Пруссы. Хозяйство и общественные отношения до тевтонского завоевания

Глава II. Общественный строй пруссов по англо-саксонским, скандинавским и древнерусским источникам 

     На  основании письменных источников, прежде всего орденских хроник, договоров и актов, можно говорить о том, что основу прусского общества составляла община. Ее форма, учитывая уровень развития общества и данные по соседним территориям, — земледельческая (соседская, территориальная, протокрестьянская) община. Она состояла из сельского поселения (деревни) или нескольких поселений. По подсчетам В. Т. Пашуто, в прусской общине было 12 дворов или 12 домохозяев. Во главе общины стоял староста или старейшина.

     Группа  общин составляла волость. Волостным административным центром, вероятно, служило укрепленное поселение (городище), в котором проживал представитель местной знати, управляющий округой, и которое использовалось как укрытие для населения в случае опасности. Возможно, что скандинавский путешественник Вульфстан, говоря о прусских королях, сидящих в городах, имеет в виду именно этих волостных правителей.

     Волости объединялись в территориальные единицы - земли. По данным Петра Дусбурга, в начале XIII века в Пруссии существовало 11 таких земель: Скаловия, Надровия, Самбия, Натангия, Вармия, Бартия, Помезания, Погезания, Галимбия, Судовия и Сас-совия (Любовия). Данная точка зрения является ныне общепринятой, хотя существует мнение П. И. Кушнера о том, что эти названия носят искусственный характер и привнесены рыцарями Ордена. Такой вывод он сделал на основании анализа названий земель, например, Надровия происходит от литовского слова «дравис», что означает «борть» и характеризует данную землю как лесной район. Название «Вармия» восходит к «вармус», что означает «красный» и объясняется широким распространением обрывистых берегов из красной глины на Вислинском (Калининградском) заливе. То есть П. И. Кушнер считает, что рыцари Ордена, завоевывая Пруссию, для удобства управления разделили ее территорию на районы, которые были названы по наиболее примечательным особенностям местности. Каждая прусская земля управлялась советом знати, среди которой к середине XIII века выделяются особо могущественные роды (Виды в Вармии, Склодо в Самбии, Монте в Натангии и др.). Однако сложения института единовластных наследственных правителей земель у пруссов не произошло. Распространенное в нашей науке мнение В. Т. Пашуто о наличии в середине XIII века конфедерации прусских земель ничем не доказывается (15). Единственная попытка Генриха Монте объединить военные силы нескольких прусских земель в период второго прусского восстания потерпела неудачу. Военные вожди, которых хронисты Ордена выделяют в составе знати, не успели выдвинуться на первые позиции в прусском обществе, что явилось результатом раздробленности земель к началу завоеваний крестоносцев. Тем не менее, начиная с X века, существует понятие, определяющее политическую структуру территории между Вислой и Неманом как совокупность 11 земель, — Пруссия.

     До  настоящего времени не ясно, каким  было соотношение племенной и  земельной структур. Земля Судовия (Ятвягия) соответствует территории племени судавов первой половины I тысячелетия, что объясняется отсталостью  этого района Пруссии в социальном развитии, то есть она была своеобразным медвежьим углом. Самбия, Натангия и Вармия расположены на землях бывшего племени эстиев, а ныне пруссов. Что касается Помезании, Погезании, Сассовии и Надровии, то, скорее всего, они представляли собой сложные пограничные образования. Так, например, Надровия являлась буферной зоной между судавами и собственно пруссами. Более точное представление о соотношении политических и этнических границ Пруссии можно будет получить только в будущем в результате улучшения изученности памятников археологии, прежде всего, поселений.

     На  территории Пруссии шел активный процесс дифференциации общества. Об этом можно получить сведения из англо-саксонских источников. Король Альфред Великий (871—901), занимаясь историей, переводил в 888—893 гг. хронику Орозия (IV— V вв.). В этот перевод Альфред включил три самостоятельных отрывка по географии современной ему Европы: о географии Средней Европы, о прибрежье Балтийского моря и о Крайнем Севере. Последние два отрывка были записаны со слов известных в то время мореплавателей — Вульфстана и Отера.

     Сообщение Вульфстана весьма интересно для  истории пруссов (16). Он прибыл из Шлезвига на корабле в Вислинский залив; в своем сообщении он упомянул близлежащий город Трусо. Как бы ни определять месторасположение этого города, ясно одно, что Вульфстан побывал в районе Помезании, Погезании и, может быть, Вармии. О лежащей к востоку от Вислы земле эстиев Вульфстан говорит, что «она очень велика и там много городов («manig burh») и в каждом городе есть король, и там также очень много меду и рыбной ловли, и король («cyning») и богатые люди («pa ricostan men») пьют кобылье молоко, а бедные («pa unspedigan») и рабы («ра peowan») пьют мед. И много войн бывает у них; и не употребляется пиво среди эстиев, но меду там достаточно». Итак, можно отметить у пруссов Привислинья уже в IX в. развитие процесса классообразования. Выделилась господствующая верхушка, упоминаются «короли» и «богатые люди», противостоящие бедным людям — не рабам и рабам (17).

     Вульфстан сохранил также сведения об одном интересном обычае, характеризующем в некоторой мере и степень развития процесса классового расслоения. «И есть у эстиев обычай,— сообщал он,— что если там умрет человек, он остается лежать внутри [дома] несожженным у своих родственников (magum) и друзей (freondum) в течение месяца, а, иногда, и двух; а короли и другие высокопоставленные люди (heah —oungene men) — тем дольше, чем больше богатства (speda) они имеют; и иногда они остаются несожженными в течение полугода и лежат поверх земли в своих домах (husum). И все время, пока тело находится внутри [дома], там происходят пир и игра до того дня, пока они его не сожгут.

     Затем в тот самый день, когда они  его решают вынести к костру, они  делят его имущество, которое  остается после пира и игр, на пять или шесть [частей], иногда больше, в зависимости от размера имущества. Из него наибольшую часть они кладут примерно на расстоянии одной мили от города, затем другую, потом третью, пока не будет положено всё в пределах мили; и наименьшая часть должна находиться ближе всего к городу, в котором лежит мертвый человек. Затем собираются все мужчины, имеющие наиболее быстрых лошадей в стране, примерно на расстоянии пяти или шести миль от того имущества

     Затем мчатся они все к имуществу; и  тот человек, который имеет быстрейшую лошадь, приходит к первой и крупнейшей части, и так один за другим, пока всё не будет взято; и наименьшую долю берет тот, кто достигает ближайшей к селению части имущества. И затем каждый едет своей дорогой с имуществом, и принадлежит оно им полностью; и потому там быстрые лошади чрезвычайно дороги. И когда его сокровища таким образом полностью розданы, тогда его выносят наружу и сжигают вместе с его оружием и одеждой; и они растрачивают все его имущество главным образом во время долгого лежания умершего в доме и потому, что они кладут его на дорогу, куда скачут чужие и забирают [его]. И есть среди эстиев обычай, что там человек любого языка [народа?] должен быть сожжен, и если там находят несожженную кость, то должны они ее задорого выкупать» (18).

     На  первый взгляд может показаться, что  описанный Вульфстаном обычай  свидетельствует о всеобщем равенстве  у эстиев. Однако это не так.

     Во-первых, речь идет лишь о движимом имуществе; только оно поступает в раздел среди участвующих в конном состязании. Во-вторых, в это распределение  поступает меньшая часть имущества, а именно та, которая остается после продолжительных пиров и игр, происходящих в доме покойного, где главная роль принадлежит его близким и друзьям. В-третьих, в состязании рассчитывать на успех мог лишь тот, кто имел быстрого коня. Вульфстан говорит, что быстрые кони были весьма дороги. Значит, участвовать в состязании мог лишь состоятельный человек.

     Следовательно, можно предполагать, что Вульфстан  говорит лишь о пережитке древнего обычая, когда имущество умершего делили между народом. В его время  этот обычай фактически уже содействовал укреплению имущественного положения  знати. Частые внутренние войны имели тот же результат. Что происходило на пирах и играх в доме умершего, мы не знаем, но бесспорно, что именно родственники и дружина находились в привилегированном положении, распоряжаясь большей частью имущества покойного.

     Описание обряда вызывает недоумение у многих исследователей, которые считают, что Вульфстан смешал несколько разных обычаев. Наибольшие сомнения вызывает беспорядочная трата движимого имущества умершего.

     На  наш взгляд, Вульфстан ничего не напутал. Можно предложить как минимум два объяснения данного сюжета. В период господства отцовского рода, когда власть мужчин становится неограниченной, они стараются закрепить порядок наследования имущества только за своими прямыми наследниками, в первую очередь сыновьями. Известно, что иногда мужчина требовал уничтожения всего своего движимого имущества, которое сжигалось на погребальном костре или раздаривалось в случае отсутствия наследника. У племен юго-восточной Прибалтики единственным наследником признавался родной сын. Поэтому возможно, что в данном случае Вульфстан был свидетелем или с чьих-то слов описал обряд, связанный со смертью представителя знати, не оставившего наследника.

     Второе  объяснение можно предложить, исходя из процесса дифференциации варварского  общества. Появление военных вождей и их ближайшего окружения, дружинников, — явление общее для всех территорий. Возможно, что похороны такого вождя и описаны у Вульфстана. А поскольку вождь получил имущество в результате деятельности организации, которую он возглавлял, любой из ее членов мог, скорее всего, претендовать на какую-то часть этого имущества.

     Загробный мир представлялся пруссам зеркальным отражением живого, в него попадали с тем погребальным инвентарем и  сопроводительными жертвами, которые  попадали в погребальный костер. Отправлением погребального культа ведали специальные жрецы — тулисоны и лигашоны, которые якобы наблюдали невидимую простому смертному картину перехода в загробный мир. «Которые как бы родовые жрецы и потому считают себя вправе присутствовать на похоронах умерших и заслуживают адских мучений за то, что зло называют добром и восхваляют мертвых за их воровство и грабежи, за грязь их жизни и хищения и остальные пороки и прегрешения, которые они совершили, пока были живы; и вот, подняв к небу глаза, они восклицают, ложно утверждая, что они видят предлежащего мертвеца, летящего среди неба на коне, украшенного блистающим оружием, несущего в руке сокола, с большой свитой направляющегося в другой мир». Большое значение пруссы придавали почитанию духов умерших. В день поминовения, осенью, на могилах оставляли шкуры лошадей, чтобы дух умершего мог добраться до родного дома, где возле порога их ожидали еда и питье. Главную роль среди жрецов играл Криве, святилище которого находилось в Ромове, где находился священный дуб, возле которого горел неугасимый огонь, и власть которого распространялась и на литовские и ливонские земли.

     Таким образом, по данным Вульфстана, в местном обществе можно выделить три социальные группы: знать, свободные и рабы. Но Вульфстан не сообщает, как распределялась земля, составлявшая основное богатство пруссов. Об этом можно узнать от польского хрониста Галла-Анонима (XI в.), писавшего по прошествии еще двух веков. Наблюдая жизнь более отсталого (чем описанный Вульфстаном) прусского края галиндов и сосов, он сообщал об отсутствии у них городов и крепостей. Вместе с тем, заслуживает полного внимания его замечание о том, что земля там «распределена по наследственным жребиям (per sortes hereditarios) между земледельцами (ruricolis) и жителями (habitatoribus)». Наследственные жребии — это шаг по пути развития частной собственности на землю. A земледелие и здесь составляло основу хозяйства. Тот же хронист сообщает о существовании в этом крае сел и, видимо, укрепленных построек, которые уничтожались польским войском: князь Болеслав,— пишет хронист,— «сжег многие села и постройки».

     Говоря  о пруссах, захваченных войском  Болеслава в плен, Галл-Аноним уточняет, что в плен попало большое число «свободных мужчин и женщин, мальчиков и девочек, рабов и служанок (viros et mulleres, pueros et puellas, servos et ancillas)» (19). Представляется бесспорным наличие у галиндов и сосов, как и у пруссов Привислинья, имущественного и социального неравенства (в частности и патриархального рабства).

     Материальная культура древних пруссов, к сожалению, недостаточно изучается в археологии. Но и полученные уже предварительные данные очень интересны; они подкрепляют предложенную здесь трактовку источников. В течение нескольких лет ведутся археологические раскопки на территории древней Самбии (под руководством Ф. Д. Гуревич), в Калининградской области, на Приморском полуострове. Добытый материал показывает наличие сильных связей у самбийских пруссов со славянами — русскими, поморскими, польскими. В первые века новой эры здесь существовало пашенное земледелие; найдены большие запасы пшеницы, остатки проса, гороха; о животноводстве свидетельствуют сосуды, предназначенные для изготовления сыра.

     Уровень развития производительных сил X—XI вв. характеризуют железный сошник с широким лезвием, слабоизогнутый серп, ножовка и другие орудия труда. Это — предметы местного производства; здесь же найдены и шлаки. Издавна пруссы вели торговлю изделиями из янтаря; найдены весы и гирьки. О возникновении частной собственности говорят находки замков. Следовательно, производительные силы достигли в Самбии того уровня, когда производство продуктов силами семьи, при наличии внешнего обмена, делает возможным развитие частной собственности и эксплуатацию человека человеком.