Спор: О теории и практике спора

2. Если спор идет не из-за тезиса, а из-за доказательства, то диверсия состоит в том, что защитник тезиса бросает доказывать свой тезис, а начинает опровергать наш или требует, чтобы мы доказали наш тезис. Вот пример. Один юный спорщик затеял спор с не менее юной девицей, причем она старалась всячески защищать какой-то трудный тезис; спор был из-за доказательства. После многих трудов юная спорщица, видя, что дело у нее не двигается вперед, обратилась к противнику с претензией. “Да что это я все доказываю свое мнение, а вы только критикуете. Критиковать легко. Докажите-ка вы свое мнение? Почему вы так в нем убеждены?” — Юный спорщик, мало разбирающийся в технике спора, устыдился: как это, в самом деле,— она все доказывает и трудится, а я только критикую! Диверсия удалась. Он стал доказывать свой тезис и “потерял нападение”. 
 
 

Небесполезно в заключение заметить, что всякая диверсия, если мы “уходим” от прежнего тезиса, обращает сосредоточенный спор в бесформенный. При диверсии от довода или от доказательства спор, конечно, может остаться и сосредоточенным. 
 
 

3. От диверсии надо отличать другой род софизмов, связанных с отступлением от тезиса или довода — изменение тезиса или довода*. .

------------------------------------------

*Встречается как в начале, так и в средине спора. 
 
 

Мы не отказываемся от них, наоборот, делаем вид, что все время их держимся, но на самом деле мы их изменили. У нас уже другой тезис или довод, хотя бы и похожий на прежний. Это называется часто подменой тезиса или довода. 
 
 

К числу разных видов такой подмены относится прежде всего расширение или сужение тезиса (или довода). Напр., вначале спорщик поставил тезис: “все люди эгоисты”, но, увидев, что нельзя его доказать и возражения противника сильны, начинает утверждать, что тезис был просто “люди эгоисты”. “Вольно же вам было его так понимать широко. Я имел в виду, конечно, не всех, а большинство”.— Если же, наоборот, противник выставил тезис “люди эгоисты”, софист старается истолковать его в более выгодном для себя смысле: в том смысле, что “все люди эгоисты”, так как в таком виде тезис легче опровергнуть. Вообще свой тезис софист обыкновенно старается, если дело плохо, сузить: тогда его легче защищать. Тезис же противника он стремится расширить, потому что тогда его легче опровергнуть.— Нередко он прибегает к разным уловкам, чтобы заставить самого противника сгоряча расширить свой тезис. Это бывает иногда нетрудно, вызвав в горячей голове “дух противоречия”. 
 
 

Еще примеры другого вида расширения и сужения тезиса. Тезис: “А. хорошо знаком с русской литературой”. Нападающий расширяет его: “А. знаток литературы (вообще)”, защитник же суживает: “А. знаком хорошо с современной русской литературой”. 
 
 

4. Родственны с расширением и сужением тезиса усиление и смягчение его. Они приводят к “искажению” тезиса и встречаются, пожалуй, еще чаще. Тезис был дан, напр., такой: “министры наши бездарны”. Противник “искажает” его, усиливая: “вы утверждаете, что министры наши идиоты”. Защитник же тезиса, если дело плохо, старается “смягчить” тезис: “нет, я говорил, что министры наши не на высоте своего призвания”,— Или другой пример. Тезис: “источник этих денег очень подозрителен”. Противник усиливает тезис: “вы утверждаете, что деньги эти краденые”. Защитник, если находит нужным, смягчает тезис: “я говорил только, что источник этих денег неизвестен”.— Усиление тезиса обыкновенно выгодно для нападающего и производится нередко в высшей степени бесцеремонно и нагло. Смягчение тезиса обыкновенно производится защитником его, так как помогает защите. И тут часто не особенно церемонятся. 
 
 

5. Одна из самых частых подмен тезиса (и довода) состоит в том, что мысль, которая приводится с известной оговоркой, с известными условиями, при которых она истинна,— подменивается тою же мыслью, но уже высказанною “вообще”, без всяких условий и оговорок.— Эта уловка чаще всего встречается при опровержениях и имеет больше всего успеха при малоразвитых в умственном отношении слушателях. Малоразвитый ум склонен понимать все “просто”; он не умеет отмечать “тонкие различия” в мыслях,— он прямо их не любит, иногда не терпит и не понимает. Они для него слишком трудны. Поэтому тонкие различения кажутся такому человеку или “хитростями”, “хитросплетениями”, “софизмами”, или же (если он несколько образован) “ненужной схоластикой”.— Отсюда отчасти вытекает трудность спора о сложных вопросах, требующих точного и тонкого анализа и различении, с неразвитым противником или, особенно, при неразвитых слушателях. А к таким вопросам относится, напр., большая часть политических, государственных и общественных и т. д. вопросов. На этой почве софист, при прочих условиях равных, имеет огромное преимущество. Честный спорщик приведет довод правильный, с нужными оговорками, выраженный вполне точно. Но неразвитый слушатель обыкновенно не улавливает, не запоминает этих оговорок и условий и совершенно не оценивает их важности. Пользуясь этим, софист умышленно опускает оговорки и условия в доводе или тезисе противника и опровергает тезис или довод так, как будто мысль была выражена без них, а “вообще”.— Сюда часто на помощь присоединяется усиление тезиса, ораторские приемы — “негодование” и т. д., почти неразлучные с типом “митингового софиста”. Все это действует на неразвитого слушателя очень сильно, и надо много хладнокровия, находчивости и остроумия, чтобы отбить такое нападение, если публика вообще сочувствует взглядам софиста. Вот пример: X. утверждает, что “в настоящее время, при данном уровне развития большинства народа, знаменитая “четырехвостка” (прямое, тайное, всеобщее, равное голосование) при выборе в Государственную Думу вредна для государства”. Противник опускает все эти оговорки и начинает доказывать, что прямое, тайное и т. д. голосование (вообще) полезно, потому-то и потому-то.— Или я доказываю, что “смертная казнь при некоторых обстоятельствах и условиях необходима”. Противник опровергает меня перед слушателями так, как будто я утверждал, что смертная казнь вообще необходима, и называет меня “ярым защитником смертной казни”, бросая при этом на меня громы негодования и возмущения. Неразвитые и сочувствующие софисту слушатели тоже начинают возмущаться — “что и требовалось доказать”. Часто надо немало хладнокровия, знания “слушателей” и находчивости, чтобы отразить подобное нападение. 
 
 

Обратная уловка — когда то, что утверждалось без оговорки, без условий, лотом утверждается с оговоркой и условием. Чаще встречается она у защищающей стороны. Напр., сперва человек утверждал, что “не должно идти на вой ну” вообще, ни при каких условиях. Прижатый к стене, он подменивает это утверждение: “конечно, я не имел в виду случаев, когда враг нападает без всякого повода и разоряет страну”. Потом он может ввести и еще какую-нибудь оговорку. 
 
 

6. Этим уловкам — особенно послед ней — чрезвычайно способствует неполнота и неточность обычной речи. Мы очень часто вы сказываем мысль с только подразумевающимися оговорками. Оговорки эти “сами собою разумеются” потому, что, если высказывать их, речь становится каким-то нагромождением оговорок — необычайно тяжелой и “неудобоваримой”. Примером может служить деловой язык контр актов и т. п. документов, выработанный юридической и т. д. практикой в защиту от “деловых софистов на карманной почве”. 
 
 

Таким образом, оговорки подразумеваются на каждом шагу, и это ведет к возможности бесчисленных ошибок и софизмов. А. говорит: “мышьяк — яд”. При этом подразумевается оговорка “если принять его больше известного количества”. Б. опускает эту оговорку и говорит: “Доктор прописал мне мышьяк, значит он меня отравляет”.— У Шекспира в “Венициан ском купце” Шейлок заключает условие с купцом Антонио: если Антонио просрочит вексель, то он, Шейлок, имеет право вырезать у него “фунт мяса как можно ближе к сердцу”. Сделка оформлена вполне законно.— Вексель просрочен, и Шейлок требует условленной неустойки. Мудрый судья (Порция) спасает Антонио так. “По этой расписке”,— говорит она,— 
 
 

“Ты имеешь право взять Лишь мяса фунт; в ней именно фунт мяса Написано; но права не дает Она тебе ни на одну кровинку. 
 
 

Итак, бери, что следует тебе — фунт мяса, но, вырезывая мясо, Коль каплю крови христианской ты Прольешь — твои имущества и земли Возьмет страна республики себе. 
 
 

Таков закон Венеции. 
 
 

Юристы в прошлом столетии спорили, на- 
 
 

сколько решение Порции правильно с юридической точки зрения. 
 
 

Мнения были разные. Но с точки зрения логики решение это — несомненный софизм. Когда кто говорит о том, что надо вырезать кусок мяса из живого тела, тот неминуемо подразумевает, что при этом прольется кровь; а кто соглашается на вырезку такого мяса, тот соглашается на само собою подразумевающееся неизбежное условие этой вырезки — пролитие крови. Так что Порция сознательно подменила условие договора, воспользовавшись тем, что оно было выражено обычно, без исчерпывающей точности и полноты. 
 
 

7. Положительно бесчисленны разные другие формы подмены тезиса и доводов. 
 
 

Перечислим кратко наиболее общие и важные их роды. 
 
 

Одно и то же слово может обозначать разные мысли. Поэтому часто легко, сохраняя одни и те же слова тезиса (или довода), сперва придавать им один смысл, потом другой. Одна из обычнейших ошибок, один из обычнейших софизмов. Мы часто даже не замечаем, сколько разных значений имеет одно и то же слово. По: этому легко “окрутить” нас софисту, который отлично различает все их.— Возьмем слово “народ”. Редко кто старался разобраться в его значениях, а их много, а) Народ — означает то же, что малоупотребительное слово “народность”. (“Народы Европы”; “изучение народов”; “народоведение”.) б) Народ — все граждане одного и того же государства, объединенные подданством ему. Так говорят о “русском народе” в противоположность “австрийскому”, об “английском народе” и т. д.. “Весь русский народ признал революцию” и т. д. в) Народ — низшие классы населения, противополагаемые интеллигенции, “правящим классам” и т. п. Отсюда термины: “идти в народ”, “народники”. “Он вышел из народа” и т. д. г) Народ — вообще значит собрание людей, без различия классов, национальности и т. п., вернее группа людей, находящихся в одном месте. “На улице много народу”. 
 
 

“У приказных ворот Собирался народ Густо” и т. д. 
 
 

Само собою ясно, как легко “играть” таким словом в софизмах.— Когда кучка “народа” — рабочих, крестьян и т. д. соберется на улицах и заявляет “волю народа”, тут бессознательная подмена мысли; когда же оратор, опытный софист и демагог, говорит этой толпе: “вы — народ, народная воля — обязательно должна быть исполнена”, то он, подменивая смысл слова, часто подменивает сознательно довод или тезис.— А таких “многозначных слов”, как “народ”, очень много. 
 
 

8. Очень часто пользуются свойствами так называемых синонимов — слов и выражений, различных по звукам, но обозначающих разные оттенки одного и того же понятия. Если эти различия в оттенках не существенны для данного вопроса, то синонимы можно употреблять один вместо другого безразлично. Если же они существенны, то получается более или менее важное изменение тезиса. Особенно в этом отношении важна разница, если она сопровождается различием и в оценке, оттенком похвалы или порицания. Напр., далеко не все равно сказать “А. благочестив” и “А. ханжа”. “Ревность в вере” и “фанатизм”. “Протест” и “возмущение”. “Левый” по убеждениям и “революционер” и т. д. Если я высказал тезис: “ревность к вере — обязанность каждого религиозного человека”, а противник мой изменил его: “вот вы утверждаете, что каждый религиозный человек должен быть фанатиком”, то он исказил мой тезис. Он внес в него оттенок, благоприятный для опровержения. Вложил признаки, которые дела ют тезис незащитимым. Конечно, сказать, что фанатизм — обязанность каждого христианина,— нелепо. Или, скажем, я утверждаю, что “священники должны получить такие-то и та кие-то преимущества”. Мой противник излагает этот тезис так: “X. думает, что попы должны обладать какими-то преимуществами”.— Название “поп” в устах образованного человека имеет некоторый пренебрежительный оттенок, и, внося его в тезис, противник тем самым вносит понижение устойчивости тезиса. Вообще эта уловка — вероятно, самая употребительная. Люди прибегают к ней как бы инстинктивно, стараясь обозначить понятие названием, наиболее благо приятным для себя, наиболее неблагоприятным для противника. И чем грубее ум, тем грубее и примитивнее выходят и подобные софизмы. 
 
 

9. Огромное значение имеет “перевод вопроса на точку зрения пользы или вреда”. Надо дока зать, что мысль истинна или ложна; доказывают, что она полезна для нас или вредна. Надо доказать, что поступок нравственен или безнравственен; доказывают, что он выгоден или невыгоден для нас и т. д. Напр., надо доказать, что “Бог существует”; доказывают, что Он и вера в Его бытие приносит утешение и счастие. Надо доказать, что “социализация средств производства осуществима в настоящее время”; доказывают, что она была бы выгодна для слушателей. Часто нет убедительнее доводов для среднего человека, чем те выводы, которые затрагивают насущные интересы его. Даже самые простые до воды, чисто “карманного свойства” (argumenta ad bursam), имеют волшебное действие. Один довод, действующий на волю, живо и ярко рисующий выгоду или невыгоду чего-нибудь, иногда сильнее сотни доводов, действующих на разум.— Если же мы имеем дело со слушателями невежественными, темными, не умеющими тщательно вникать в вопрос и обсуждать его, то на них ловкий довод “от выгоды”, живо и понятно рисующий, какую ближайшую пользу или вред человек может получить от мероприятия и т. д., действует часто совершенно гипнотизирующе. Они “зачарованы” предвкушением будущей выгоды. Они не желают слушать доводы против. От рассуждений о неосуществимости того или иного, о вредных последствиях, которые могут насту пить потом, они отмахиваются, как дети.—- Само собою ясно, какая в этом благодарная почва для софистов; как пышно растет на ней всякая демагогия. Это отлично знает и каждый “мошенник слова”. Поэтому данная уловка — любимое орудие подобных мошенников. 
 
 

Вот пример простого “карманного довода” (с примесью “палочного”). 
 
 

Или, например, Ирландия! — начал Иван Петрович с новым одушевлением, помолчав: — пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи... 
 
 

— Ну-с, так что же? — Ирландия в подданстве у Англии, а Англия страна богатая: таких помещиков, как там, нигде нет. Отчего теперича у них не взять хоть половину хлеба, скота, да и не отдать туда, ” Ирландию? — Что это, брат, ты проповедуешь: бунт? — вдруг сказал Нил Андреич. 
 
 

— Какой бунт, ваше превосходительство... Я только из любопытства. 
 
 

— Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром, да туда?.. 
 
 

— Как это можно! Мы совсем другое дело...