Эквивалентность перевода при передаче функционально-ситуативного содержания оригинала

Подобно тому как говорящие на одном языке способны идентифицировать одинаковые ситуации, описанные разными способами, так и билингвы-переводчики фактически признают речевые произведения на разных языках равнозначащими на этом основании, приравнивая их при переводе, несмотря на отсутствие соответствия между их компонентами.

Второй тип эквивалентности  представлен переводами, смысловая  близость которых к оригиналу  также не основывается на общности значений использованных языковых средств. Вот несколько примеров переводов  такого типа:

 

Не answered the telephone.

Он снял трубку.

 

You are not fit to be in a boat.

Тебя нельзя пускать  в лодку.

 

You see one bear, you have seen them all.

Все медведи похожи друг на друга.

В приравниваемых в  этих примерах разноязычных высказываниях  большинство слов и синтаксических структур оригинала не находит непосредственного  соответствия в тексте перевода. Вместе с тем можно утверждать, что  между оригиналами и переводами этой группы существует большая общность содержания, чем при эквивалентности  первого типа. Сопоставим, например, переводы:

 

(1) That's a pretty thing to say. Постыдился бы!

 

(2) Не answered the telephone. Он снял трубку.

 

В (1) речь идет о  совершенно разных явлениях, между  которыми нельзя усмотреть какой-либо реальной связи. Общность оригинала  и перевода заключается лишь в  том, что в обоих случаях можно  сделать одинаковые выводы об эмоциональном  отношении говорящего к предыдущему  замечанию его собеседника. Во (2) несопоставимые языковые средства оригинала  и перевода фактически описывают  один и тот же поступок, указывают  на одинаковую реальность, поскольку  говорить по телефону можно, только сняв трубку. В обоих текстах речь идет о разном, но «об одном и том  же». О таких высказываниях в  обиходе часто говорят, что они  «выражают другими словами одну и ту же мысль».

Для отношений между  оригиналами и переводами этого  типа характерно: 1) несопоставимость лексического состава и синтаксической организации"; 2) невозможность связать лексику и структуру оригинала и перевода отношениями семантического перефразирования или синтаксической трансформации; 3) сохранение в переводе цели коммуникации, поскольку, как мы уже установили, сохранение доминантной функции высказывания является обязательным условием эквивалентности; 4) сохранение в переводе указания на ту же самую ситуацию, что доказывается существованием между разноязычными сообщениями прямой реальной или логической связи, позволяющей утверждать, что в обоих случаях «сообщается об одном и том же».

 

Широкое распространение  в переводах эквивалентности  второго типа объясняется тем, что  в каждом языке существуют предпочтительные способы описания определенных ситуаций, которые оказываются совершенно неприемлемыми для других языков. По-английски говорят: We locked the door to keep thieves out, а по-русски кажется нелепым описывать данную ситуацию подобным образом (запирать дверь, чтобы держать воров снаружи), но вполне возможно сказать: «чтобы воры не проникли в дом». Подчеркивая невозможность для себя каких-либо поступков, англичанин скажет: I am the last man to do it. По-русски невозможно воспроизвести подобное сообщение, назвав кого-либо «последним человеком, способным сделать что-либо». Придется описать в переводе эту ситуацию другим путем, например: «Уж я, во всяком случае, этого не сделаю». Вот еще несколько примеров описания «английским способом», неприемлемым для русского языка: Give me Beethoven any time, He came off a poor second и пр.

Необходимость устанавливать  при переводе эквивалентность на уровне ситуации может быть связана  и с тем, что во многих случаях  члены языкового коллектива постоянно  применяют лишь один способ описания определенной ситуации. Особенно часто  это имеет место в стандартных  речевых формулах, предупредительных  надписях, общепринятых пожеланиях, выражениях соболезнования и т.д. Услышав просьбу  позвать кого-либо к телефону, по-русски спросят: «Кто его спрашивает?», а  по-английски: Who shall I say is calling? Указать, в какую сторону открывается дверь, нужно по-английски надписью "Pull" или "Push", а по-русски - «К себе» или «От себя». Теоретически можно по-разному предупредить о свежеокрашенном предмете, но по-русски обязательно напишут: «Осторожно, окрашено», а по-английски - "Wet paint".

Если ситуация, описанная  в оригинале, должна быть передана в  ПЯ лишь одним строго определенным способом, выбор варианта перевода происходит как бы независимо от способа  описания данной ситуации в тексте оригинала, и структура сообщения  в переводе оказывается заранее  заданной. Естественно, что при этом соответствующие сообщения в  оригинале и переводе могут иметь  одинаковую структуру лишь в исключительных случаях, когда обязательные способы  описания данной ситуации в обоих  языках совпадают. В большинстве  же случаев обязательность или предпочтительность определенного способа описания ситуации в ПЯ связана с заменой  способа ее описания в оригинале, с установлением в переводе эквивалентности  второго типа. Вот несколько примеров таких замен из переводов книг английских и американских авторов:

 

Stop, I have a gun! (R. Bradbury) Стой, я буду стрелять. Reduction on taking a quantity. (J. Galsworthy) Оптовым покупателям скидка. Peter's face muscles tightened. (A. Hailey) Питер стиснул зубы. He left the ship on Tuesday. (J.K. Jerome) Он сошел на берег во вторник.

 

Take a better man than she is, better man than I've ever met, to get away with being insulting to me! (S. Lewis)

He родился еще тот человек, который мог бы оскорбить меня безнаказанно.

 

Отказ от воспроизведения  в переводе ситуации, описанной в  оригинале, т.е. использование эквивалентности  не второго, а первого типа, обусловливается  лишь необходимостью сохранения при  переводе цели коммуникации в тех  случаях, когда описанная ситуация не связана у Рецепторов перевода с необходимыми ассоциациями. В романе Дж. Брэйна «Место наверху» герой, с презрением описывая внешность молодого человека «из низов», говорит, в частности, что у него "the face behind the requests on Forces Favourites", т.е. «лицо человека, который посылает заявки для исполнения по радио в концерте для военнослужащих». Подобная ситуация вряд ли будет воспринята читателем русского перевода как уничижительная характеристика. Поэтому переводчики (Т. Кудрявцева и Т. Озер-ская) предпочли установить эквивалентность с совершенно иной ситуацией: «такие лица видишь на плакатах...».

Некоторые признаки определенной "ситуации могут быть известны членам говорящего коллектива лучше, чем другие признаки этой ситуации, ^сскому Рецептору хорошо известна часто цитируемая евангельская история о том, как Христос накормил пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч человек, но ему может оказаться непонятной ссылка на «полные корзины», присутствующие в этой же истории, но редко упоминаемые вне Библии. Ср.:

 

They found him over tea and one of these fishes which cover the more ground when eaten and explain the miracle of the seven baskets full. (J. Galsworthy)

 

Часто это имеет  место в отношении ситуаций, связанных  с историей и культурой определенного  народа. По-русски битва при Геттисберге неизвестна как «семидневная битва» (The Battle of the Seven Days), Наполеон как «человек судьбы» (The Man of Destiny), герцог Веллингтон как «железный герцог» (The Iron Duke), Шотландия как «страна лепешек» (The Land of Cakes).

 

Особенно важной является способность определенной ситуации вызывать у Рецепторов одного языкового коллектива какие-то дополнительные ассоциации, на основании которых  они приходят к строго определенным выводам и заключениям. Иначе  говоря, различные ситуации могут  получать в рамках культуры данного  коллектива особое значение, отличающееся От того значения, которое имеют эти ситуации для членов иных языковых сообществ. Известно, что у одних народов кивок головой означает утверждение, а у других - отрицание. Отсюда следует, что описание этого жеста может по-разному пониматься представителями разных народов. Сообщение, что кто-то поехал по правой стороне улицы, свидетельствует для английского Рецептора о нарушении правил и кажется тривиальным для жителя страны, где принято правостороннее движение.

Определенные ассоциации часто закрепляются за ситуациями, связанными с событиями или литературными  произведениями, хорошо известными членам одного языкового коллектива, но мало знакомыми другим. Говорящий по-русски не станет, как правило, сравнивать своего собеседника с сэром Га-лахэдом, но для английского Рецептора этот рыцарь Круглого Стола короля Артура достаточно известен, чтобы такое сравнение могло широко употребляться Источниками, пользующимися английским языком: Не rolled over and sat up, rubbing Ms eyes. "What time is it?" "Almost noon," his brother answered. "You been playing Sir Galahad?"

Рецептор, принадлежащий  к иной языковой общности, часто  не может полностью извлечь информацию, содержащуюся в указании на, казалось бы, хорошо знакомую ему ситуацию, например: ...the usual sprinkling of those who eat mutton four times a week. (J. Galsworthy)

Для русского Рецептора, в отличие от английского (в Англии баранина - самое дешевое мясо), сообщение, что кто-то ест баранину четыре раза в неделю, идентифицирует ситуацию, не позволяющую делать какие-либо выводы о социальном или имущественном  положении этого лица.

Таким образом, несмотря на экстралингвистический характер ситуации, ее идентификация в высказывании обладает рядом особенностей, специфичных  для каждого языкового коллектива. Такие особенности оказывают  влияние на характер эквивалентности  при передаче этой части содержания оригинала.

 

Третий тип эквивалентности  может быть охарактеризован следующими примерами: 

Scrubbing makes me bad-tempered.

От мытья полов  у меня настроение портится.

 

London saw a cold winter last year.

В прошлом году зима в Лондоне была холодной.

 

That will not be good for you.

Это может для  вас плохо кончиться.

 

Сопоставление оригиналов и переводов этого типа обнаруживает следующие особенности: 1) отсутствие параллелизма лексического состава  и синтаксической структуры; 2) невозможность  связать структуры оригинала  и перевода отношениями синтаксической трансформации; 3) сохранение в переводе цели коммуникации и идентификации  той же ситуации, что и в оригинале; 4) сохранение в переводе общих понятий, с по мощью которых осуществляется описание ситуации в оригинале, т.е. сохранение той части содержания исходного текста, которую мы назвали «способом описания ситуации». Последнее положение доказывается возможностью семантического перефразирования сообщения оригинала в сообщение перевода, выявляющего общность основных сем. Так, в первом из приведенных примеров в оригинале и переводе в основе описания ситуации лежит понятие причинности, но расположение и взаимосвязь отдельных сем различны. В оригинале: Scrubbing makes me bad-tempered - А каузирует В иметь С, обладающее (признаком) D. В переводе: «От мытья полов у меня настроение портится» - С, принадлежащее В, приобретает (признак) D вследствие наличия А. Общность понятийной основы означает, что в оригинале и переводе ситуация описывается путем указания на одинаковые ее признаки. Сохранение способа описания ситуации подразумевает указание на ту же ситуацию, а приравнивание описываемых ситуаций предполагает, что этим достигается и воспроизведение цели коммуникации оригинала.