Анализ творчества Андрея Рублёва

соделалась "аки темною кровью покровена  на чистом небе"... 

      Нелегкий год для рождения  великого русского художника  избрали

позднейшие  исследователи. Но не меньше ли скорбели бы и тревожились

родители  за судьбу беззащитного, крохотного существа, появись он на свет

несколькими годами раньше? Однако и в 1350-х годах  при благополучных

отношениях  русских «с добрым царем Чжанибеком»  великая была «истома» от

законных  и самозваных ордынских «послов» и внутренних неустроений... 

      В 1361 году записано в летописях: "Велика замятня в Орде!". Хан убит

своим сыном, который на четвертый день после убийства «сел на царство», а

на  седьмой день его царствования военачальник Мамай поднял мятеж и ушел

едва  ли не со всей Ордой за Волгу. Появился самозванец именем Кальдибек,

выдававший  себя за сына царя Чжанибека. В ордынских  улусах начался страшный

голод. Русские князья, бывшие в Орде по вызову тамошних властителей,

ограблены и едва успели бежать на Русь. На следующий  год московскому князю

Дмитрию удалось получить Владимирское великое  княжение, но, чтобы вступить

во  Владимир, ему пришлось готовиться к войне с суздальцами. 

      В 1362 году в местах, где жили  родители Рублева, шла подготовка  к

военным действиям. Московское войско подступило к Переславлю, а затем ко

Владимиру. К счастью, на этот раз усобица  кончилась без кровопролития  —

Дмитрий Константинович, не приняв боя, оста вил  столицу и отошел к Суздалю. 
 

      После двухлетних тревог наступило  время относительно спокойное,  но в

1364 году разразилась страшная беда  — в Нижнем Новгороде, а  потом в

Переславле, Коломне и на Москве началась чума. «Прииде сея казнь, — с

чувством  скорби повествует летопись, — и  такое множество было мертвых, что

не  успевали живые погребать их», «был мор велик и страшен, везде  бо мертвии

в градах и в селах, в домах и  у церквей. И туга и скорбь и  плачь неутишим,

мало  было живых, но вси мертвии... дворы  многи пусты быша, а в иных один

остался или два, ли женеск пол, ли мужеск, или  отроча мало...» 

      Какая сила сохранила тогда  «малое отроча» — будущую славу  русской

культуры? Миновала ли смертная язва его родной дом, или малым ребенком

пережил он смерть близких, нам уже никогда  не узнать. Из летописей известно

только, что в следующем, 1365 году в сильную  засуху сгорела дотла вся

Москва, за два часа «погоре весь город  — без остатка», а наступившее  лето

1366-е  отмечено еще одним великим  мором — чумой "во граде  Москве и во всех

пределах  его". 

      В конце IЗб0-х — начале 1379-х  годов резко обострились давние

враждебные  отношения Московского и Тверского  княжеств. Кровопролитные

распри  сопровождались разорениями, пожарами городов и сел, убийствами,

захватом  в полон мирных жителей. Взаимные обиды были столь велики, что эта

междоусобица  отмечена редкой жестокостью. 

      В начале зимы 1368 года в сторону  московских владений двинулись  ратью

объединенные  войска всех литовских князей: «Ольгерд собра силу многу и

приде к Москве в силе тяжце», ибо к  нему присоединились тверские и

смоленские  полки. 

Перейдя московский рубеж — границы княжества, «нача воевати порубежные

места, жещи и грабити, а люди сещи». За этими  скупыми словами летописи

открывается картина великих страданий беззащитного населения сел и

маленьких городков — холодная зима, ограбленные  и сожженные жилища,

изрубленные тела людей. Местные князья с малыми своими силами не могли

остановить  огромное войско, но решительно выходили на битву. Литовцы

разбили на реке Тростне московский сторожевой полк, уничтожив почти все

войско. Ольгерд, не встречая уже никакого сопротивления, устремился к

Москве  и осадил город. 

      После безуспешной трехдневной  осады литовцы и союзные с  ними русские

войска  отступили от Москвы, предав огню посад  и множество подмосковных сел,

пограбив  монастыри и церкви. Подмосковное население или без жалостно

убивалось, или уводилось в плен. Правда, из сообщений летописи можно

понять, что многие жители успели разбежаться, но их имущество, дома — все

погибло. Это было разорение, подобного которому Московское княжество, по

словам  летописца, не знало сорок один год, со времени последнего крупного

нашествия Орды в 1327 году. 

      Ответный поход москвичей на  Тверь был не менее жесток  и разорителен.

Не  один год длилась война двух княжеств. Временные затишья лишь

подтверждали  слова древнего летописца: «Мир стоит  до рати, а рать до мира».

А поскольку «война без падших мертвых  не бывает», братья по крови и вере

убивали друг друга, и невозможно было вырваться  из кольца взаимных обид. Но

тем трагичней сознавались братоубийство  и разделенность русских людей. 

      Жизнь открывалась перед ребенком  во всей своей тяготе. Одной  из

первых, непреложных реальностей была смерть. Моровые язвы и едва ли не

ежегодные войны научили понимать, «каков есть мрак тени смертной». Сама

действительность  с ее неприкрытой и неприкрашенной данностью смерти не

могла не приводить к мысли о непрочности  земного бытия, о тленности тех

нитей, из которых соткана ткань жизни... 

      Чтобы понять тогдашнее отношение  к "общедательному долгу"  смерти,

современному  человеку нужно проделать некоторую  мысленную «реставрацию»,

соотносящую жизнь и мировоззрение людей  тех времен. Древние жития нередко

пишут об удивительных изменениях во взглядах взрослого человека,

пережившего смерть близких и утвердившегося в мысли о тщете земной жизни. 

      «Скоропадущая плоть наша, — сказано  в «Изборнике», известном на  Руси с

ХI века, ибо сегодня еще растем, а завтра гнием», В том же сборнике,

продолжая мысль о краткости земного  поприща человека, книжник призывает:

«Смерть поминай всегда, да та память научит тя паче всех, како жить в малом

сем времени...» Сделайся с людьми кротким, голодного накорми, жаждущего

напои, находящегося в темнице посети, видишь беду человеческую –

посочувствуй. 

      С детских лет чуткая н внимательная  душа мальчика видела и другую

сторону — человеческое добро и самоотверженность: терпение в скорбях,

созидательный труд, которые противостояли хаосу  и разрушению. Вставали из

пепла города и села. Москва строила впервые  каменные стены Кремля. Люди

помогали  находившимся в болезни и немощи. Кто-то воспитывал многочисленных

сирот. И как верный знак того, что дух  народа, его нравственная сила не

сломлены, живут и живут "не единым только хлебом", — созидались все новые  и

новые церкви. Летописи тех лет упоминают  лишь каменные строения как

наиболее  заметные сооружения в деревянной тогдашней  Руси. Но и эти

упоминания  встречаются не однажды за год. 

      В 1365 году "Алексей, митрополит  всея Руси, заложи церковь камену  на

Москве  бывшие чюдо в Хонех архангела  Михаила, того же лето и кончана

бысть". Церковь, ставшая впоследствии собором  кремлевского Чудова

монастыря, столь известного в истории нашей  страны, привлекала к себе

всеобщее  внимание не только красотой белокаменной постройки, иконами лучших

художников. 

      Среди преданий, записанных под  6 сентября в древних Прологах  — книгах

для каждодневного чтения, есть рассказ  многовековой давности о чуде,

случившемся в Малой Азии. В местности, называемой Хони, существовала

небольшая церковь, посвященная архангелу  Михаилу. 

      В кремлевской церкви, посвященной  «чуду в Хонех», рано или поздно

увидел  Рублев большую храмовую икону с  изображением этого предания:

крылатый  архангел, который ударом жезла в  землю отводит низвергающийся с

горы  поток, направленный врагами христиан — язычниками в сторону одноглавой

церкви, напоминающей тогдашние русские  белокаменные храмы. 

      Как многозначительное событие  воспринято было на Руси освящение

московским  митрополитом этого храма. Маленьким  мальчиком мог слышать Рублев

разговоры взрослых о торжественном основании  Чудовской церкви. Эти толки и

составляли  насущные, живые веяния и интересы его современников. Древние