Бытовые условия и уровень жизнь советского населения после войны

Бытовые условия и уровень жизнь советского населения после войны

Введение

Война не спешила отходить в прошлое. И хотя давно отгремел салют Победы и Совинформбюро больше не приносило известий о ходе военных действий, она еще долго напоминала о себе — запоздавшей «похоронкой», хлебной карточкой. Деревней — без мужчин, развалинами — в городах, шинелями и гимнастерками, заменившими гражданскую одежду. Когда прошла эйфория победы, люди остались один на один со своими проблемами, вполне житейскими, обыденными, но оттого не менее сложными. Вопросами дня становились: Где достать хлеба? Где найти жилье? Во что одеться? Решение этих вопросов превращалось в стратегию выживания, все остальное отодвигалось на второй план.

Жилой вопрос

Война не спешила отходить в прошлое. И хотя давно отгремел салют Победы и Совинформбюро больше не приносило известий о ходе военных действий, она еще долго напоминала о себе — запоздавшей «похоронкой», хлебной карточкой. Деревней — без мужчин, развалинами — в городах, шинелями и гимнастерками, заменившими гражданскую одежду. Когда прошла эйфория победы, люди остались один на один со своими проблемами, вполне житейскими, обыденными, но оттого не менее сложными. Вопросами дня становились: Где достать хлеба? Где найти жилье? Во что одеться? Решение этих вопросов превращалось в стратегию выживания, все остальное отодвигалось на второй план.

Война лишила людей дома, жилья. Например, в сельских районах Смоленской области до войны было 288 555 домов, из них разрушены оказались 130 000, в Псковской области из 107 092 домов разрушено было 76 090, в Орловской — из 240 000 домов пришло в негодность 100 590. В сентябре 1945 г., перед наступление холодов многие крестьянские семьи, потерявшие свои дома, вынуждены были жить в землянках: в Смоленской области таких семей насчитывалось 14 930, в Псковской области — 18 594, в Орловской — 14 000.

Острой оставалась жилищная проблема и для горожан, особенно в областях, подвергшихся в годы войны оккупации и наиболее сильно пострадавших от военных действий. Спустя два года после окончания войны в городе Великие Луки, например, более 800 семей еще проживали в землянках, а городе Новгороде из 29 тыс. городского населения 9 тыс. ютились во временных бараках, подвалах, землянках. Положение с жильем в стране улучшалось крайне медленно. В качестве иллюстрации можно привести данные 1956 г., когда прошло 11 лет после окончания войны: специальной проверкой, проведенной в 85 городах, 13 рабочих поселках и 144 сельских районах Брянской, Великолукской, Калининской, Калужской, Новгородской, Орловской, Псковской и других областях, подвергшихся во время войны оккупации или находившихся в прифронтовой зоне, было установлено, что 1844 семьи проживали в землянках и полуземлянках (из них 1440 семей в сельской местности), в развалинах зданий продолжали жить 1512 семей, в сырых и темных подвалах и полуподвалах — 3130 семей, в других непригодных для жилья помещениях (сараях,, банях, кухнях, на чердаках, в железнодорожных вагонах и др.) — 32555 семей.

Возвращались в родные города эвакуированные — и обнаруживали, что их квартиры заняты другими людьми: начинались конфликты, хождения по инстанциям, вплоть до Приемной председателя Президиума Верховного Совета СССР. Всего за 1945 г. Приёмной было зарегистрировано 10 148 обращений граждан по жилищному вопросу, из них 45,2% составляли жалобы от прежних владельцев квартир, чье жилье оказалось занятым. В 1946 г. число письменных обращений по жилищным вопросам увеличилось до 13340 и только в 1947 г. резко уменьшилось — до 4 875 обращений. Со второй половины 1946 г. снизилось и число заявлений на возвращение прежней жилплощади. Этот вопрос утратил свою актуальность, поскольку за прошедшее время установился некий статус-кво: либо прежним владельцам квартир удалось вернуть свое жилье, либо эти квартиры обрели новых хозяев, у которых, как правило, тоже были аргументы в пользу своих прав на данную «жилплощадь» (которая и в том, и в другом случае продолжала оставаться государственной). Это, конечно, не значит, что жилищный вопрос потерял остроту: он останется таковым вплоть до конца 50-х гг., когда в стране начнется массовое жилищное строительство. Тогда же он просто перешел на рутинный уровень, превратился в бытовую проблему, пополнив реестр «временных трудностей».

Проблемы с одеждой.

Послевоенная повседневность запомнилась современникам в серо-зеленом цвете: на улицах городов то и дело мелькали гимнастерки, шинели и другая одежда, в которой угадывались те же перешитые гимнастерки и шинели. Танкистский шлем и офицерская планшетка стали предметом мечтаний тысяч мальчишек, а люди в ватниках и видавших виды сапогах даже для столицы были нормальным явлением. Порванные башмаки немедленно превращались в почти неразрешимую проблему, а иногда и целую трагедию. Покупка отреза на платье или нового пальто для большинства людей была событием. Не хватало домашней утвари: кастрюль, чайников, ложек — все это как-то порастерялось за время войны. Из таких мелочей складывался послевоенный быт, и то, что люди всерьез обратились к этим «мелочам», означало одно: страна все-таки выходит из войны. А Промышленность, работавшая на войну, начинала поворачиваться лицом к человеку. Городские власти принимали меры по устройству жизни и быта горожан. Например, по решению пленума московского городского комитета партии в июле 1945 г. целый ряд оборонных предприятий столицы получил специальное задание по выпуску ширпотреба для населения: газовых плит, металлических кроватей, радиоприёмников, радиол, мясорубок, детских велосипедов, разной посуды. В повседневную жизнь москвичей, и прежде всего москвичек, должны были вернуться уже почти забытые ткани: фай, корд, армюр, кашемир, майя. Не были обойдены вниманием и предприятия, выпускающие обувь, директоров и парторгов которых московский комитет партии обязал наладить производство и расширить выпуск столь необходимой продукции.

Вместе с тем потребительский рынок насыщался очень медленно, действовала система нормированного распределения товаров через предприятия (ОРСы) по ордерам, но и получить заветный ордер подчас было нелегко. Не имея возможности решить свои проблемы на месте, люди обращались за помощью в самые высокие инстанции. Как это сделал, например бывший фронтовик Алексей Тарасов из Москвы, написавший в феврале 1946 г. письмо В.М.Молотову. Он рассказал свою историю:

«(...) В декабре 1945 г. я возвратился домой по демобилизации из рядов Красной Армии (...) Семью застал в ужасном положении. Жена и трое моих детей проживали в умывальнике (8-метровой комнате с кафельным полом, с сырыми стенами и потолком). Ни у жены, ни у детей не было ни одежды, ни обуви. То, что я получил в качестве денежной компенсации — 3500 руб. **- я немедленно израсходовал, чтобы купить какую-нибудь обувь и одежонку детям и жене. Детей определили в детские ясли (а раньше им было не в чем туда ходить), старшая дочка стала учиться, жена стала работать. Но что я мог по коммерческой цене приобрести на 3500 рублей?! У жены до сих пор нет пальто, старшая дочка ходит в рваной юбчонке (но в школе она пока сидит в пальто, т.е. не раздеваясь).

И вот я обратился за помощью в РВК [райвоенкомат]. Мне сказали: «Демобилизованные помощь получают по месту своей работы». Тогда я написал заявление в фабрично-заводской комитет, чтобы мне выдали ордер на приобретение Жене пальто и дочери платья. Через месяц мне выдали ордер ...на дамские галоши. Это же просто издевка!

И вот вчера дочка получила билет в театр в честь 28-ой годовщины Красной Армии. И она пришла домой со слезами: «В чем я пойду в театр?! У меня нет ни платья, ни юбки». И я, офицер, должен был, чтобы скрыть от дочери свои слезы, уйти на весь вечер из дома. Настроение прескверное. Ведь я не прошу подаяния, не прошу никаких денежных пособий. Ведь я прошу, чтобы мне выдали ордер на приобретение промтоваров в государственном магазине за собственные деньги (...)

До войны я жил хорошо (как тогда жили хорошо все наши советские люди). Во время войны с оружием в руках защищал родину. Жена с детьми была эвакуирована из Москвы, четыре года скиталась с детьми среди чужих людей. Все, что у нее было, проела с детьми. Вернулась в Москву, как нищая. А здесь, в Москве из Квартиры вынесли и продали всю нашу мебель, все оставшиеся вещи. Теперь я сплю на стульях, подстилая свою шинель. Ни от кого не добьешься толку, никто не хочет оказать помощь (...) О себе я не беспокоюсь. Но мне жалко семью, жалко детей. Неужели я не завоевал им право на жизнь?!»

Молотов тогда отдал распоряжение наркому торговли А.ВЛюбимову оказать помощь Тарасову и его семье. Пример сам по себе показательный; бытовые вопросы, казалось бы, мелочи, решались на самом высоком уровне. Если выделение демобилизованному ордера на приобретение одежды потребовало договоренности заместителя председателя правительства с наркомом торговли, стоит ли удивляться, что обычный человек давно перевел для себя эти проблемы из разряда мелочей в первоочередные. В истории, рассказанной автором письма, нет ничего экстраординарного, она скорее типична, кроме, пожалуй, конечного результата. Письма вроде этого, адресованные вождям, приходили тысячами, сотни из них брались на контроль (т.е. рассылались для проверки или исполнения) и лишь единицы удостаивались прямого ответа. Таков был принцип работы системы, создающий иллюзию четко работающего механизма обратной связи, а на деле доказывающий недееспособность низовых, а по сути основных, элементов этой системы.

Власть — на всех уровнях — продолжала относиться к вопросам организации быта и улучшения условий жизни людей как к вопросам второстепенным. Поэтому на собраниях, на лекциях и просто между собой люди задавали один и тот же вопрос: «Почему не видно улучшения бытового положения в связи с окончанием войны?» С мест шли тревожные сигналы:

Учителя Ивановской неполной средней школы Чебулинского района за послед 
нее время так обносились, что им стыдно в такой одежде появляться в школу» 
(Кемеровская область); ,

«Учитель Востоковской семилетки т. Ерофеев, проработавший учителем 35 лет, в школу ходит в лаптях и оборванном пальто. В Белебеевском районе заведующая Знаменским родильным домом не имеет ни одного платья, пальто надевает на голое тело и ходит в лаптях» (Башкирская АССР);

«На заводе № 720 (Москва) в цехе № 15 за истекший год молодые рабочие никаких промтоваров не получили, а среди них есть и такие, у которых нет ни обуви, ни нательного белья».

Молодые рабочие из Пензы жаловались: «Мы уже два года не ходим в кино. До того оборвались, что стыдно на люди показываться. Все, что есть на нас, в том мы и; работаем, и спим». А секретари ряда обкомов Сибири обратились в ЦК ВКП(б) с беспрецедентной просьбой: разрешить им не проводить 7 ноября 1946 года демонстрацию трудящихся, мотивируя ивою просьбу тем, что «население недостаточно обеспечено одеждой». На восстановительных работах в Орловской области была занята группа молодежи — выпускников школ ФЗО. Когда наступили холода, ребята обратились с просьбой к начальнику ОРСа выдать им валенки, на что тот ответил: «Я 20 лет в лаптях ходил, а вы хотите в такие годы получить валенки. Доживите до моих лет, может, у вас по две пары будет». Видя такое отношение к себе, молодые рабочие отказались поставить свои подписи под письмом Сталину в связи с пятилетием системы трудовых резервов. Свой отказ они мотивировали следующим образом: «Что вы даете нам подписывать письмо, где говорится о заботе о нас, о наших хороших материально-бытовых условиях. Наверное, товарищ Сталин вас спрашивает, как живет молодежь, а вы хотите его обмануть, да не сами, а нашими подписями. Не будем мы письма подписывать. Может, это заставит вас подумать о нас, а, может, и товарищ Сталин узнает об этом - пусть попадет кому следует». Подобные отказы воспринимались как ЧП, на стройке срочно было созвано комсомольское собрание, приехали представители райкома партии. Ребятам обещали, что уже к 7 ноября 1945 г. они получат новую одежду и обувь. Тогда письмо подписали 102 человека. Но прошел ноябрь, потом еще несколько месяцев, а ребята ничего из обещанного так и не получили.

Проблему обеспечения населения одеждой частично удавалось решать и за счет гуманитарной помощи, поступающей главным образом, из США и Великобритании. В этом деле тоже не обходилось без злоупотреблений со стороны местной администрации. В июле 1946 г. Комиссия партийного контроля расследовала факты неправильного распределения вещей, полученных в порядке гуманитарной помощи из США, среди работников Урало-Сибирского округа железных дорог и Свердловской железной дороги. По распоряжению Министерства путей сообщения эти вещи предназначались для работников основных железнодорожных профессий и прежде всего для тех, кто работал на открытом воздухе. Но руководство округа и дороги решило дело по-своему.

По распоряжению начальника Урало-Сибирского округа железных дорог Егорова лучшие вещи были отобраны для распределения среди сотрудников аппарата управления, были даже определены специальные «нормы» 
выдачи вещей в зависимости от ранга конкретного чиновника. Сам начальник округа получил 33 вещи, его заместитель — 27, другим руководящим работникам досталось не менее 20 вещей, среди которых были новые 
платья, пальто, обувь. До рабочих дошло уже только то, что осталось от 
начальства.

На Свердловской железной дороге наблюдалась такая же картина. Руководство дороги после получения ящиков с заграничными подарками немедленно приступило к распределению вещей среди «своих». Причем Делалось это в открытую: на глазах у железнодорожников руководящие работники вместе с женами и домочадцами приходили на склад, где хранились вещи, и отбирали то, что понравилось. Брали новые вещи, а недостачу заполняли старыми, явно незаграничного производства. После такого отбора подарки, наконец, дошли до рабочих. Один железнодорожник, 
проработавший на транспорте почти 20 лет и имевший семью из 8 чело 
век, получил одно рваное платье. Другому выдали детское пальто, хотя детей у него не было. Третий получил соломенную шляпу и старую рубашку. 
А кому-то досталась майка в комплекте с чехлом от чемодана. Железно 
дорожники написали жалобу, по этой жалобе и была организована проверка КПК. Вопрос о злоупотреблениях руководства железной дороги разбирался на бюро Свердловского обкома партии. Часть вещей железнодорожникам вернули, но о том, понесли ли наказание чиновники, обком партии 
в ЦК не сообщил.

 Продовольственное  снабжение.

Трудности жизни — неизбежные после столь разрушительной войны — воспринимались большинством населения с пониманием, как своего рода «норма» послевоенного бытия. Однако далеко не все проблемы, доставшиеся в наследство от войны, вписывались в категорию «нормальных».

Это обстоятельство вынуждены были признать уполномоченные ЦК ВКП(б) после ознакомления с условиями жизни населения в различных регионах страны. В декабре 1945 года группа Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) провела такое инспектирование предприятий угольной промышленности Щекинского района Тульской области (Центральный район России). Результаты обследования оказались весьма неутешительными. Условия жизни рабочих были Признаны «очень тяжелыми»: особенно плохо жили репатриированные и мобилизованные рабочие. Многие из них не имели нательного белья, а если оно было, то ветхое и грязное. Рабочие месяцами не получали мыла, в общежитиях была большая теснота, рабочие спали на деревянных топчанах или двухъярусных нарах (за эти топчаны администрация вычитала 48 рублей из ежемесячного заработка рабочих, что составляло его десятую часть). Рабочие получали в день 1200 граммов хлеба, однако, несмотря на достаточность нормы, хлеб был плохого качества: не хватало масла и поэтому хлебные формы смазывали нефтепродуктами.