Спор: О теории и практике спора

И вот один знаменитый философ (XVIII века) пишет: “признано... что протяжение, движение, одним словом, все ощущаемые качества нуждаются в носителе, так как существовать сами по себе не могут” (Беркли. Трактат, 91). Подчеркнутый мною довод и тезис есть чистейшее тождесловие. Надо заметить, между 
 
 

прочим, что чем отвлеченнее вопрос, тем боль ше опасности (при прочих условиях равных) впасть в тождесловие. 
 
 

3. При произвольных доводах очень нередко случается, что приводимый довод еще менее приемлем, еще сомнительнее, чем самый тезис. Напр., тезис: “Бога нет”, а довод: “Бога выдумали угнетатели, чтобы поработить слабых”. Или тезис: “в данном случае позволителен обман”, а довод: “нравственности никакой не существует. Все это одни условности” и т. д.— Обращенное доказательство соединяет эту ошибку с любопытной особенностью некоторых пар суждений. 
 
 

Есть такие пары суждений, в которых любое суждение может служить доводом для другого, если это другое поставить тезисом, но и наоборот, второе может служить доводом для первого. Все зависит от того, какое из них мы признаем более вероятным и приемлемым. Напр., такова следующая пара суждений: “недавно шел сильный дождь” и “на улицах теперь грязно”. Если мы знаем, что недавно шел дождь, то можем сделать вывод, что на улицах грязно. Если же, наоборот, знаем только, что на улицах грязно, то можем сделать вывод, что недавно шея дождь... Так что возможны из тех же двух мыслей два доказательства. Можно мысль А доказывать из мысли Б; можно как бы перевернуть, “обратить” это доказательство и мысль Б доказывать из мысли А. Смотря по тому, что мы считаем вероятнее — А или Б. 
 
 

И вот когда ошибка, о которой мы говорили выше (“довод слабее тезиса”), случается в связи с такой парой мыслей, тоща и получается то, что можно называть обращенным доказательством hysteron proteron). Мысль А доказывается мыслью Б. Но мысль Б — слабее мысли А, и правильно было бы доказывать именно только наоборот: мысль Б основывать на мысли А Напр., скажем, кто-нибудь утверждает, что данный поступок — наш долг (довод); следователь но — это поступок хороший (тезис). Но для нас довод его слабее тезиса. Мы совершенно не уверены, что данный поступок наш долг, а скорее согласились бы с тем, что это хороший по ступок. Поэтому правильнее было бы, с нашей точки зрения, если б тезис стал на место довода, а довод на место тезиса. Т. е. мы видим в данном случае ошибку или софизм обращенного доказательства. 
 
 

Так как здесь все зависит от того, какое из двух так связанных логических суждений мы признаем сильнее, вероятнее другого, а подобные оценки у каждого из нас могут быть различии, то данного рода ошибка становится очень неопределенной и субъективной. Для одного данное доказательство совершенно правильно; для другого оно — обращенное доказательство. Напр., да но такое доказательство: Бог существует (довод); значит существует и нравственный закон (тезис). Его многие считают совершенно правильным. Но для кантианца это доказательство будет ошибочным, обращенным доказательством. Для кантианца правильно, наоборот, доказывать, что раз нравственный закон существует (довод), то значит Бог есть (тезис), и т. д.— Благодаря этой субъективности оценок софизм данного рода часто неуловим. 
 
 

4. На такой же связи между суждениями основана и общеизвестная ошибка — “ложный круг” в доказательстве. Разница обычно лишь в том, что при ней оба доказательства, и правильное и обращенное, приводятся в одном и том же споре (или книге и т. д.) одним и тем же лицом. Выходит, что сперва спорщик доказывал мысль А с помощью мысли Б; а когда потребовалось доказать Б, он стал его доказывать с помощью А. Получился заколдованный круг. Напр., сначала X. доказывал, что “река, должно быть, стала (тезис), потому что ночью был сильный мороз” (довод), а потом начинает доказывать, что “ночью, должно быть, был сильный мороз (тезис), потому что река стала” (довод). Чаще всего впадают в ложный круг люди, которые сами лично одинаково уверены в истинности и тезиса и довода. Поэтому, когда приходится доказывать мысль А, они берут в качестве довода мысль Б, связанную с нею вышеуказанной связью; но потом, когда потребуется доказывать мысль Б, они забывают, что пустили уже раз в ход связь между этими двумя мыслями, и приводят в виде довода мысль А. 
 
 

Ведь для них-то они одинаково достоверны. Напр., для правоверного магометанина одинаково несомненны две мысли: “все, что написано в коране, до последней черты истина” и “коран боговдохновенен”. Мысли эти стоят в тесной логической связи. И вот, когда надо доказывать какую-нибудь из них, он не задумается пустить в ход другую. Если же потребуется доказать и эту, то, забыв о только что пущенном в ход доказательстве, может легко пустить в ход и обращенное. Это бывает особенно часто в длинных спорах, длинных статьях, книгах и т. п., где такое забвение вполне возможно. Таким образом, получился ложный круг. “В коране все истина, потому что коран боговдохновенен”, и “коран боговдохновенен, потому что в нем все истина, до последней черты” и т. д. То, что впавший в такую ошибку делает по забвению, софист проделывает из доброй воли и сознательно. Сейчас он вам доказывал, что воля Божия совершенна, потому что абсолютно основана на нравственных принципах, которые совершенны; если же вы его немного погодя спросите, почему же он считает нравственные принципы “совершенными”; не существует ли нечто высшее, чем нравственные принципы? — он может ответить: нравственные принципы — принципы воли Божией, которая совершенна или т. п. 
 
 

Ложный круг, как софизм и ошибка, встречаются часто,— гораздо чаще, чем мы замечаем его. 
 
 

Глава XXIII. 
 
 

СОФИЗМЫ НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 
 
 

Ложное обобщение.— Просеивание факторов.— Подтасовка фактов.— Подмена понятий.— “Бабий”, или “дамский” аргумент.— Навязанное следствие.— Многовопросие. 
 
 

1. Софизмы непоследовательности или неправильного рассуждения, т. е. такие, в которых тезис “не вытекает” из доводов, встречаются тоже очень часто. В таких случаях иногда говорят: “отсюда (т. е. из довода) ничего еще не следует”; или “ваш довод ничего не доказывает” и т. п.— К сожалению, подробно анализировать такого рода софизмы на страницах этой книги неудобно. Для этого нужны некоторые предварительные знания из логики. Здесь возможно лишь провести из них некоторые, наиболее важные и легко понятные каждому. 
 
 

Прежде всего надо упомянуть “ложное обобщение”. Человек приводит несколько примеров того, что такие-то лица или такие предметы обладают известным признаком и т. д., и без дальнейших рассуждений делает вывод, что все подобные лица и предметы обладают этим признаком. Вроде того, как Гоголевский герой видел, что все православные, каких он встречал, едят галушки, и отсюда сделал вывод, что все православные вообще едят галушки, а кто не ест их, тот не православный. Или Фекла из “Женитьбы” заметила, что все чиновники, выше титулярного советника, пьют, и приняла это за своего рода “закон природы”: “А пьет; не прекословлю, пьет. Что ж делать,— уж он титулярный советник!” — Так рассуждаем и мы очень часто”— конечно, в менее наивных формах. Все склонны смазывать под одну краску. Рабочий, - ну, значит, тупой и невежественный нахал или, наоборот, “борец за идеалы человечества”,— смотря по нашему мировоззрению и опыту. Видели нескольких дурных людей в числе членов какой-нибудь партии,— ну, значит, “все они таковы”. Если же к партии влечет сердце — то мы склонны видеть во всех ее членах “умных и честных людей”. 
 
 

2. Этой склонности способствует сознательное или бессознательное просеивание фактов. Просеивает их наша память, приводя лишь те наблюдавшиеся нами факты, которые соответствуют нашему настроению или предвзятому мнению. Просеивают почти механически газеты. Газета печатает только то, что находит интересным, а интересуют ее только факты известного рода. Поэтому они попадают в печать, а противоположные не попадают, хотя бы их было несравнимо больше. Отсюда может получиться — и на практике получается постоянно — ложное, одностороннее представление о положении дел и ложные обобщения: для “поправок” надо хотя бы читать противоположные газеты и т. д., и т. д.— Когда такое просеивание фактов совершается сознательно, т. е. обращается в уловку, оно называется подтасовкой фактов. 
 
 

Подтасовка фактов и ложные обобщения — одно из самых обычных орудий софиста. 
 
 

3. Затем очень обычен софизм “подмена понятий”. 
 
 

Дело в том, что в каждом доказательстве или в разных доводах, или в доводе и тезисе всегда повторяется какое-нибудь одно и то же понятие, самое меньшее — два раза. Без этого не было бы логической связи. Напр., дано доказательство: “все люди смертны, святые — люди, значит, святые смертны”. Здесь в обоих доводах встречается одно и то же понятие: люди, В первом доводе и в тезисе одно и то же понятие: смертны. Во втором доводе и тезисе — одно и то же понятие: святые. На этом тождестве понятий основывается вся логическая связь в данном доказательстве. Попробуйте заменить в одном из доводов понятие “люди” другим понятием” напр., “духи”, или в тезисе поставить вместо понятия “святые” другое понятие, напр., “епископы”. Логической связи не будет. 
 
 

4. Вот за этим-то тождеством понятий, встречающихся в различных местах доказательства, и надо следить особенно зорко. Иначе получится ошибка — подмена понятия или, как часто говорится, “подмена термина” в доказательстве. Впасть в нее очень нетрудно, особенно благодаря неточности нашей обычной речи. Одно и то же понятие сплошь и рядом выражают разными словами. Поэтому иногда нелегко сразу сообразить, точно ли пред нами одно понятие в разных словах, а не два разных понятия. Еще более предательская особенность речи та, что одно и то же слово обозначает часто несколько разных понятий. Об этом мы уже говорили выше (стр. 33).— Тут иногда и сам не остережешься и в одном месте доказательства употребишь слово в одном смысле, а в другом месте — придашь иной смысл. Особенно если доказательство длинное, а слово по смыслу не совсем ясно. Еще легче сделать такую ошибку в споре, когда наш. противник употребляет слово в одном смысле, мы же — в другом. Это бывает очень часто. Напр.. если кто-нибудь в споре упоминает слова Ап. Павла: “Любовь есть совокупность всех совершенств”, а другой с ним соглашается, это еще не значит, что они думают одно и то же. На русском языке слово “любовь” имеет особенно много значений. Любить можно Бога и картофель, невесту и старый халат, ближнего и “холодную ванну”. Сдается, что в такую ошибку “подмены понятий” впадает, напр., Дон-Жуан Алексея Толстого. Стоит сопоставить его слова: 
 
 

Когда любовь Есть ложь, то все понятия и чувства, Которые она в себе вмещает.' Честь, совесть, состраданье, дружба, верность, Религия, законов уваженье, Привязанность к отечеству — все ложь! Религия! Не на любви ль ее Основано высокое начало и т. д. 
 
 

с поводом к ним — любовью к донне Анне: 
 
 

Все было ложь. Я обнимал лишь призрак От женщины, которую любил я... 
 
 

...Но отчего ж записка донны Анны Мне душу так волнует глубоко? Встают опять чудесные виденья И манят снова призраки любви. 
 
 

Немудрено, что такая подмена понятий привела Жуана к тому, что он 
 
 

В ярости поклялся Любви не верить, ничему не верить. 
 
 

Софист пользуется такой подменой понятий очень часто. Это одно из самых удобных средств морочить людей. Так как большинство из них 
 
 

не привыкло разбираться в “тонкостях” слов и выражений, то лучше принимать заранее меры против этого опасного софизма: а) стараться одно и то же понятие выражать одними и теми же словами и где противник этого не делает, самому делать за него, как бы повторяя на свой лад его фразу; б) каждое слово, имеющее несколько значений, стараться заменить или другим словом, более определенным по смыслу, или целым точным выражением. Иногда можно ограничиться дополнением слова какими-нибудь оговорками, напр., слово “любовь” заменить более точным выражением: “любовь к Богу”, “к ближним”, “к женщине” и т. п. 
 
 

5. Из других софизмов непоследовательности надо упомянуть здесь прежде всего распространенный и часто довольно курьезный софизм, который можно, пожалуй, назвать “бабьим” или, вежливее,— “дамским аргументом”. Он в ходу и у мужчин, да еще как; но в женских устах он, в общем, получает почему-то особый блеск и рельефность. 
 
 

Суть его вот в чем. По многим вопросам возможно, мыслимо не одно, не два, а несколько, много решений, несколько предположений и т. д. Некоторые из них противоположны друг другу. По здравому смыслу и по требованиям логики надо учитывать все их. Но софист поступает наоборот. Желая, напр., защитить свое мнение, он выбирает самое крайнее и самое нелепое противоположное из других мыслимых решений вопроса и противопоставляет своему мнению. Вместе с тем он предлагает нам сделать выбор: или признать эту нелепость, или принять его мысль.— Чем ярче контраст между нелепостью и защищаемым им мнением, тем лучше. Все остальные возможные решения намеренно замалчиваются. 
 
 

Вот пример из жизни: А.— Что ты так сухо обошлась с ним. Он, бедный, чувствовал себя у нас очень неловко. 
 
 

Б.— А как же мне с ним прикажешь обращаться? Поместить в угол вместо образов и молиться? Есть тысячи способов обращаться с людьми помимо этих двух. Но Б. выбрала для контраста самый нелепый из мыслимых нелепых способов.— Или вот другой пример — из “серьезных” споров. Настолько “серьезных”, что тут бабий аргумент смешан с палочным. Спорят мужчины.