Самозванцы в россии в начале xvii века

      Множество признаков указывает на то, что  самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, а в стенах Чудова монастыря. В то время Отрепьев уже лишился покровительства  могущественных бояр и мог рассчитывать только на свои силы. Авторы сказаний и  повестей о Смутном времени утверждали, что именно в Чудове монастыре  инок Григорий “начал в сердце своем  помышляти, како бы ему достигнути царскова престола” , и сам сатана “обещал  ему царствующий град поручи” . Составитель  “Нового летописца” имел возможность  беседовать с м. онахпми Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона  Отрепьева. С их слов он записал следующее: “Ото многих же чудовских старцев  слышав, яко (чернец Григорий.) смехотворно  глаголаше старцев, яко „царь  буду на Москве” .

      Кремлевский Чудов монастырь, расположенный  под окнами царских теремов и  правительственных учреждений, давно  оказался в водовороте политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев  за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток на жизнь чудовской  братии. Как и в верхах, здесь  царил раскол. Среди чудовской  братии можно было встретить и  знать и мелких дворян. Были среди  них добровольные иноки. Но большинство  надело монашеский клобук поневоле, потерпев катастрофу па житейском поприще. Вступив  на порог Чудова монастыря, чернец Григорий вскоре же попал в компанию Варлаама Яцкого и Михаила Повадьина, которые  в недавнем прошлом владели мелкими  поместьями и несли службу как  дети боярские. Как и Отрепьев, они  принадлежали к числу противников  выборной земской династии Годуновых.

      Монахи, знавшие Отрепьева, рассказывали, будто  в Чудове “окаянный Гришка многих людей вопрошаше о убиении  царевича Дмитрия и проведаша  накрепко” . Однако можно догадаться, что Отрепьев знал об угличских событиях не только со слов чудовских монахов. В Угличе жили его близкие родственники.

      Учитывая  традиционную систему мышления, господствовавшую в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный  монастырь “ради бедности и сиротства” , дерзнул сам по себе выступить  с претензиями на царскую корону. Скорее всего, он действовал по подсказке  людей, остававшихся в тени.

      В Польше Отрепьев наивно рассказал, как  некий монах узнал в нем  царского сына по осанке и “героическому  нраву” . Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слухи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал  с ним в Литву и оставался  там при нем.

      Московские  власти уже при Борисе объявили, что у “вора” Гришки Отрепьева  “в совете” с самого начала были двое сообщников -Варлаам и Михаил (в других источниках _Мисаил) Повадьин. Из двух названных монахов Михаил был, кажется, ближе к Отрепьеву. Они вместе жительствовали в Чудовом  монастыре, оба числились крылощапами. Вместо решили отправиться за рубеж. Варлаам, по его собственным словам, лишь присоединился к ним.

      Наибольшую  осведомленность по поводу Михаила  проявил автор “Сказания” . Он один знал полное мирское имя Михаила  —- Михаил Трофимович Повадьин, сын  боярский из Серпейскп. Автор “Сказания” неколькими меткими штрихами рисует характер Михаила. Когда Отрепьев позвал его в севернрые украинские города, Михаил обрадовался, так как был  “прост сой в разуме, не утвержден” . Сказанное рассеивает миф, будто  интригу мог затеять Мичаил. Чу-довский  чернец оказался первым простаком, поверившим в Отрепьева и испытавшим на себе его гипнотическое влияние.

      Варлаам был человеком совсем иного склада, чем Михаил. Его искусно составленный “Извет” свидетельствует об изощренном уме. Варлаам Яцкий, по его собственным  словам, постригся “в немощи” . Отсюда можно заключить, что он был много  старше двадцатилетнего Отрепьева.

      Несколько помещиков Яцких служили в  Коломенском уезде, как и отец Юрия Отрепьева. Вообще члены этой семьи  не отличались благонравным поведением. В коломенской десятке, где записан  был Богдан Отрепьев, против имени  двух Яцких значилась помета: “бегают  в разбое” .

      Обстоятельства  пострижения Варлаама Яцкого неизвестны. Во всяком случае, постригся он не в  Москве, а в провинции. Как и  другие монахи, Варлаам немало исходил  дорог, прежде чем осел в столице. Бродячие монахи были повсюду желанными  гостями, поскольку от них люди узнавали всякого рода новости, слухи и  пр. Будучи человеком острого ума, Варлайм, по-видимому, первым оценил значение толков о чудесном спасении законного  наследника Дмитрия, захвативших страну.

      Бродячее  духовенство не случайно стало средой, и которой окончательно сформировалась самозванческая интрига. Монахи знали  настроения народа и в то же время  были вхожи в боярские дома. В  своей челобитной Варлаам рассказывал, что познакомился с Михаилом в  доме Ивана Ивановича Шуйского. В “Извете” царю Василию Шуйскому Варлаам по понятным причинам назвал лишь имя опального князя Ивана Шуйского, Кем были другие покровители Варлаама? Кто из них инспирировал интригу? Ответить на все эти вопросы невозможно. Ясно, что враждебная Борису знать готова была испробовать любые средства, чтобы покончить с выборной земской династией, Чернецы оказались подходящим орудием в их руках. Борис Годунов был опытным и прозорливым политиком и его догадки насчет подлинных инициаторов интриги имели под собой достаточно оснований.

      Кремлевские монахи и недовольные царем бояре  не предвидели последствий дела, которое  они сами же и затеяли. Когда появление  “Дмитрия” вызвало повсеместные восстания черни, они отшатнулись  от него и постарались доказать свою преданность Борису. Рассказ Варлаама о том, что он впервые увидел Отрепьева  на улице накануне отъезда в Литву  и последний назвался царевичем  только в Брачиие у Вишневецкого, звучит как неловкая ложь. “Извет”  Варлаама проникнут страхом, ожиданием  суровой расправы, а это как  нельзя лучше подтверждает предположение, что именно Варлаам подсказал  Отрепьеву его роль.

      Слухи о чудесно спасшемся сыне Грозного захлестнули страну, и инициаторы авантюры рассчитывали использовать народную утопию в затеянной игре. Но они  были столь далеки от народа, что  их планы потерпели крушение при  первых же попытках практического осуществления.

      Когда Отрепьев пытался открыть свое “царское”  имя сотоварищам по Чудову монастырю, те отвечали откровенными издевательствами — “они же ему нлеваху и на ймех претворяху” . В Москве претендент на трон не нашел ни сторонников, ни сильных покровителей. Отъезд его  из столицы носил, по-видимому, вынужденный  характер. Григория гнал из Москвы воцарившийся там голод, а также и страх  разоблачения.

      В своей челобитной Варлаам Яцкий  старался убедить власти, будто он предпринял первую попытку изловить “вора” Отрепьева уже в Киево-Печорском  монастыре. Но его рассказ не выдерживает  критики. В книгах московского Разрядного приказа можно найти сведения о том, что в Киево-Печерском  монастыре Отрепьев пытался открыть  монахам свое “царское” имя, но потерпел такую же неудачу, как и  в московском Чудовом монастыре. Чернец будто прикинулся больным  и на духу признался печерскому игимену, что он царский сын, “а ходит бутто  и ыскусс, “с пострижеп, избогагочи, укрывался от царя Бориса...” . Печерский  игумен указал Отрепьеву и его  спутникам на дверь.

      В Киеве Отрепьев провел три недели в начале 1602 года. Будучи изгнанным  из Печерского монастыря, бродячие монахи весной 1602 года отправились в острог “до князя Василия Острожского” . Князь Острожкский, подобно властям  православного Печерского монастыря, не преследовал самозванца, по велел  выгнать его за ворота. С момента  бегства Отрепьева из Чудова монастыря  его жизнь представляла собой  цепь унизительных неудач. Самозванец далеко не сразу приноровился к избранной  им роли. Оказавшись в непривычном  для него кругу польской аристократии, он часто терялся, казался слишком неповоротливым, при любом его движении “обнаруживалась тотчас вся его неловкость” .

      Изгнанный из Острога самозванец нашел прибежище  в Гоще. Лжедмитрий не любил вспоминать о времени, проведенном в Остроге  и Гоще. В беседе с Адамом Вишневецким  он упомянул кратко и неопределенно, будто бежал к Острожскому  и Хойскому и “молча там находился” . Совсем иначе излагали дело иезуиты, заинтересовавшиеся делом “царевича” . По их словам, “царевич” обращался  за помощью к Острожскому-отцу, но тот якобы велел гайдукам вытолкать  самозванца за ворота замка.

      Два года спустя Острожский попытался уверить  Годунова, а заодно и собственное  правительство в том, что он ничего не знает о претенденте па царский  трон. Сын Острожского Янунг был  более откровенным в своих  “объяснениях” с королем. В письме от 2 марта 1604 года он писал, что несколько  лот знал москвитянина, который называет себя наследственным владетелем Московской земли: сначала он жил в монастыре  отца в Дермане, затем у ариан  — представителей одной из христианских сект, обосновавшейся в Польше. Письмо Януша Острожского не оставляет  сомнения в том, что уже в Остроге  и Дермане Отрепьев называл себя московским царевичем. Самозванцу надо было порвать нити с прошлым, и  поэтому он решил расстаться с  двумя своими сообщниками, выступившими главными свидетелями в пользу его  “царского” происхождения. Побег в  Гощу к арианам объяснялся также  тем, что Отрепьев изверился в  возможности получить помощь от православных магнатов и православного духовенства  Украины.

      Покинув сотоварищей, Отрепьев, по словам Варлаама, скинул с себя иноческое платье и  “учинился” мирянином. То был опрометчивый шаг. Монах-расстрига тотчас лишился  куска хлеба. Иезуиты, интересовавшиеся первыми шагами самозванца в Литве, утверждали, что расстриженный дьякон, оказавшись в Гоще, принужден был  на первых порах прислуживать на кухне  у пана Габриэля Хойского.

      Гоща  был центром секты ариан. По словам Януша Острожского, самозванец пристал  к сектантам и стал отправлять арианские обряды, чем снискал  их благосклонность. В Гоще Отрепьев получил возможность брать уроки  в арианской школе. По словам Варлаама, расстриженного дьякона учили “по-латынски и по-польски” . Одним из учителей Отрепьева был русский монах  Матвей Твердохлеб, известный проповедник  арианства.

      По  свидетельству польских иезуитов, гощинские  ариане снискали расположение “царевича” и даже “хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить ее и во всем Московском государстве” . Те же иезуиты, не раз беседовавшие с Отрепьевым на богословские темы, признали, что  сектантам удалось отчасти заразить его ядом неверия. Отрепьев жил у  еретиков в Гоще до марта — апреля 1603 года, а “после Велика дни из Гощи пропал” . Имеются данные о том, что  самозванец ездил в Запорожье  и был с честью принят в отряде запорожского старшины Герасима Евангелика. Прозвище старшины указывает на принадлежность его к гощинской секте. Если приведенные  данные достоверны, то отсюда следует, что ариане помогли Отрепьеву наладить связи с их запорожскими единомышленниками. Когда начался московский поход, в авангарде армии Лжедмитрия I шел небольшой отряд казаков во главе с арианином Яном Бучинским. Этот последний стал ближайшим другом и советником самозванца до его последних дней.

      Поддержка ариан упрочила материальное благополучие Отрепьева, пошатнувшееся после  разрыва с православным духовенством, но нанесла его репутации огромный ущерб. Самозванец не предвидел всех последствий своего шага. В глазах русских людей “хороший царь”  не мог исповедовать никакой иной религии, кроме православия. Московские власти, заслышав о переходе Отрепьева  в арианскую веру, навеки заклеймили его как еретика.

      После отъезда из Запорожской сечи ничто  не мешало Отрепьеву вернуться в  Гощу и продолжать обучение в арианских  школах. Однако самозванец должен был  уразуметь, что он не имеет никаких  шансов занять царский троп, будучи еретиком. Столкнувшись в первый раз  с необходимостью уладить свои отношения  с православным духовенством, “царевич”  решил искать покровительства у  Адама Вишневецкого, ревностного  сторонника православия. “Новый летописец” подробно рассказывает, как Отрепьев прикинулся тяжелобольным в имении Вишневецкого и на исповеди открыл священнику свое “царское” происхождение. История “болезни” самозванца, впрочем, слишком легендарна. В отчете Вишневецкого королю никаких намеков  на этот эпизод нет.

      Вишневецкий признал “царевича” не потому, что  поверил его бессвязным и наивным  басням. В затеянной игре у князя  Адама были свои цели. Вишневецкие  враждовали с московским царем из-за земель. Приняв самозванца, князь Адам получил возможность оказать  давление на русское правительство.

      В конце XVI века отец Адама князь Александр  завладел обширными украинскими  землями по реке Суде в Заднепровье. Сейм закрепил за князем Александром  его новые приобретения на правах собственности. Занятие территории, издавна тяготевшей к Чернигову, привело к пограничным столкновениям. Вишневецкие отстроили городок  Лубны, а затем поставили слободу  на Прилуцком городище. Адам Вишневецкий  унаследовал от отца вместе с новоостроенными  городками вражду с царем. Дело закончилось  тем, что Борис в 1603 году велел  сжечь спорные укрепления Прилуки  и Снетино. Люди Вишневецкого оказали  сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые.

      Вооруженные стычки во владениях Вишневецкого могли  привести к более широкому военному столкновению. Надежда на это и  привела Отрельенв в Брачин. Самозванец рассчитывал, что Вишневецкий поможет  ему втянуть в военные действия против России татар и запорожских  казаков.

      Борис Годунов обещал князю Адаму щедрую награду за выдачу “вора” . Получив  отказ, царь готов был прибегнуть к силе. Опасаясь итого, Вишневецкий  увез Отрепьева подальше от границы, в Вишневец, где тот “летовал и зимовал” .