Русский фарфор второй половины XVIII века

В 1770-е годы, наряду с кустарными мастерскими, которых было бесчисленное множество, в Гжели существовали и гончарные заводы, их было около 25. В 1775 один из заводовладельцев, С. Афанасьев, выполнил придворный заказ на посуду, что свидетельствовало о большой популярности и авторитете гжельского промысла. По отзыву на выполненный заказ, гжельская посуда — тарелки, блюдца, супницы и др. — была «... на фасон заморских самолутчей доброты».

1.2 Заводы Гарднера.

Во второй половине XVIII века искусство России, в частности, декоративно-прикладное искусство, развивалось в русле европейского. На смену рококо приходит классицизм.

Современники ценили фарфор наряду с картинами и скульптурами знаменитых художников. Одновременно с Императорским Фарфоровым Заводом во второй половине XVIII века возникли коммерческие частные производства. В подмосковном селе Вербилки в 1766 году английский купец-лесопромышленник Френсис Гарднер основывает фарфоровое производство, которое выпускает дорогие сервизы, отличающиеся высоким качеством фарфоровой массы и росписи. Полагают, что ведущим мастером у Гарднера был один из потомков Афанасия Гребенщикова. Гарднеровский завод выпускал и мелкую пластику, доступную широкому кругу покупателей. Характерной для Гарднеровской посуды была яркая, сочная цветочная роспись, близкая русской народной керамике, серо-зелёным или светло-зелёным тоном в сочетаниях с красным или светло-жёлтым.

Частный завод Гарднера оказал большое влияние на дальнейшее развитие русской фарфоровой промышленности. Из всех частных фарфоровых заводов второй половины XVIII века только завод Гарднера мог конкурировать с Императорским фарфоровым заводом по количеству и качеству продукции. Остальные частные фарфоровые заводы второй половины XVIII века просуществовали недолго и значительного следа в российском фарфоровом производстве не оставили.

И всё же до конца XVIII столетия в России пользовались металлической посудой. Эта традиция была настолько влиятельна, что белый цвет фарфора не воспринимался как самостоятельная ценность, и его золотили, имитируя богатство золотой посуды, бывшей в ходу у аристократов. Простые люди пользовались оловянной посудой, и им тоже трудно было перестроиться. Только в первой четверти XIX века фарфоровая посуда распространилась повсеместно. Особенно это сказалось на появлении чайного ритуала, связанного с гостеприимством, общением, наслаждением беседой. Кроме того, посуда стала средством украшения домашнего пространства. Распространился и обычай дарить подарки, сделанные из фарфора, на память. Чаще всего это были чашка с блюдцем, декорированная росписью пейзажем или цветами.

Гарднеровская фабрика считалась лучшей в России. Ее фарфор до середины XIX в. не имел соперников, а некоторые изделия не уступали иностранным. Характерной чертой массовых изделий гарднеровской фабрики XVIII в. являлась простота. В середине 1770-х годов в Вербилках одновременно с рядовыми изделиями началось изготовление и уникальных предметов, предназначенных для подарков высокопоставленным чиновникам Москвы и Петербурга.

Первое время на заводе был применен труд вольнонаемных рабочих, на более ответственные должности выписывали мастеров из заграницы, а простую рабочую силу набирали из крепостных от местных помещиков и отчасти удельных крестьян из Гжели.

Глину сначала получали из Англии, которая вскоре была заменена глуховской, залежи которой были открыты Гарднером. В 1759 году Ф.Я.Гарднер отправился на поиски материалов для производства фарфора, объездив многие губернии. Он открыл в селе Полошках у помещика Соллежского советника Ивана Маркевича глуховскую, или белую глину, в Олонецкой губернии «фальшпат» и кварц, в Бронницком уезде Московской губернии для изготовления капселей серую гжельскую глину.

В XVIII веке на заводе Гарднера были выработаны несколько видов клейм, которыми метили изделия, а также определенный круг орнаментального и цветочного декора, по которому изделия этого завода всегда узнавались. Для изделий завода Гарднера 1780 - 1790-х гг. был характерен декор с цветочной росписью в виде букетов, где доминировали роза и тюльпан, в мажорной цветовой гамме. Подвешенные на лентах цветочные корзины, заимствованные из европейских композиций и имеющие множество аналогий, также были распространенным мотивом гарднеровской росписи. Например, чайная пара с декором в виде цветочной корзины, подвешенной на голубой ленте (Илл.3). Эта чайная пара расписана в 1770 - 1780 гг., роспись  надглазурная, полихромная.

Гарднер был настолько уверен в качестве выпускаемого фарфора, что даже подделывал на своих изделиях марку мейсенской мануфактуры. Слава лучшего частного предприятия утвердилась за фабрикой Гарднера после удачного выполнения заказа Екатерины II. В 1777 - 1778 годах императрица заказала большой сервиз - "Георгиевский", предназначавшийся для приёма во дворце кавалеров ордена Святого Георгия (Илл.4). (Подобные приёмы устраивались императрицей ежегодно для кавалеров всех российских орденов.) Впоследствии Гарднер выполнял "Андреевский" (Илл.5), "Александровский" (Илл.6), "Владимирский" сервизы (Илл.7), получившие название "Орденских". Все сервизы были выдержаны в одном стиле и повторяли принцип украшения, применнённый первоначально в "Георгиевском" сервизе.

Рассмотрим этот сервиз. На иллюстрации под номером 4 изображены разнообразные предметы: сухарница в виде кленового листа, корзиночка с прорезным бортом , чашечка для крема, столовые приборы. На всех предметах орнамент в виде чёрной с оранжевыми полосами ленты, скрепленной белым крестом. Это георгиевские орден и лента. Лента перевита гирляндой зелёных листьев. На некоторых предметах зелёные м золотом орнаменты. Роспись одновременно выполняет декоративную и смысловую нагрузки.

К сервизу было изготовлено и настольное украшение. К сожалению, до наших дней сохранились незначительное число утилитарных предметов, а настольное украшение не сохранилось вовсе. То, что осталось, свидетельствует о высоком техническом мастерстве, которым владели исполнители сервиза. Ажурные сухарницы и корзиночки выполнены мастерски. Удачно и содержание росписи.

Сервиз произвёл в Петербурге большое впечатление и , выполняя сервизы следующих орденов,  Гарднер использовал орденскую ленту каждого ордена в качестве декора. Удача с выполнением дворцового заказа принесла Францу Гарднеру известность, и на протяжении всего XVIII века фарфор Гарднера ценился так же высоко, как фарфор Императорского завода.

Вскоре, согласно веяниям моды, Гарднер приступает к выпуску статуэток (Илл.8). В конце 60-х годов ХVIII века завод Гарднера освоил создание «кукол», «статуек», как их любили тогда называть. Уже в то время фарфоровые фигурки стали предметом коллекционирования. Ими украшали интерьеры столовых, гостиных, кабинетов и будуаров. Часто из фарфоровых фигурок устраивали целый движущийся театр, заключённый в специальные зеркальные ящички внутри старинных французских шкафов. «Изящно вылепленные, нарядно раскрашенные и занимательные по сюжетам, они находили хороший сбыт». Основой для создания скульптурной модели служила графика: журнальная гравюра, печатные листы, которые были самым популярным и демократичным источником сюжетов для фарфоровой пластики.

В конце XVIII века на фабрике изготавливалось фарфоровых изделий на сумму 25 тысяч рублей. По сведениям на 1812: посуды 800 дюжин и 9935 штук при 230 рабочих.

Глава 2 Императорский Фарфоровый Завод  во второй половине XVIII века

2.1 Виноградовский период (1744 – 1762гг.)

Создание порцелиновой мануфактуры при Елизавете Петровне

1 февраля 1744 года камергер императрицы  барон Николай Корф, находившийся  в Стокгольме с дипломатическим  поручением, заключил договор с  неким Христофором Гунгером, по  которому Гунгер обязался  основать  фарфоровое дело в Санкт –  Петербурге. И как только иностранец  прибыл в Россию, Елизавета Петровна  получила организацию и надзор  за будущей Порцелиновой мануфактурой  барону Ивану Черкасову. Вельможа  не мог не знать, что к этому  времени опыты по производству  фарфора проводились на фаянсовой  фабрике поставщика Государыни  Афанасия Гребенщикова; братья Андрей  и Алексей Курсины экспериментировали  в Царском Селе, имея на руках  сведения, купленные у мастера  богдыханских заводов в Пекине, во время визита торгового  каравана в Китай под руководством  Герасима Лебратовского, который  и сам загорелся идеей открыть  «китайский секрет». Так что барону  никак не хотелось бы упустить  из своих рук выгодное дело, к которому проявила личный  интерес сама императрица.

В Санкт – Петербурге Гунгеру оказали моральную и материальную поддержку, предоставили полную свободу действий. Но с самого начала он вызвал к себе недоверие часто необоснованными претензиями, заносчивостью и неуживчивостью характера.

Как оказалось, Гунгер знал слишком мало, чтобы организовать новое производство. За всё время пребывания на мануфактуре, вплоть до увольнения его в 1748 году, он оставил после себя «только полдюжины чашек, да и те не имели ни цвету порцелинового, ни формы: были черны и покривлены».

Перед бароном Черкасовым встала проблема: то ли вновь искать за границей человека, знающего производство фарфора, то ли доверить «дело порцелина» в России Дмитрию Виноградову? Он был зачислен на мануфактуру именным указом Государыни в ноябре 1744 года и с самого начала был приставлен к Гунгеру для обучения.

Дмитрий Иванович Виноградов родился в Суздале, в семье священнослужителя. Вслед за старшим братом отец определил Дмитрия в Славяно-греко-латинскую академию – старейшее богословское учебное заведение, расположенное на территории московского Заиконоспасского монастыря. Здесь давали достаточно обширные по тем временам знания по истории, географии, философии, политике, математике, обучали красноречию, риторике, логике, латинскому языку. Редкие природные дарования, молодой здоровый организм и неутомимая жажда знаний позволили ему за один год пройти три класса. Оказавшись в числе двенадцати лучших учеников, он по требованию Сената был отправлен вместе с ними в столицу для продолжения образования. А ещё через год Тайный кабинет министров утвердил кандидатуры троих воспитанников Академии наук, рекомендуемых для обучения за границей. Избранными оказались опять же Дмитрий Виноградов, Михайло Ломоносов и ещё сын советника Берг-коллегии Густав Рейзер.

В старейшем европейском университете Марбурга они изучали «химическую науку, горное дело, естественную историю, физику, геометрию, механику, гидравлику и гидротехнику». Затем все трое поселились в центре горнорудной промышленности – Фрейберге – и продолжили обучение у берг-физика Иоганна Генкеля. Виноградов пробыл за границей более пяти лет, и в конце обучения Генкель весьма лестно отозвался об успехах своего ученика. Но самого лучшего отзыва Виноградов был удостоен вскоре после своего возвращения в Санкт – Петербург. Экзаменовал его президент Берг-коллегии Викентий Рейзер, который потом докладывал на коллегии: «…я от всех доселе с довольным жалованьем и коштом выписанных иностранных бергмейстеров ни одного не знаю, который бы его, Виноградова, во всех частях горной науки чем перешёл, но многие ему и в равенство её пришли».

Ещё при Гунгере молодой бергмейстер проводил самостоятельные исследования сырья и поиск состава фарфоровой массы. Черкасов знал об этом и, правильно оценив потенциальные возможности применения знаний Виноградова, доверил ему судьбу Порцелиновой мануфактуры.

В отличие от своих предшественников, Виноградов с самого начала исходил из научного положения и все свои опыты, пробы, все свои действия подвергал тщательному анализу, в строго хронологическом порядке занося в специальный журнал формулы рецептов. Причём, по требованию осторожного вельможи, чтобы сохранить все работы в тайне, записи зашифровывались. Виноградов не имел права объяснить точный смысл своих опытов даже ближайшему помощнику – мастеровому Никите Воинову, работавшему на мануфактуре с 1745 года.

 С 1746 по 1748 годы все опыты  сводились к тому, чтобы получить  из обжига изделия не искривлённой  формы, достаточно белые, тонкие  и блестящие. И уже тогда он  начал составлять керамические  краски для их росписи. В феврале 1750 года в рабочем журнале Виноградов  оставил такую запись: «На глазурованную  чашку от массы номер два  краски вишнёвую, зелёную и синюю  нажигал в печи, также золотом  наводил. Вышли нарочиты, особливо  зелёная хороша». Не прошло и  года, как радостный барон Черкасов  поспешил поднести Государыне  к дню рождения замечательные  фарфоровые табакерки (Илл.9, 10), изготовленные на её Порцелиновой мануфактуре.

Табакерки были столь прелестны, часто снабжены монограммами, что ими стало обзаводиться всё придворное общество, тем более, что при дворе Елизаветы Петровны распространилась мода на нюхательный табак. Особенно шли в ход так называемые «пакетовые» табакерки, представляющие собой вид запечатанного конверта с адресом, одобренные самой императрицей.

Чем лучше становился фарфор, тем больше поступало на него заказов. От непосильного напряжения, тяжёлых условий труда, морально надломленный от постоянных придирок барона и от давящего ощущения личной несвободы – не выдержав всего этого, Виноградов сорвался и начал пить. Черкасов стал применять к нему различные меры наказания, ещё более унижающие бергмейстера. После очередного доноса на фабрику поступило личное распоряжение вельможи: «Буде ж он, Виноградов, прилежного смотрения сам употреблять не будет, в таком случае прикажите ево на время обжегу держать под караулом у печи во всё то время, сколько тот обжег продолжаться будет, чтобы он и спал там». Но и это не возымело своего действия. Тогда барон Черкасов распорядился сажать непокорного бергмейстера на цепь… Прикованный цепью к стене своей комнаты, Дмитрий Иванович заканчивал «Обстоятельное описание чистого порцелина, как оной в России при Санкт – Петербурге делается, купно с показанием всех тому принадлежащих работ» – плод тринадцати лет неустанных трудов на пользу Отечества. Монография учёного не сохранилась полностью, но основные положения производства фарфора, даже отдельные, казалось бы, несущественные замечания, изложенные в ней, действуют и поныне.

"Принимаясь за свой труд, учёный указал три главных мотива, побудивших его к «столь важному, или лучше сказать, отважному предприятию». Первая причина – «по должности», вторая – «чтоб я и будущие по мне… из сего описания точно могли ведать, каким образом в деле порцелина прежде работы производились… и вновь бы того в поте лица не искать, что прежде с великим трудом искано и найдено и верными опытами засвидетельствовано». Третья причина – «наивяще в том состоит, чтобы обманщики и волочаги впредь нас так легко обмануть не могли»"[1.31].