Личность Ивана Грозного

   Поражение оказалось тяжелым ударом не только для страны, но и для престижа царя Ивана и его опричников. И современники, и ближайшие потомки считали это событие божьей карой за бесчинства опричников. Правда, царь, как обычно, нашел виноватого: уже летом читали публично покаянную грамоту князя Ивана Мстиславского, признававшегося в том, что «государю... и всей Русской земле изменил, навел семи с моими товарыщи безбожного крымского Девлет-Кирея царя». Кто мог бы поверить этому «признанию», если сам «изменник» продолжал первенствовать в Боярской думе, а вскоре был назначен наместником в Новгород? Просто покладистый Мстиславский оказал царю услугу — взял грех на себя. Зато у царя появилась новая возможность обвинять «бояр-изменников» во всех бедах страны.

   Разгром 1571 г. значительно ухудшил внешнеполитическое положение страны. На переговорах  с Крымом русские дипломаты получили тайную инструкцию, в крайнем случае соглашаться на уступку Астрахани, но ханские послы требовали Казани. В этих условиях Девлет-Гирей решил следующим летом повторить поход. У царя не оставалось выхода. Он назначил командующим войсками опытного воеводу, часто оказывавшегося в опале,— князя Михаилу Ивановича Воротынского и объединил под его началом и опричников и земских людей. В каждом полку вместе воевали люди из земщины и опричнины, в каждом полку среди воевод были и опричники, и земские. Это объединенное войско 30 июля 1572 г. возле деревни Молоди (примерно в 45 километрах к югу от Москвы, возле Подольска) наголову разбило Девлет-Гирея. В плен попал даже знаменитый крымский полководец Дивей-Мурза. Страна была спасена. Спасителя же — Воротынского — царь Иван отблагодарил по-своему: меньше чем через год он был казнен по доносу своего холопа, утверждавшего, что Воротынский хотел околдовать царя. Курбский сообщает, что князя связанным держали над огнем, а Грозный сам подгребал угли поближе к жертве.

   Битва при Молодях стала победой не только над Девлет-Гиреем, но и над опричниной. Даже Ивану IV стало ясно, что сохранение этого зловещего учреждения угрожает обороноспособности страны. Осенью 1572 г. государь опричнину «отставил», и сразу она стала одиозной: наказанию кнутом подлежал тот, кто только осмелится произнести это слово, внезапно превратившееся в крамольное. Отмена опричнины не прекратила террора (хотя ничего похожего ни на Новгородский погром, ни на казни лета 1570 г. уже не повторялось), более того: были казнены некоторые опричники, в том числе чересчур скомпрометировавшие себя палачеством. Но царь сделал и некоторые жесты в пользу земщины: была возвращена небольшая часть конфискованных имений, реабилитированы (посмертно) некоторые из жертв террора, в Новгород торжественно вернули две иконы в серебряных окладах, хотя все остальное награбленное осталось у царя.

   Причины и цели опричнины

   Каковы  же были ее причины, на какие цели она  была направлена и к каким объективным  результатам привела?

   Был ли все же какой-то смысл в этой вакханалии казней и убийств? Речь идет не об оправдании опричнины, ибо цель не оправдывает средств, и никакие «государственные соображения» не могут обелить убийство десятков тысяч невиновных людей. Речь — о задачах опричнины, о ее корнях. По концепции С. Ф. Платонова: борясь с реакционным боярством, царь опирался на дворян. Поэтому он выселял из опричных уездов враждебных ему бояр, заменяя верными дворянами.

   В результате изучения истории опричнины  удалось выявить много существенных фактов, которые, однако, уже не уместились в рамках платоновской концепции.

   Прежде  всего, о переселениях. Они вовсе  не были такими массовыми, как представлялось Платонову. Еще перед Великой  Отечественной войной молодой историк  Г. Н. Бибиков (погибший вскоре на фронте) выяснил, что в опричнину вошли главным образом заселенные рядовыми служилыми людьми уезды, а вовсе не форпосты крупного княжеско-боярского землевладения, как полагал Платонов. А. А. Зимин показал, что выселению подлежали в основном опальные и их родня, значительное же количество местных землевладельцев было, вероятно, просто принято в опричнину. А ведь именно на опричных переселениях в основном базируется представление об опричнине как об антибоярском мероприятии.

   В этой связи необходимо остановиться на вопросе об отношениях боярства и дворянства, о политических позициях этих социальных групп класса феодалов. Кобрину представляется ошибочным распространенное представление о том, что боярство было постоянной аристократической оппозицией центральной власти. Начнем с логического противоречия, заключенного в этом тезисе. Все историки единодушны в том, что вся правительственная политика XV—XVI вв. была направлена на централизацию страны, а воплощалась она в указах и законах, оформленных как «приговоры» Боярской думы — высшего правительственного учреждения. Аристократический состав думы известен и твердо установлен, ее подчас считают неким советом знати, ограничивающим власть монарха. Итак, именно бояре принимают меры, направленные на централизацию.

   Экономически  бояре не были заинтересованы в сепаратизме, скорее наоборот. Они не владели  крупными латифундиями, расположенными компактно, «в одной меже». Крупный  землевладелец имел вотчины и  поместья в нескольких — четырех-пяти, а то и в шести уездах. Границы же уездов — это рубежи бывших княжеств. Возврат к удельному сепаратизму серьезно угрожал земельным владениям знати.

   Титулованные  бояре, отпрыски старых княжеских родов, утративших свою независимость, постепенно сливались с нетитулованной знатью. Обломки собственно княжеских вотчин, где их права еще в первой трети XVI в. носили некоторые следы прежней суверенности, составляли все меньшую часть их владений, расположенных столь же чересполосно, как и у нетитулованных бояр.

   Ошибочно  также, по мнению Кобрина, противопоставление бояр-вотчинников дворянам-помещикам, встречающееся в учебной и популярной литературе. В социальном составе помещиков и вотчинников не было существенной разницы: и среди тех и других мы встречаем и аристократов, и служилых людей среднего ранга, и «мелкую сошку». Нельзя противопоставлять вотчину и поместье как наследственное и ненаследственное владения: и вотчину можно было конфисковать в опале, за служебную провинность или за политическое преступление, и поместья фактически с самого начала передавались по наследству. Да и размеры вотчин и поместий не дают основания считать вотчину крупной, а поместье мелким. Наряду с крупными вотчинами было много мелких и даже мельчайших, где землевладелец наряду с эксплуатацией труда зависимых крестьян вынужден был сам пахать землю. Вместе с тем одновременно с небольшими поместьями (но таких микроскопических, как мелкие вотчины, первоначально не было) встречались и весьма крупные, не уступающие по размерам большим вотчинам. Все это очень важно, ибо как раз противопоставление крупной «боярской вотчины» «мелкому дворянскому поместью» — главная опора концепции противоборства боярства и дворянства, борьбы боярства против централизации.

   Не  была антибоярской и опричнина. И  дело здесь не только в том, что  переселения, в которых видели главный социальный смысл этого мероприятия, не были столь массовыми и всеобъемлющими. С. Б. Веселовский тщательно изучил состав казненных при Иване Грозном. Разумеется, среди погибших немало бояр: они стояли ближе к государю, а потому на них чаще обрушивался царский гнев. «Кто был близок к великому князю, тот ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал»,— писал Генрих Штаден. Да и казнь знатного боярина была куда заметнее, чем гибель рядового сына боярского, не говоря уже о крестьянине или «посадском мужике». В Синодике опальных, куда по приказу царя Ивана были записаны для церковного поминовения его жертвы, бояре названы по именам, а люди из низших слоев общества — часто цифрой с добавлением: «ты, господи, сам веси знаешь имене их». И все же, по подсчетам Веселовского, на одного боярина или человека из государева двора «приходилось три-четыре рядовых землевладельца, а на одного представителя класса привилегированных служилых землевладельцев приходился десяток лиц из низших слоев общества». Дьяки и подьячие, незнатные государственные чиновники — основа складывающегося аппарата государственного управления, опора централизации. Но сколько их погибло в годы опричнины! «При царе Иване,— писал Веселовский,— служба в приказном аппарате была не менее опасным для жизни занятием, чем служба в боярах».

   Итак, острие опричного террора было направлено вовсе не только и даже не главным  образом против боярства. Выше уже  отмечалось, что и состав самих  опричников был не менее аристократичен, чем состав земщины.

   Таким образом, по Платонову, уничтожая аристократический  строй служилого землевладения, опричнина была направлена, в сущности, против тех сторон государственного порядка, которые терпели и поддерживали такой строй. Она действовала  не «против лиц», как говорит В.О. Ключевский, а именно против порядка, и потому была гораздо белее орудием государственной реформы, чем простым полицейским средством пресечения и предупреждения государственных преступлений. Говоря так, Платонов совсем не отрицает тех отвратительно жестоких гонений, которым подвергал в опричнине Грозный царь своих воображаемых и действительных врагов.

   Итоги и последствия опричнины

   Путь  централизации страны через опричный террор, по которому пошел Грозный, был разорительным и даже гибельным для России. Централизация двинулась вперед, но в таких формах, которые просто нельзя назвать прогрессивными. Дело здесь не только в том, что протестует нравственное чувство (что, впрочем, тоже немаловажно), но и в том, что отрицательно сказались на ходе отечественной истории последствия опричнины. Рассмотрим ближе её политические последствия:

   а). Первое из политических последствий  опричнины Ивана Грозного заключалось  в необыкновенно энергичной мобилизации  землевладения, руководимой правительством. Опричнина массами передвигала служилых людей с одних земель на другие; земли меняли хозяев не только в том смысле, что вместо одного помещика приходил другой, но и в том, что дворцовая или монастырская земля обращалась в поместную раздачу, а вотчина князя или поместье сына боярского отписывалось на государя. Происходил как бы общий пересмотр и общая перетасовка владельческих прав. Результаты этой операции имели бесспорную важность для правительства, хотя были неудобны и тяжелы для населения. Ликвидируя в опричнине старые поземельные отношения, завещанные удельным временем, правительство Грозного взамен их везде водворяло однообразные порядки, крепко связывавшие право землевладения с обязательной службой. Это требовали и политические виды самого Грозного и интересы, более общие, государственной обороны. Стараясь о том, чтобы разместить на землях, взятых в опричнину, "опришнинских" служилых людей, Грозный сводил с этих земель их старых служилых владельцев, не попавших в опричнину, но в то же время он должен был подумать и о том, чтобы не оставить без земель и этих последних. Они устраивались в "земщине" и размешались в таких местностях, которые нуждались в военном населении. Политические соображения Грозного прогоняли их с их старых мест, стратегические надобности определяли места их нового поселения. Нагляднейший пример того, что испомещение служилых людей зависело одновременно и от введения опричнины и от обстоятельств военного характера, находится в так называемых Полоцких писцовых книгах 1571 г. Они заключают в себе данные о детях боярских, которые были выведены на литовский рубеж из Обонежской и Бежецкой пятин тотчас после взятия этих двух пятин в опричнину. В пограничных местах, в Себеже, Нещерде, Озерищах и Усвяте, новгородским служилым людям были розданы земли каждому сполна в его оклад 400 - 500 четей. Таким образом, не принятые в число опричников, эти люди совсем потеряли земли в новгородских пятинах и получили новую оседлость на той пограничной полосе, которую надо было укрепить для литовской войны. У нас мало столь выразительных образчиков того влияния, какое оказывала опричнина на оборот земель в служилом центре и на военных окраинах государства. Но нельзя сомневаться, что это влияние было очень велико. Оно усилило земельную мобилизацию и сделало ее тревожной и беспорядочной. Массовая конфискация и секуляризация вотчин в опричнине, массовое передвижение служилых землевладельцев, обращение в частное владение дворцовых и черных земель - все это имело характер бурного переворота в области земельных отношений и неизбежно должно было вызвать очень определенное чувство неудовольствия и страха в населении. Страх государевой опалы и казни смешивался с боязнью выселения из родного гнезда на пограничную пустошь без всякой вины, "с городом вместе, а не в опале". От невольных, внезапных передвижений страдали не только землевладельцы, которые обязаны были менять свою вотчину или поместную оседлость и бросать одно хозяйство, чтобы начинать другое в чуждой обстановке, в новых условиях, с новым рабочим населением. В одинаковой степени страдало от перемены хозяев и это рабочее население, страдало особенно тогда, когда ему вместе с дворцовой или черной землей, на которой оно сидело, приходилось попадать в частную зависимость. Отношения между владельцами земель и их крестьянским населением были в ту пору уже достаточно запутаны; опричнина должна была еще более их осложнить и замутить.

   В XVI в., в результате того, что численность  служилого класса росла с чрезвычайной скоростью, активно шла раздача  земель служилым людям. На интенсивный рост численности повлияла борьба с соседями на окраинах немецкой, литовской и татарской, которая заставляла во что бы то ни стало увеличивать боевые силы государства. На границах протягивались линии новых и возобновленных крепостей. В этих крепостях водворялись гарнизоны, в состав которых поступали люди из низших слоев населения, менявшие посадский или крестьянский двор на двор в стрелецкой, пушкарской или иной "приборной" слободе. Этот вновь поверстанный в государеву службу мелкий люд в большинстве своем извлекался из уездов, которые тем самым теряли часть своего трудоспособного населения. На смену ушедшим в уездах водворялись иного рода "жильцы"; они не входили в состав тяглых миров уезда и не принадлежали к трудовой массе земледельческо-промышленного населения, а становились выше этой массы, в качестве ее господ. То были служилые помещики и вотчинники, которым щедро раздавались черные и дворцовые земли с тяглым их населением. В течение всего XVI века можно наблюдать распространение этих форм служилого землевладения, поместья и мелкой вотчины, на всем юге и западе Московского государства в Замосковье, в городах от украйн западных и южных, в Понизовье. Нуждаясь в людях, годных к боевой службе, сверх старинного класса своих слуг, вольных и невольных, знатных и незнатных, правительство подбирает необходимых ему людей, сажая на поместья, отовсюду, изо всех слоев московского общества, в каких только существовали отвечающие военным нуждам элементы.

   Следует отметить те последствия, какими сопровождалось для коренного городского населения водворение в города и посады служилого люда. Военные слободы и осадные дворы губительно действовали на посадские миры. Служилый люд отнимал у горожан их усадьбы и огороды, их рынок и промыслы. Он выживал посадских людей из их посада, и посад пустел и падал. Из центра народнохозяйственной жизни город превращался в центр административно-военный, а старое городское население разбредалось или же, оставаясь на месте, разными способами выходило из государева тягла. Нечто подобное происходило и с водворением служилых людей в уездах.

   Таким образом, к исходу XVI в. в уездах южной  половины Московского государства  служилое землевладение достигло своего крайнего развития в том смысле, что захватило в свой оборот все  земли, не принадлежавшие монастырям и дворцу государеву. Тяглое население южных и западных областей оказалось при этом сплошь на частновладельческих, служилых и монастырских землях, за исключением небольшого, сравнительно, количества дворцовых волостей.