Древнерусская дружина

    «Средний» слой дружины составляли гридьба, как  считают С.М. Соловьев и И.Е. Забелин, или княжие мужи (С.В. Юшков, И.А. Порай-Кошиц). Не исключено, что в отличие от бояр, привлекавшихся к управлению, мужи занимались только военной службой. Эти дружинники составляли основной боевой контингент личных воинских сил  князя. Постепенно князь предпочитает опираться не на отцовских дружинников  – бояр, а на своих сверстников. Возможно, именно с этим связаны  многочисленные упреки летописцев в  адрес князей в том, что они  прислушиваются к советам «уных», пренебрегая мнением старших: «И нача любити [великий князь Всеволод Ярославич] смыслъ уных, свет творя  с ними, си же начаша заводити княже  правды, начаша ти унии грабити, людий  продавати, сему не ведущу в болезнех своих».⁵⁰ Возможно, за этим скрывается постепенное усиление роли князя, стремившегося избавиться от влияния дружины. Слой «средней» дружины составляли сверстники князя. Как утверждает И.Н. Данилевский, они росли и воспитывались с князем с 13-14 летнего возраста. Вместе с этими дружинниками князь обучался военному делу, ходил в первые походы. Отсюда понятно, почему их позиция была ближе князю, отчего он искал поддержки среди сверстников.

    Так же прочные узы связывали князя  с «младшей» дружиной, куда входили  отроки, детские, милостники, пасынки, носящие в зависимости от отдельных  поручаемых им обязанностей мечники, метальники, вирники, и другие. С отроками источники  знакомят нас раньше, чем с остальными представителями «младшей» дружины  – в X в.: «посемъ седоша деревляне пити, и по[42]веле Ольга отрокомъ своимъ служити перед ними»,⁵¹ «и рече Святославъ, кроме зря, отрокомъ своимъ…».⁵² Они находятся при князе, можно сказать, неотступно. Отроки, прежде всего, слуги князя. Об этом можно судить по взаимосвязи слов «отрок» и «слуга»: «и се слышавше вои, разидоша от него. Борисъ же стояше съ отрокы своими <…> [91] и се нападоша акы зверье около шатра, и насунуша и копьи, и прободоша Бориса, и слугу его, падша на нем, прободоша с ним».⁵³ Служебное назначение отроков выявляется в письменных памятниках достаточно легко. «Повесть временных лет» рассказывает об отроках, прислуживавших Ольге и Святославу. В Пространной Правде княжой отрок поставлен в ряд с конюхом и поваром: «аже в княжи отроци, или в конюхе, или в поваре».⁵⁴ На основании материала Пространной Правды можно сделать вывод, что отрок исполнял функции помощника вирника («А се покони вирнии били при Ярославе: вирнику взяти семь ведер солоду на неделю же овен любо полоть, любо две ногате; а в середу куна же сыр, а в пятницу тако же <…> то то вирнику с отрокомъ…»),⁵⁵ мостника («А се урок мостъников»),⁵⁶ по мнению М.Б. Свердлова, и мечника, и самостоятельно действующего лица по взиманию вир. Отроки – не только домашние, но и военные слуги князя. Святополк Изяславич имел 700 отроков, готовых к бою: «Он [Святополк Изяславич] же рече: «имею отрокъ своих 700»».⁵⁷ Данные об отроках говорят об их принадлежности к княжескому дому. Но вопрос об их свободе остается открытым. Скорее всего, некоторые из них в прошлом были рабами, однако, думаю, что среди них были и свободные, т.к. отрок мог занимать обычную для свободного должность помощника вирника и, в общем, находиться именно на службе.

    Многие  исследователи объединяют отроков  и детских, что не вполне корректно, т.к. они различались своими функциями  и положением. Согласно статье 86 Пространной  Правды, «а железного плати сорок  кун, а мечнику пять кун, а пол  гривны детскому; то ти железный урок, кто си в чемъ емлеть».⁵⁸ Отсюда следует, что детский следил за испытанием железа на суде, а значит, был главным исполнителем приговора в суде. Согласно статье 108 Пространной Правды, «аже братья растяжються перед княземъ о задницю, которыи детьскии идеть и делит, то тому взяти гривна кун».⁵⁹ Выходит, что в случае судебного раздела наследства между братьями детскому полагается небольшая выплата. «Во время восстания во Владимире 1178 г. были убиты не только княжеские посадники и тиуны, но и детские, и мечники «а домы их пограбиша», а это значит, что детские имели дом подобно тиунам и посадникам».⁶⁰ Из выше изложенного материала ясно, что деятельность детских значительно более ограничена, отсюда их неравное положение.

    С конца XII в. можно проследить, как «младшая» дружина постепенно поглощается княжеским двором. В источниках появляется термин «дворяне». Со временем княжеская дружина начала разрушаться, прикрепляться к земле, теряя свою способность воевать, т.к. большая часть воинов для сохранения традиций должна быть освобождена от управления и службы при княжеском дворе.

    С.В. Юшков считает, что «уже к началу XI в. наметился процесс разложения дружинных отношений, проявившийся в отрыве от княжеского двора наиболее влиятельных дружинников».⁶¹ Я также придерживаюсь мнения, что с расколом дружины на «старшую» и «младшую» при постоянном росте различий между ними стали проявляться симптомы распада дружины.

    Подводя итог, следует отметить еще раз, что  внутри древнерусской дружины существовало иерархическое деление на «старшую», «среднюю» и «младшую». Внутри каждой определенному социальному слою были присущи только его определенные функции. С течением времени роль дружины в политических делах  и ее влияние на князя изменялись. Древнерусская дружина просуществовала  до XIII века.

§ 2. Князь и дружина

    В письменных памятниках Древней Руси князь неизменно выступает на фоне дружины, в обществе своих товарищей  и помощников, деливших с ним и  удачи, и поражения.

    Как замечает А.А. Горский, дружина «набирается  и строится не по родовому принципу, а по принципу личной верности; дружина  находится вне общинной структуры; она оторвана от нее социально (дружинники не являются членами отдельных общин) и территориально (в силу обособленного  проживания дружинников)».⁶² Вместе с тем княжеско-дружинные отношения явились продолжением социальных отношений периода военной демократии. Древнерусская дружина была своеобразной военной общиной, которой руководил князь – первый среди равных. От общины пошли отношения равенства, нашедшие внешнее отражение в дружинных пирах, напоминавших крестьянские «братчины», в уравнительном порядке раздела добычи (позднее трансформировавшемся в раздел дани) – основного источника существования дружины.

    Оторвавшись от общины, дружина сначала копировала ее порядки в своем внутреннем устройстве. Под дружиной следует  понимать профессиональных воинов, за которыми признавалась номинальная коллективная собственность на земли, с которых они имели право собирать дань.

    «Повесть  временных лет» дает достаточно информации для решения задач по теме князь и дружина. Многие вопросы князь решал не самостоятельно, а с дружиной. «В лето 6452 [944 г.]. Игорь же совокупив вои многи, варяги, русь, и поляны, словени, и кривичи, и тиверцы, и печенеги наа, и тали у них поя, поиде на Греки в лодьях и на коних, хотя мьстити себе. <…> Се слышавше царь посла к Игорю лучие боляре, моля и глаголя: «Не ходи, но возьми дань, юже имал Олег, придамь и еще к той дани». Тако же и к печенегом посла паволоки и злато много. Игорь же, дошед Дуная, созва дружину, и нача думати, и поведа им речь цареву. Реша же дружина Игорева: «Да аще сице глаголеть царь, то что хочем боле того, не бишеся имати злато, и сребро, и паволоки? Егда кто весть; кто одолееть, мы ли, оне ли? Ли с моремъ кто светен? Се бо не по земли ходим, но по глубине морьстей: обьча серть всем». Послуша их Игорь…».⁶³ Как видим, вопрос о том, стоит ли продолжать поход или лучше заключить мир на достаточно выгодных условиях (если доверять летописцу), князь решает не самостоятельно, а с дружиной. Именно ее мнение оказывается решающим. Заметим попутно, что отказ от насильственного захвата всех тех богатств, которые предлагают Игорю греки, скорее всего, расценивался современниками летописца негативно. Тем не менее князь соглашается с дружиной и идет на подписание мира с греками.

    Однако  не всегда князь соглашался с мнением  дружины, а, напротив, дружина поддерживала решения князя. «В лето 6479 [971 г.]…  И посла [Святослав] слы ко цареви въ Деревьстр, бо бе ту царь, рька сице: «Хочу имети мир с тобою  тверд и любовь». Се же слышав, царь рад бысть и посла к нему дары больше первых. Святослав же прия дары, и поча думати съ дружиною своею, рька сице: «Аще не створим мира с  царем, а увесть царь, яко мало нас  есть, пришедше оступят на въ граде. А Руска земля далеча, а печенези с нами ратьни, а кто ны поможеть? Но створим мир со царем, се бо ны ся по дань яли, и то буди доволно  нам. Аще ли почнеть не управляти  дани, да изнова из Руси, совкупивше вои  множайша, поидем Царюгороду». Люба бысть  речь си дружине, и послаша лепшие мужи ко цареви…».⁶⁴

    Возникает вопрос, почему князь должен был  ориентироваться на своих воинов. Ответ можно также найти в  «Повести временных лет». Например, летописец так объясняет отказ  Святослава креститься. «В лето 6463 [955 г.]…  Живяше же Ольга съ сыном своимъ Святославом, и учашеть и мати креститися, и не браняху, но ругахуся [насмехался] тому. <…>. Яко же бо Ольга часто глаголашеть: «Аз, сыну мой, Бога познах и радуюся; аще ты познаеши, и радоматися почнешь». Он же не внимаши того, глаголя: «Како  аз хочно ин закон прияти един? А  дружина моа сему смеятися начнуть». Она же рече ему: «Аще крестишися, вси имуть тоже створити». Он же не послуша матере…».⁶⁵

    Возможно, это было связано с тем, что  его статус в дружинной среде  еще не был безусловен. Видимо, отношение  товарищей к своему князю во многом определялось тем, насколько его  поступки соответствовали тому, что  входило в понятие чести, а  удостоиться чести можно было в том случае, если поведение было одобрено «сотоварищами».

    Но, как уже было сказано, были случаи, когда князь поступал по своему усмотрению, а дружина следовала за ним, и  это показывает, что не только князь  ориентировался в своих поступках  на дружину, но и дружина следовала  за князем. «В лето 6496 [988 г.]… По Божью  же устрою в се время разболеся  Володимер очима, и не видяше ничтоже, и тужаше велми, и не домышляшеться, что створити. И посла к нему царица [византийская принцесса Анна, на которой хотел жениться Владимир], рекущи: «Аще хощеши избыти болезни  сея, то не имаши избыти недуга сего». Си слышав Володимер, рече: «Да аще  истина будеть, то поистине велик Бог  будеть хрестеянеск».И повеле хрестити ся. Епископ же корсуньский с попы царицины, огласив, крести Володимера. Яко възложи руку на нь, абье прозре. Видив же се Володимер напрасное  ицеленье, и прослави Бога, рек: «Топерво уведех Бога истиньнаго». Се же видевше  дружина его, мнози крестишася».⁶⁶ Возможно, этот отрывок отмечает некий перелом в отношениях князя и дружины. Если прежде авторитет их вождя, то теперь действия предводителя являются определенным образцом поведения для дружинников.

    В основе отношений между князем и  дружиной лежала также передача последним  некоторых материальных ценностей. Причем ценности не важны сами по себе. Получаемые богатства, судя по всему, не несли экономической сущности. Думаю, дружинников больше волновал сам  акт передачи, нежели обогащение как  таковое. «В лето 6583 [1075 г.]… придоша  сли из немецъ къ Святославу; Святослав  же, величаяся, показа им богатьство свое. Они же видевше бещисленое множьство, злато, и сребро, и поволокы, и  реша: «Се ни въ что же есть, се бо лежить мертво. Сего суть кметье луче. Мужи бо ся доищуть и болше сего». Сице ся похвали Иезекий, цесарь июдейскъ, к послом цесаря асурийска, его же вся взята быша в Вавилон: тако и по сего смерти все именье расыпася разно».⁶⁷

    Обращает  на себя внимание то, что жалобы дружинников  были сосредоточены на внешних признаках  богатства. В то же время, в отличие  от западноевропейского рыцарства, речь никогда не заходила о земельных  пожалованиях, что свидетельствует  о неразвитости феодальных отношений. Как известно, феодальные отношения  базируются на корпоративном землевладении  и на раздаче земельных участков воинам на условии их службы владельцу земли. С одной стороны, земли на Руси было в изобилии, с другой – испытывался постоянный дефицит в освоенных участках (необходимость постоянной смены обрабатываемой земли по причине того, что расчищенные от леса угодья быстро «выпахивались»). В таких условиях земельные пожалования были в значительной степени бессмысленными. Их границы невозможно было как-то закрепить. Именно это долгое время не позволяло развиваться «нормальным» феодальным отношениям. На Руси феодализм с характерными для него поместьями, бенефициями, иммунитетами и регламентацией вассальной службы начал складываться только на рубеже XIII-XIV вв. и получил полное развитие в XVI в. До этого времени связи, условно соотносимые с вассально-сюзеренными отношениями Западной Европы, существовали в более патриархальной форме личных отношений, связанных с централизованной эксплуатацией земель, находившихся в корпоративной собственности. ⁶⁸ Такое позднее появление феодальных отношений обуславливается тем, что зарождение раннефеодальных отношений было прервано монгольским нашествием.

    На  Руси формирование сообщества воинов базировалось не на условном землевладении, а на личных связях князя-вождя и его воинов. В их основе лежала система дарений, одной из форм которой могут считаться пиры князя и дружины. Все, что князь давал дружиннику, делало последнего зависимым от дарителя. То же относится и к княжеским пирам. Угощение князем дружинников закрепляло личные связи, существовавшие с детства: «Се же пакы [Владимир Святославич] людем своим: по вся неделля устави на дворе въ гридьнице пир творити и приходити боляром, и гридем, и съцьскым, и десяцьскым, и нарочитым мужем, при князи и без князя. Бываше множество от мяс, от скота и от зверины, бяше по изобилью от всего».⁶⁹ Видимо, на подобных пирах также происходили обряды принятия новых дружинников и совещания, «думы» князя с дружиной. Эта «дума» являлась чуть ли не повседневным занятием князя, как выходит из Поучения Владимира Мономаха; причем мнение, высказанное дружинниками, отнюдь не обязательно для князя. Он мог поступать по-своему, что облегчалось тем, что в дружине возникают разногласия при обсуждении вопросов, и князь мог выбирать одно из многих решений дружины.

    Дружина также получала денежное содержание из рук князя или пользовалась отчислениями от волостных кормов и  различных платежей, поступающих  от населения, исполняя при этом полицейские, судебные и административные поручения  князя. ⁷⁰

    Таким образом, дружина Киевской Руси жила в значительной степени на княжеские  средства, поэтому идеальным считался тот князь, который щедро одаривал своих воинов, но если дружинник по каким-либо причинам был неудовлетворен своим князем, то он мог уйти. ⁷¹

    Со  временем, однако, отношения князя  и дружины начали изменяться, о  чем можно судить по вышеприведенному рассказу об устроении пира. Имущественное  расслоение дружины привело к  формированию новой социальной группы – боярства, что также повлияло на отношения между князем и дружиной.  

    Проводя аналогии между древнерусской дружиной и германской, можно выявить ряд  характерных для обеих черт. Воинское сообщество объединено вокруг сюзерена, эта группа следует за вождем, где  он первый среди равных. Воинская община моделирует себя по семейному образцу, что прослеживается в названиях  групп дружины и ее членов. Система  даров носит, скорее, сакральный характер, нежели экономический. Но германская дружина  была оторвана от общины, вождем ее мог  стать любой доблестный воин, чего нельзя сказать о славянской.