Краткая история имяславских споров в России начала ХХвека

      Сам Владыка Никон во время побоища  в Пантелеимоновом монастыре  осмотрительно не присутствовал, а  находился на «Донце».

      На  пароходе «Херсон» в Одессу был вывезен 621 монах (из них насельников Пантелеимонова монастыря – 418, Андреевского скита – 183). Иноки Андреевского скита сопротивления не оказали, противники имяславцев объясняли покорность «имябожников» Андреевского скита тем, что они были уверены: пароход прислан Государем по ходатайству Булатовича для отправки имяславцев в специально отведенный для них российский монастырь¹⁵⁸. Остаток имяславцев числом 212 был посажен на пароход «Чихачев» чуть позже и 17 июля был доставлен в Одессу.

      В Одессе монахи подверглись подробному дознанию для выяснения личности и степени причастности к беспорядкам. Решение официальных лиц было довольно суровым: «Лица, признанные в сане и монашестве русскою церковною властью, в числе 8 были отправлены на подворье Андреевского скита. 40 человек, обвиняемых и подозреваемых в уголовных преступлениях, были отправлены в тюрьму, а остальные были направлены по проходным свидетельствам в мирском одеянии для водворения на родину по местам прописки»¹⁵⁹. В России указом Синода от 24 августа 1913 года иноки, не принявшие Послания Святйшего Синода, запрещались в священнослужении и причащении Святых Тайн. В ознаменование окончания борьбы с имяславцами Патриарх Герман V наградил архимандрита и наместника Пантелеимонова монастыря золотыми наперстными крестами и грамотами. В послании к Святейшему Синоду Патриарх выразил пожелание, чтобы лица, изгнанные с Афона, даже при раскаянии не могли быть возвращены на Афон¹⁶⁰. Именно эта цель, т.е. ослабление русского влияния на Афоне, по мнению многих исследователей, преследовалась Греческой Церковью во время борьбы с русскими имяславцами.

9. СУД МОСКОВСКОЙ  СИНОДАЛЬНОЙ КОНТОРЫ

      По  завершении расправы над непокорными  монахами журнал «Русский инок» опубликовал заметку под названием: «Благодарность Государю за освобождение Афона от революционеров и сектантов», в которой цитировал благодарственную телеграмму архимандрита Пантелеимонова монастыря Мисаила. В адрес Императора отец Мисаил, собственноручно уничтоживший в свое время имяборческий «Акт о недостопоклоняемости имени "Иисус"» и подписавший имяславское исповедание, выражал «усерднейшую благодарность за освобождение […] монастыря от грозившей ему со стороны революционеров и сектантов опасности разорения»¹⁶¹. 24 августа обер-прокурор Синода В.К Саблер представил Государю записку игумена Иеронима аналогичного содержания, записка была датирована 3-м июля.

      В ответ на несправедливо присвоенные  имяславцам клички, о. Антоний (Булатович) пишет Открытое письмо архимандриту Мисаилу, в котором с гневом в резкой форме отвергает воздвигнутые на них обвинения: «да падет же это имя "сектанты" на вашу собственную голову, как некогда имя "идолопоклонники", коим иконоборцы клеймили православных исповедников и почитателей святых икон, пало на их-же главу, и мнившие себя около двух столетий православными: и цари, и архиереи, и ученые, и игумены, и всякие властные лица, яро преследовавшие мечем и огнем почитателей икон, ныне предаются ежегодно в Неделю Православия анафеме! […] Слово "революционер" означает противника существующего государственного строя. Но таковыми по всей справедливости есте вы и единомысленные с вами, по крайней мере, это можно сказать о главарях вашей имяборческой партии, ибо всем на Афоне известна их антидинастическая проповедь в 1905 году. Теперь ваши главари заделались монархистами, что же касается до нас, то мы никогда ими быть не переставали и не перестанем! […] Наш Великий Государь весьма премудро ответил на вашу безумную телеграмму: "Желаю Пантелеимоновскому монастырю мира, тишины и благочестия". Присоединяемся и мы самым искренним образом к сему благопожеланию, но, увы, оно не исполнимо, ибо вы отреклись от Имени Иисусова […]. Где ваши старцы-подвижники? Все изгнаны! Где самые теплые, горящие верою христолюбцы? Все изгнаны»¹⁶²!

      В конце сентября в Алупке Николай II принял наместника Пантелеимонова монастыря  иеромонаха Иакинфа и духовника  иеромонаха Мелитона. Иеромонахи благодарили  Государя «за спасение от гибели». Царь, в свою очередь, интересовался обстоятельствами происшедших беспорядков и выразил пожелание «чтобы впредь не повторялись такие печальные события»¹⁶³. Николай II все последнее время следил за конфликтом, и командирование архиепископа Никона, отправка на Афон солдат происходили с санкции Императора. Уже 17 июля, т.е. по истечении двух недель после начала силовых действий против имяславцев на Афоне, Император заслушал доклад обер-прокурора об этом событии. Вечером того же дня Николай II с Императрицей встречались с Григорием Распутиным, имевшим в то время определенное влияние на царскую семью. Сам Распутин был горячим сторонником имяславских идей, и его мнение не могло не быть услышано Государем Императором.

      Согласно  показаниям С.П. Белецкого, данным в 1917 году следственной комиссии Временного правительства, Распутин живо интересовался имяславским вопросом: «На одном из ближайших обедов у кн. Андронникова с Распутиным, - рассказывает С.П. Белецкий, - я навел разговор на тему об имябожцах […] мне хотелось выяснить, не было ли каких-либо влияний на Распутина со стороны какого-либо кружка, занимающегося церковными вопросами или интриги против Саблера, говорило ли в нем чувство жалости, когда он лично видел прибывших […] тайно в Петроград этих монахов преклонного возраста (многие из них были в схиме) с обрезанными бородами и надетом на них штатском платье, и когда он отвозил их в таком виде напоказ во дворец. […] Затронутая мною на обеде у Андронникова тема об имябожниках оживила Распутина и из его слов объяснения мне существа разномыслия, происшедшего на Афоне, и из его горячей поддержки их мнения мне было очевидно, что он сам был сторонником этого течения в монашеской среде; при этом, когда я ему поставил прямо вопрос, верует ли он так же как и они, он мне прямо ответил утвердительно и добавил, что не только на Афоне монахи придерживаются этого толкования Имени Божьего, но и в других старых монастырях, которые он посещал, и что спор этот давний. Затем впоследствии, как я уже говорил, Распутин все время отстаивал имябожцев»¹⁶⁴.

      Желая выслушать обе противостоящие стороны, 13 февраля 1914 года Николай II принял в  Царском Селе депутацию из четырех  афонских старцев, изгнанных с Афона  за исповедание имяславия. Император  не вмешивался в развитие событий, предоставив  решать догматические вопросы Синоду. Но уже сам факт высокомилостивого  приема «имябожников» направил ход  дел в более благоприятное  для имяславцев русло.

      Немирное  положение дел чрезвычайно тяготило имяславскую сторону, они всеми  силами пытались найти пути возвращения к общению с Церковью и возможности примирения противоборствующих партий. В начале февраля 1914 года иеросхимонах Антоний Булатович подает Прошение в Святейший Правительствующий Синод: «Покорнейше просим Святейший Синод, убедившись в Православии сих наших тезисов, признать, что мы, открыто исповедуя Божественность Имени Божия Иисус, ни в чем не отступили и не отступаем от вероучений и догматов Православной Церкви, и тем дать нам возможность со спокойной совестью предать себя духовному попечению Святейшего Синода и пастырей церковных, и с тем прекратить всякие дальнейшие догматические споры»¹⁶⁵.

      Святейший Синод назначил членов суда для рассмотрения Московской Синодальной конторой дела двадцати пяти «имябожников». Начало суда было назначено на первые дни после  Фоминой недели. Вследствие бедственного положения изгнанных иноков на родине, в Государственную Думу был подан запрос с просьбой срочно рассмотреть правовое положение лиц, утерявших насильственно монашеский сан. Дума проголосовала против срочности решения этого вопроса, и запрос передали в соответствующую комиссию для подготовки ответа.

      В связи с подготовкой суда афонские иноки предприняли ряд встречных  шагов. Святейшему Синоду было направлено «Исповедание веры афонских иноков», в котором афонцы просили пересмотра основных богословских положений и выводов, сделанных в Послании Святейшего Синода от 18 мая 1913 года. Отцы повторяли, что «именуя Имя Божие и Имя Иисусово: Богом и Самим Богом» они чужды «как почитания Имени Божиего за сущность Его, так и почитания Имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое-то особое Божество, так и обожения самих букв и звуков и случайных мыслей о Боге»¹⁶⁶. «Ибо несогласие руководящих тезисов с учением Святых Отцев не допускает нас принять вызов на Церковный суд и подчиниться его решению»¹⁶⁷, - резюмировали отцы-имяславцы. Но Синод настаивал на согласии с формулировками Послания и в случае отказа грозил монахам осуждением. Таким образом, суд не затрагивал богословских вопросов и превращался в принуждение к принятию «заведомо неправославного» официального мнения.

      Отец  Антоний, видя бесплодность дискуссии  со Святейшим Синодом, 25 марта 1914 года направляет письмо Государю с просьбой о защите. «Суд над нами обставлен так, что он не в силах вынести какого-либо справедливого решения по главному догматическому вопросу о том, есть ли Имя Божие по природе – Бог, или – тварь? Есть ли Имя Божие – Божественная сила, или нечто не существующее реально? Есть ли Имя Божие – освящающая в таинствах Святыня или ничто?», - пишет он¹⁶⁸. Отец Антоний предлагает создать независимую специальную комиссию из духовных и светских лиц и дать возможность высказаться обеим сторонам. В случае невозможности созыва подобной комиссии, отец Антоний просит дать высочайшее повеление производить суд, руководствуясь не Синодальным посланием, а катехизисом, Священным Писанием и писаниями Святых Отцов. В завершении письма он предостерегает Императора и Россию «от тех бедствий, на которые наталкивают ее последние действия Святейшего Синода». «Если суд Московской Синодальной Конторы состоится в таком виде, в каком он предположен Святейшим Синодом, - писал отец Антоний, - то это неминуемо доведет догматический спор до такого обострения, в котором невозможно уже будет примирить мнения, но возможно будет лишь разделение, а к каким дальнейшим бедствия это приведет Россию, это ведает один лишь Бог; одно лишь нам известно, что отступление от истинных догматов навлекало на страну и на народ великий гнев Божий и тяжкие кары, от коих да избавит Царствие Господь»¹⁶⁹.

      Император был знаком с Булатовичем лично, отзываясь о нем как о «лихом офицере»¹⁷⁰, в бытность свою ротмистром игравшем значительную роль в русско-эфиопских отношениях. Возможно, это придало дополнительный вес обращению. В 1918 году при разборе в синодальном архиве документов, касающихся дела иноков-исповедников имени Господня, было найдено письмо Николая II митрополиту Московскому Макарию (Невскому), датированное апрелем 1914 года, с выражением благоприятного мнения об имяславцах¹⁷¹. Сам святитель Макарий подошел к этому вопросу с огромной осторожностью и духовным тактом, он «постарался положить конец розни, затянувшейся из-за смутного времени и, отложив окончательное решение церковного учения об Имени Божием до времени Соборного обсуждения, внес мир и восстановил справедливость. Святейший Синод в лице Высшего Церковного Управления запросил письменно старца схиигумена Германа, настоятеля Зосимовой пустыни, дать свое суждение об афонских спорах об Имени Иисусовом, на что старец отвечал: "Молитва Иисусова есть дело сокровенное, а потому возникшие разногласия следовало бы покрыть любовью", – что и выполнил на деле по велению своей совести и по послушанию митрополит Макарий»¹⁷².

      В пасхальные апрельские дни 1914 года обер-прокурор Святейшего Синода В.К. Саблер так же получает записку, подписанную Государем, где говорилось: «Душа моя скорбит об Афонских иноках, у которых отнята радость приобщения Святых Тайн. […] Забудем распрю: не нам судить о Величайшей святыне – Имени Божием, и тем навлекать гнев Господень на Родину¹⁷³; суд следует отменить и всех иноков по примеру митрополита Флавиана¹⁷⁴ разместить по монастырям, возвратить им монашеский сан и разрешить священнослужение»¹⁷⁵.

      Весной 1914 года чувствуется общее потепление отношений власть предержащих к  изгнанным афонским инокам. Этому  способствовали, во-первых, сочувствие имяславцам Государя и, во-вторых, мощная общественная реакция на действия архиепископа Никона на Афоне, выразившаяся в многочисленных публикациях в российской прессе, а также в активных прениях на эту тему в IV Государственной Думе. Газета «Вечернее время» в марте 1914 года, ссылаясь на неназванного члена Синода, писала: «в принципе уже решено принять меры к тому, чтобы облегчить течение процесса. Так, состав синодальной конторы пополняется на этот случай монастырскими старцами, которые высоко чтут имя Иисусово; при рассмотрении дела в Святейшем Синоде архиепископ Никон будет устранен от участия в заседаниях и т. д.; и если при этом подсудимые не проявят дерзостного неуважения к суду, то все они будут прощены и водворены в монастыри по собственному избранию. Вообще у нас, в Святейшем Синоде, царит в настоящее время такое настроение, что необходимо во что бы то ни стало исправить "оплошность" архиепископа Никона, а при таком настроении вряд ли можно толковать об усилении наказаний»¹⁷⁶.

      Все же, сочтя участие в церковном  суде бесполезным и даже вредным, обвиняемые монахи подали в Синод заявление об отказе от участия в суде и «отложении от всякого духовного общения с ним (Святейшим Синодом – Д.Г.) и со всеми с ним единомысленными, впредь до исправления означенных заблуждений и впредь до признания Божества Имени Божия, согласно с катехизисом и со Святыми Отцами»¹⁷⁷. Первой под текстом заявления значилась подпись иеросхимонаха Антония, за ней следовало еще 11 подписей.

      Заочный суд все же состоялся. На первых заседаниях, состоявшихся 24 апреля и 1 мая, в лоно Церкви было возвращено 10 иноков. Монахи обещали «пребывать в Церкви до конца дней, храня во всей неповрежденности ее учение и памятуя, что вне Церкви нет спасения», засвидетельствовав свой ответ целованием креста и Евангелия¹⁷⁸.