотно рассуждают
о взглядах монетаристов на роль денег
и государства в экономике, относительно
их общеэкономической теории они ограничиваются
лишь общими фразами.
В фокусе традиционной неоклассической
теории находились факторы производства
(труд, капитал и
земля) и их предельная производительность
как основа объяснения распределения
доходов и формирования конечного
спроса. Функция потребления оказывалась
тесно взаимосвязанной с функцией производства.
В трактовке современного монетаризма
неоклассическая теория приобретает совершенно
новый вид. В центр анализа выдвигаются
не факторы производства, а богатство
во всех его видах
как источник разнообразных (денежных
и неденежных) доходов, с одной стороны,
и как причина издержек по его сохранению
и воспроизводству - с другой.
К пяти основным формам богатства
М. Фридмен относит деньги (агрегат
Ml), облигации, акции, физические блага,
человеческий капитал. Каждая из этих
форм богатства способна приносить доход
как 13 денежной, так и
в неденежной форме. Например, деньги могут
приносить доход не только в виде процентов
по бессрочным депозитам, но и в виде удобства,
надежности, гарантий и т.д.
Какова причинная связь между
доходами и богатством? Фридмен
дает неоднозначный ответ на
данный вопрос: "Богатство включает
все источники "дохода" или потребительских
благ. Одним из этих источников является
производительная способность самого
человеческого бытия. С этой точки зрения
сама учетная ставка выражает соотношение
между богатством, выступающим как запас,
и доходом, который выступает как поток...
При столь общем подходе доходу не может
быть приписано обычное значение, которое
мы привыкли измерять". Итак, с одной
стороны, доход есть функция богатства,
но с другой богатство следует рассматривать
как капитализированный доход.
Здесь уместно заметить, что выдающиеся
экономисты не любят давать
однозначные ответы на кардинальные
вопросы, чем нередко вызывают
раздражение у коллег по профессии.
Известный ученый М. Блауг сетовал:
"Общая теория" - просто непричесанная
книга, подобно "Началам" Рикардо,
или "Капиталу" Маркса, или же "Позитивной
теории" Бем-Баверка, которая содержит
не одну и не две, но три или четыре "модели"
функционирования современной экономики".
Это же, видимо, справедливо и по отношению
к М. Фридмену. Его полезнее понять, чем
ловить на противоречиях и тавтологиях.
Тем более что в его работах, как и в трудах
других крупных экономистов, четко видна
та теоретическая "модель функционирования
современной экономики", которую он
считает главной.
Итак, определяющей основой его
модели является богатство "первичных
собственников" (то есть населения)
и фирм, служащее источником потока доходов.
Подчеркнем, что модель исходит из ряда
предположений относительно устойчивой
эффективности хозяйства и, в частности,
"относительно уровня потребления ресурсов,
который и теории считается постоянным
и стационарным, то есть может поддерживаться
бесконечно долгое время".
В рамках данной модели центральная
проблема, которую решает каждый собственник,
- оптимизация структуры принадлежащего
ему богатства с целью максимизации совокупной
полезности своих доходов. Тем самым максимизируется
и полезность самого богатства. "Обладание
одной формой богатства вместо другой
означает изменение в
потоке доходов, а эти различия и
составляют фундаментальную сущность
"полезности" каждой отдельной формы
богатства".
Теперь рассмотрим ключевой тезис
современного монетаризма. Если
деньги и для населения, и
для фирм - одна из форм богатства,
приносящих доход, то спрос па деньги определяется
их предельной доходностью в сопоставлении
с предельной доходностью других форм
богатства. Структура же богатства инерционна,
и деньги занимают в ней устойчивое
место. Отсюда следует заключение, одновременно
логичное и неожиданное: совокупный спрос
на деньги должен быть величиной устойчивой,
изменяющейся лишь пропорционально долговременному
темпу изменения ВНП и национального богатства".
Этот вывод современного монетаризма
разительно отличается "как от
традиционного неоклассического, так
и от кейнсианского подхода, хотя формально
все три направления принадлежат к "количественной
теории денег". Дело в том, что, согласно
второму подходу, деньги рассматривались
прежде всего как средство обращения,
а согласно третьему, "предпочтение
ликвидности" объяснялось страховыми
и спекулятивными функциями денежного
запаса. С этих позиций сторонники и того,
и другого подхода разрабатывали концепцию
"кассовых остатков"; но и тем, и другим
было далеко до понимания денег как равноправной
формы богатства, приносящего доход.
И не только равноправной. Будучи
одной из форм богатства, деньги
одновременно являются ключевым инструментом
механизма цен, на основе которого функционирует
рыночная система. И если спрос на деньги
в каждый данный момент устойчив - это
главная гарантия устойчивости платежеспособного
спроса и всей рыночной системы. Тем самым
монетаризм "опровергает" первый
центральный тезис кейнсианства - о врожденной
неустойчивости рыночного механизма.
Другой центральный тезис кейнсианства
- о врожденной склонности рыночного хозяйства
к установлению равновесия при неполном
использовании ресурсов. С точки зрения
монетаризма любые ресурсы взаимозаменяемы
как форма богатства и если одни из них
оказались временно в избытке, то они начнут
приносить меньше дохода; население и
фирмы постараются изменить структуру
своего богатства и равновесие восстановится.
Богатство же нации в целом не может быть
избыточным. Но если такого состояния,
как перманентное равновесие при неполной
занятости, в принципе не может быть, то
отпадает и надобность в кейн-сианском
выводе о реакции на него в виде жесткой
закрепленности цен и зарплат; исходить
в теории нужно из гибкости тех и других.
В данной связи нет необходимости
излагать всю теорию монетаризма
- мы ограничимся лишь отдельными ее исходными
положениями, достаточными, на наш взгляд,
для того, чтобы поставить тот же вопрос,
касающийся кейнсианской теории, который
мы задавали выше: какую хозяйственную
систему моделирует современный монетаризм?
Видимо, такую, которая отвечает по меньшей
мере трем обязательным условиям.
Во-первых, поскольку монетаризм
во главу угла ставит деятельность
первичных субъектов хозяйства по оптимизации
структуры их собственного богатства
- будь то деньги, облигации, акции, физические
блага или человеческий капитал, - необходимо,
чтобы все или большинство указанных субъектов
имели реальную возможность свободного
выбора между различными формами богатства.
Если субъект обладает только ограниченным
человеческим капиталом, доход от которого
целиком уходит на текущее потребление,
то у него нет такого выбора. А там, где
нет свободного выбора между формами богатства,
там и М. Фридмен теряет свое право теоретика.
Во-вторых, монетаристская теория
предполагает такие общие условия,
при которых национальное богатство
способно приносить устойчивый
совокупный доход. Это, в частности, включает
наличие широких возможностей для прибыльного
инвестирования, поддержания производительности
человеческого капитала, доступа к естественным
ресурсам - одним словом, "внешних"
условий эффективности функционирования
хозяйственной системы: Это как раз те
условия, в существовании которых глубоко
сомневался Кейнс.
Наконец, постулат монетаристов
о гибкости цен и зарплат
исходит из господства свободной конкуренции
на рынках товаров, ресурсов и вообще всех
благ, включаемых в богатство.
Попытаемся найти в реальной
экономической истории такую
хозяйственную систему, которая
отвечала бы перечисленным выше
требованиям. Как это ни неожиданно
звучит, но данная теория неплохо
моделирует условия раннего капитализма,
когда преобладающее большинство населения
являлись мелкими собственниками богатства,
конкуренция была свободной, а доступ
к естественным ресурсам - достаточно
широким. Затем, когда имущественная дифференциация
и разрыв в доходах резко углубились, возникла
система, наилучшим образом описываемая
классическими схемами Смита – Рикардо
- Маркса. К концу XIX - началу XX вв. социально-экономические
антагонизмы в странах Западной Европы
и США значительно сгладились, но имущественная
дифференциация сохранилась; наиболее
адекватными в этих условиях оказались
неоклассические модели, а постулаты современного
монетаризма (как и кейнсианства) для объяснения
поведения хозяйствующих субъектов могли
бы быть применены (если бы они тогда существовали)
только в весьма ограниченных рамках.
Зато можно определенно сказать,
что ни один из постулатов
современного монетаризма не отвечает
той (описанной нами выше) реальной хозяйственной
системе, которая возникла в 30-е годы. Как
объясняет М. Фридмен этот, казалось бы,
крайне неприятный для монетаристов факт?
Аргументация выглядит примерно так: если
облик реальной системы не соответствует
параметрам монетаристской модели, это
означает, что он искажен некомпетентной
экономической политикой государства.
В 30-е годы центральными банками
проводилась политика денежной рестрикции,
то есть сжатия денежной массы по отношению
к ВНП; это привело к сокращению платежеспособного
спроса, снижению цен и хронической депрессии.
В 50-60-с годы, напротив, действия правительств
и центральных банков были направлены
в соответствии с кейнсианскими рекомендациями
на чрезмерное предложение денег. Перманентная
инфляция искусственно подогревала конъюнктуру,
вызвала гипертрофию потребления, подорвала
склонность населения к сбережениям, ослабила
конкуренцию и эффективность хозяйства.
В результате в 70-е годы наступила стагфляция.
Такой интерпретацией довоенного
и послевоенного опыта современный
монетаризм подкрепил свой центральный
вывод: если спрос на деньги, определяемый
базовыми условиями рыночной экономики,
есть величина устойчивая, то предложение
денег до сих пор зависело от политической
психологии и других нерыночных обстоятельств.
Пока предложение денег осуществляется
не в соответствии со строгим научным
правилом, в экономике будет ощущаться
то недостаток, то избыток денег; следовательно,
по вине государства и центральных банков
может возникать угроза либо хронической
депрессии, либо стагфляции.
Чтобы этого избежать и дать
возможность рынку естественно
развиваться, ежегодный рост предложения
денег должен строго соответствовать
долговременному среднегодовому росту
спроса па них. Иначе говоря, допускаемый
темп роста денежного агрегата Ml в данном
году должен строго соответствовать долговременному
среднегодовому темпу роста реального
ВНП и не зависеть от циклических колебаний
конъюнктуры.
Последний вывод был подтвержден
разлитием мировой экономики в 70-80-е
годы. Однако в экономической науке правильные
выводы еще нередко делаются на основании
недоказанных посылок. (Что, заметим, все
же не так опасно, как делать ложные заключения
из верных оснований.)
Можно
вместе с монетаристами предположить,
будто ведущие центральные банки
в 30-е годы дружно сговорились быть некомпетентными,
что усугубило депрессию. Однако трудно
поверить в то, что такая некомпетентность
могла быть хронической и породить узость
инвестиционных возможностей, монополизм,
низкий уровень и неустойчивость доходов
и другие фундаментальные характеристики
хозяйства.
Точно так же можно допустить,
что кейнсианская политика денежной
экспансии в послевоенные десятилетия
стимулировала негативные процессы, на
которые указывали монетаристы. Но кто
способен доказать, что без такой политики
был бы вообще возможен беспрецедентный
экономический рост 50-60-х годов? Этот рост
явился одновременно основой и следствием
системной трансформации капитализма,
в результате которой последний уже к
концу 60-х годов приобрел принципиально
новый облик.
Во-первых, в условиях высокой
занятости и быстрого роста
доходов, увеличения в них удельного веса
живого труда произошло колоссальное
перераспределение национального богатства.
Его преобладающая часть (в виде недвижимости,
предметов длительного пользования, ценных
бумаг, вкладов в банки, а тем более человеческого
капитала) оказалась в собственности большинства
населения, образующего "средний класс".
В этом состоит суть послевоенных процессов,
получивших на Западе наименования "революция
доходов", "рассеяние собственности",
"революция управляющих". Сформировалась
система, характерно названная "экономика
двух третей". В ней "первичные собственники"
получили реальную возможность свободного
Выбора вариантов при оптимизации структуры
своего богатства вообще и при определении
его денежной компоненты в частности.
Во-вторых, развернувшаяся в этот период
(вопреки пессимистическим прогнозам
кейнсианцев) научно-техническая революция
наряду с демографическим взрывом и увеличением
конечного спроса создала практически
неограниченные возможности для эффективного
инвестирования. Тем самым было снято
наиболее жесткое экзогенное ограничение
для функционирования рыночной системы.