Семипалатинский полигон

— Этого  делать нельзя,- отвечал Зайков.- Прошедший  полуторагодичный мораторий был  по моей инициативе.

За это  время в США проводили интенсивные  испытания ядерного оружия, мы серьезно от них отстали.

Но пообещал:

— Если позволят проблемы Москвы, поеду на Новую Землю, а затем приеду в Семипалатинск.

Доверительный разговор завершился тем, что Зайков согласился на два года сократить  сроки прекращения испытаний  на полигоне - 1 января 1993 года. Но и этот срок для нас был неприемлем. Наша позиция - прекратить взрывы немедленно. Однако достигнутое уже означало начало последующего успеха.

По возвращении  в Семипалатинск, 11 октября, я решил  обратиться к Зайкову с письмом. Просил Льва Николаевича не осуждать за назойливость и высказал наши соображения  еще раз: срок прекращения испытаний на полигоне с 1993 года совершенно неприемлем, полигон должен быть закрыт немедленно.

В дальнейшем события развивались напряженно. Представители военно-промышленного  комплекса оказали сильное сопротивление. Однако Зайков проявил завидную твердость и настоял на своем.

Это была серьезная победа, которая буквально  нас окрылила. Да и было чему радоваться: предыдущий проект постановления о  полигоне был отложен в сторону, началась подготовка нового, причем мы настояли, чтобы она шла с нашим участием. Нами была сформирована группа. В нее вошли тогдашний заведующий промышленно-транспортным отделом обкома партии В. В. Малинин, заместитель председателя облисполкома А. И. Березин, первый секретарь Курчатовского горкома парпш Н. М. Сафронов, заведующий облздравотделом Т. Т. Гоктаров, начальник областного управления торговли В. И. Караваев. Более двух месяцев они работали над разработкой тех пунктов проекта постановления, которые касались возмещения ущерба, причиненного за сорок лет деятельности полигона здоровью населения, всему народнохозяйственному комплексу. Были включены поставки металлопроката, труб, медицинского оборудования, медикаментов, строительной техники и механизмов, продовольствия.

Под нажимом  Зайкова ВПК уступил в сроках закрытия полигона — не 1 января 1995 года, а на два года раньше — с 1 января 1993 года. Но дальше ВПК жестко стоял на своем, не желая уступать ни дня. Мы же настаивали на немедленном прекращении испытаний и тоже заняли твердую позицию. Более того, в проекте записали свое особое мнение. Стороны так и не пришли к обоюдному согласию, и постановлению в подготовленном виде не суждено было увидеть свет. Но усилия наши не прошли бесследно. На базе этого постановления было принято распоряжение Совета Министров СССР, о чем расскажу в главе «На пути социального обновления».

Противостояние  вступило в новую фазу… 

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 5) 
 

Объектом  нападения со стороны ВПК, жителей  Курчатова стали Олжас Сулейменов и я. Но Олжас Омарович — творческий работник, личность свободная, к тому же в силу того, что живет в Алма-Ате или в Москве, несколько отстранен от, ставших ежедневными, стрессовых ситуаций. Мне же было труднее - приходилось принимать на себя бурю нападок, которые надо было выдерживать или отражать.

Начатая по инициативе некоторых руководителей полигона и его специалистов, поддержанная сверху, из Москвы, кампания давления на меня обескураживала. Порой я чувствовал свое бессилие перед всемогущим ведомством, понимал, что в любой момент могу быть раздавленным и смятым. Были моменты, когда захлестывали отчаяние и одиночество, но не припомню, чтобы мог быть готов к отступлению. Жил тогда с твердым убеждением: либо выстою в этом суровом противостоянии, либо уйду с должности первого секретаря обкома - будущее не пугало. Как-никак, металлург, мог бы найти себе место на производстве.

А первый заместитель председателя облисполкома А.Р. Ломтев как-то назвал это давление «заговором генералов».

Председатель  Курчатовского горисполкома Э. Л. Филимонова однажды спросила:

— Кешрим Бозтаевич, как там в Москве, у Вас поддержка есть?

Все это  действовало на психику, невеселые  мысли особенно терзали меня по ночам, когда наваливалась трудная бессонница. Но стоило утром переступить порог  своего рабочего кабинета и окунуться  в водоворот дел, как все мрачное отступало. Душевное понимание проявил председатель облисполкома Анатолий Семенович Еременко. У этого внешне сурового, немногословного человека добрая, все понимающая душа. В трудные дни, когда, казалось, не выдержу очередного давления могучего ведомства, Анатолий Семенович оказывал мне моральную поддержку. Мы засиживались подолгу, советуясь о наших дальнейших действиях.

К концу  подходил 1989 год, первый год и наиболее напряженный период противостояния. Город атомщиков Курчатов буквально  бурлил. И это тоже понятно: закрытие полигона означало для них неизвестность,' ломку судеб. Именно так воспринималось многими курчатовцами антиядерное движение. Этот эгоизм, подогреваемый определенными лицами, часто тенденциозными публикациями в центральной прессе, различными самостийными комиссиями из Центра с их необъективными выводами, достиг своей кульминации.

В первых числах ноября в Курчатове состоялся  митинг протеста против действий руководства  области. В итоге же в Москву на имя Президиума второй сессии Верховного Совета СССР была отправлена телеграмма.

Вот она. 

«Москва. Кремль, в Президиум  сессии Верховного Совета СССР.

Крайне  возмущены демагогическими  выступлениями и  откровенной клеветой народного депутата СССР О. Сулейменова  на съезде народных депутатов. Возмущены разнузданной лживой кампанией, проводимой Семипалатинским обкомом партии в отношении полигона и правительства. Все это приводит к агрессивным экстремистским действиям местного населения против жителей полигона. Кто ответит за это, требуем немедленного проведения гласного расследования всех фактов, приводимых О. Сулейменовым и областным руководством, назначения компетентной комиссии с полномочиями Верховного Совета по установлению истинного положения дел, с целью нормализации обстановки вокруг полигона. Сомневаясь в чистоплотности целей, преследуемых К. Бозтаевым и О. Сулейменовым, выражаем им наше недоверие, как народным депутатам и требуем, огласить на совместном заседании палат Верховного Совета текст данной телеграммы и письмо Рыжкову Н.И. от жителей гор. Курчатова и совета трудовых коллективов». 

Разумеется, я не мог не отреагировать на эти  откровенно злобные нападки.

В соответствующие  центральные ведомства я направил свой протест. Приезжал начальник Политического  отдела 12 управления Министерства обороны генерал-майор Солодилов И.Д. Но, как и следовало ожидать, объективного разбора не было.

Состоялись  мои трудные встречи с курчатовцами. Острый диалог сблизил нас, и мы нашли  взаимопонимание.

Комиссия  во главе с т. Букатовым, о которой  рассказано выше, была, образно говоря, первой ласточкой, открывшей путь в нашу область другим многочисленным комиссиям. Каждая из них требовала к себе особого внимания, отвлекая большое число работников от их повседневных дел. В то же время коэффициент полезного действия многих комиссий был незначительным: они приезжали и уезжали, не оставляя после себя какого-либо заметного следа - все оставалось по-старому, если не считать того, что морально-психологическая обстановка среди населения пострадавших районов все более накалялась.

Среди различных комиссий наиболее твердую  позицию заняла комиссия Верховного Совета СССР, возглавляемая народным депутатом СССР, писателем Украины, врачом Ю.Н. Щербак. Комиссия прибыла  в Семипалатинск по поручению  председателя комиссии Верховного Совета СССР по экологии и рациональному использованию природных ресурсов К. О. Салыкова. Какимбек Салыкович твердо стоял на позиции прекращения взрывов на Семипалатинском полигоне. Юрия Николаевича Щербак я лично попросил приехать. В то время он руководил подкомитетом Верховного Совета по ядерной экологии. Он сам - свидетель трагедии Чернобыля — хорошо понимал проблемы Семипалатинска и искренне взялся помочь. В то время он работал над книгой «Чернобыль».

Маршрут комиссии все тот же: полигон, села и населенные пункты, расположенные в зоне его влияния, Курчатов, Семипалатинск... Это путь, уверенно проторенный самыми различными комиссиями из Центра. Не могу судить о впечатлениях, полученных их членами за время поездок. Возможно, кого-то и потрясло увиденное: социальная отсталость сел и аулов, отсутствие элементарных условий для нормальной жизни и больные — взрослые, дети...

Комиссия  Ю. Щербака, пожалуй, единственная, объективно оценившая сложную ситуацию вокруг полигона. К чести Юрия Щербака, он был предельно правдивым и честным в своих выводах и не скрывал возмущения по поводу того, что на протяжении долгих четырех десятилетий ядерных взрывов народ многострадального региона по существу был забыт своим правительством, оказался без защиты государства. Об этом Ю. Щербак смело докладывал на совместном заседании двух комитетов Верховного Совета: по экологии и по обороне.

Самой большой и самой, наверное, представительной была комиссия, которую возглавил  председатель военно-промышленного  комплекса, заместитель председателя Совета Министров СССР И. С. Белоусов. Мы возлагали серьезные надежды на то, что И. С. Белоусов, глубоко разобравшись в сложившейся непростой ситуации, даст объективную оценку происходящему.

По пути в Семипалатинск комиссия Белоусова  остановилась в Алма-Ате, где встретилась с первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Н. А. Назарбаевым.

Второй  секретарь ЦК Компартии Казахстана В. Г. Ануфриев рассказал мне об этой встрече. Напряженный тон беседе задал начальник Генштаба Вооруженных  Сил СССР генерал армии М. А. Моисеев. Он заявил, что обком партии и его первый секретарь К. Б. Бозтаев намеренно будоражат народ, пытаясь создать вокруг полигона отрицательное общественное мнение.

В. Г. Ануфриев в довольно резкой форме возразил ему:

— Не обком  партии и не Бозтаев виноваты, а военно-промышленное ведомство.

Моисеев вскипел:

— Как  Вы, второй секретарь ЦК, смеете так  заявлять. Ядерный полигон — это  щит Родины, и никому не дозволено  его поколебать.

— Потому и заявляю, — сказал Ануфриев, —  что я второй секретарь ЦК.

Вмешался  Н. А. Назарбаев:

— Все, что произошло в Семипалатинском  регионе за 40 лет ядерных испытаний, — это антигуманно, бесчеловечно. Поезжайте в Семипалатинск, встретьтесь  с народом, убедитесь сами.

После этой встречи Нурсултан Абишевич позвонил мне и сказал:

— К  Вам едет комиссия Белоусова, надо организовать ее встречи с людьми.

По-моему, Михаил Андреевич Моисеев после  встреч на нашей земле изменил  свою точку зрения.

Мы облетали на военном вертолете экспериментальные  площадки полигона.

В полете генерал А. Д. Ильенко комментировал расположение объектов. Рассказывая о них, Ильенко горячо и страстно защищал интересы полигона, утверждая необходимость продления его действия. Неожиданно Михаил Андреевич его оборвал:

— Замолчи! На этом полигоне ядерные испытания надо прекратить!

Что побудило начальника Генштаба так круто изменить свою позицию? Убежден, что он глубоко  и объективно понял всю ситуацию. Думаю, повлияли справедливые слова  Назарбаева, да и весь разговор, состоявшийся в ЦК Компартии Казахстана и первые впечатления в Семипалатинске заставили задуматься и многое переосмыслить.

Как бы то ни было, настрой у Моисеева был  уже совсем иным. По-моему, на этой позиции  Моисеев остался и потом.

В течение  нескольких дней комиссия напряженно работала. Мы организовали встречи И. Белоусова и членов комиссии с медицинской общественностью области, с большой группой депутатов всех звеньев, они побывали в трудовых коллективах, в населенных пунктах.

Во время  своих поездок Белоусов воочию убедился, насколько серьезна ситуация, сложившаяся вокруг полигона. Население открыто требовало его закрытия.

В общественно-политическом центре состоялась встреча И. С. Белоусова  с представителями общественности Семипалатинска и прилегающих к  полигону районов. Народу собралось  столько, что зал на 750 мест не смог вместить всех: люди заполнили просторный вестибюль, лестничные пролеты, большая толпа стояла перед входом, были установлены усилители.

В президиуме я сидел рядом с Белоусовым. Слышу, он шепчет рядом сидевшему  Моисееву:

— Разыгран спектакль, все заранее подготовлено к нашему приезду, научили, что и как говорить...

Моисеев молчал.

Белоусов  проявил немалую гибкость, показал  изощренное искусство перевоплощения.

Перед собравшимися он эмоционально давал  обещания: