Спор: О теории и практике спора

“Жизнь человека — великий социальный долг,— говорил Луи Блан.— Человек должен постоянно приносить себя в жертву обществу! — Зачем? — спросил я вдруг. 
 
 

— Как зачем? Помилуйте: вся цель, все назначение лица — благосостояние общества. 
 
 

— Оно никогда не достигается, если все будут жертвовать и никто не будет наслаждаться. 
 
 

— Это игра слов. 
 
 

— Варварская сбивчивость понятий,— говорил я смеясь”. 
 
 

К произвольным доводам относятся или с ними связаны и более тонкие, переплетенные с другими софизмами оценки доводов с целью отделаться от труда на них ответить. Напр., “этот довод слишком груб и примитивен и с ним -не стоит считаться”. Или “нечего останавливаться на этом наивном доводе” и т. д., и т. д.— Надо помнить, что раз мы спорим с кем-нибудь, раз сочли возможным с ним спорить, то наша обязанность опровергнуть все его доводы, как они не казались “грубы” или наивны. 
 
 

Сюда же примыкают и такие уловки произвольного довода, как та, в которой один английский логик упрекает В. Гамильтона. “Последний иногда отделывается такими словами от труда опровергать мысли противника: “в конечном результате анализа эта мысль приводит к противоречию”. Но он не пытается показать, что она действительно приводит к этому. Таким образом, получается “опровержение в кредит”, которое необходимо отнести или к ошибкам, или к уловкам” (Monck. An Introduction to Logic. 1880 г.).— Или же отделываются замечанием: “мы не будем останавливаться на этом аргументе, так как ошибочность его очевидна, а перейдем к более существенному”. Или: “здесь мы не будем доказывать истинности (или ложности) этой мысли. Мы докажем ее в другой книге” и т. п. Это последнее тоже “доказательство в кредит”. Формы таких ошибок и уловок — бесчисленны. 
 
 

9. Далее, одним из самых употребительных видов произвольного довода являются неправильные ссылки на авторитеты. Доводы “от авторитета” очень важны, и без них, в общем, часто не обойтись. Но надо помнить два условия правильного их применения: а) доводы эти правильно применимы или за неимением доводов по существу,— что бывает очень часто, ведь мы не можем всего знать, все испытать сами и все лично проверить; или же в подкрепление доводов по существу. Сама по себе ссылка на авторитет в огромном большинстве случаев является лишь более или менее вероятным (а не достоверным) доводом; б) во-вторых, каждый авторитет — авторитет только в области своей специальности. Если таких областей несколько — тем для него лучше, конечно. Но вне пределов специальности он “обычный смертный”, и ссылка на него в этих случаях — ошибка или софизм. Вот два условия, при соблюдении которых может быть правильна ссылка на авторитет. В остальных случаях — такая ссылка есть ошибка или софизм (лживого или произвольного довода). 
 
 

Но и при соблюдении указанных условий ссылка на авторитет имеет разные степени вероятности, которые необходимо учитывать каждый раз отдельно. Напр., в области специальности данного лица есть вопросы, по которым его правдивое мнение можно счесть достоверным, и есть такие вопросы, где оно не идет далее средних степеней вероятности. Напр., возьмем науку. А. приводит довод: “теория мирового эфира в настоящее время оставлена многими физиками”. В подтверждение он ссылается на слова профессора Икса, известного своим точным умом и широкими познаниями в современном положении физики. Ясно, что такой человек не мог сделать ошибки в этом вопросе. Так же, как не можем сделать мы ее в вопросе: получили мы жалованье или нет. Вся суть будет в том, верно ли передал А. слова Икса.— Наоборот, если А. сошлется на слова Икса в доказательство того, что такая-то спорная теория в физике ошибочно, то тут мнение Икса (если оно верно передано) может иметь лишь ценность большей или меньшей вероятности, в зависимости от многих обстоятельств. Икс авторитет, но Икс — человек. 
 
 

Может быть ошибочна не новая теория, а оценка ее этим авторитетом. 
 
 

10. Злоупотребление ссылками на авторитеты свойственно нередко увлекающейся молодежи и тем людям, которые не привыкли, не любят и не умеют самостоятельно мыслить. Тем, напр., про которых можно повторить слова Гоголя: “У него есть ум, но сейчас по выходе журнала, а запоздала выходом книжка — ив голове ничего” (Театральный разъезд).— Резко, но остроумно о таких любителях авторитетов отзывается Шопенгауэр. 
 
 

“Люди, которые столь поспешно и с таким жаром хватаются за авторитеты, чтобы ссылкой на них разрешать спорные вопросы, в сущности, рады, что могут пустить в дело чужой рассудок и чужую проницательность, за неимением своих собственных. Число их — легион. Ибо, как сказал Сенека: unus quisque mavult credere, quam judicare (каждый предпочитает верить, а не рассуждать). Поэтому в их спорах обычное оружие — авторитеты. Ими они побивают друг друга. Кто ввязался с ними в спор, тот сделает неправильно, если захочет обороняться от них доводами по существу и аргументами. Окунувшись в пучину неспособности рассуждать и мыслить, они зачарованы против этого оружия,— своего рода Роговые Зигфриды. Поэтому они противопоставят вам в виде аргументов авторитеты и закричат: “победа!” (Parerga und Paralipomena, II § 266). 
 
 

В виде небезынтересного характерного примера споров в этом роде приведу рассказ “Радда Бай” (Блаватской). 
 
 

Один статный индус, драпированный в белую с золотом шаль, с золотыми кольцами на всех пальцах ног, огромным знаком Вишну на лбу и в золотом pince-nez, обратился ко мне уже с прямым вопросом: Неужели я, прожив так долго в Америке, родине Томаса Пена, верю в какое-либо божество? — Признаюсь, верю, и вовсе не каюсь в такой невежественной слабости,— последовал мой ответ. 
 
 

— И в душу человека? — переспросил он со сдержанной усмешкой. 
 
 

— Да, и в душу; и как ни удивительно, даже в бессмертный дух... 
 
 

Юный магистр, нервно заиграв кольцами на ногах, обратился с новым вопросом, довольно на этот раз оригинальным. — Стало быть, по-вашему, Гексли шарлатан и глупец? В свою очередь мне пришлось вытаращить глаза. 
 
 

— Это почему же? — осведомилась я у pince-nez. 
 
 

— Потому что или он, признанный всеми авторитет, знает, о чем говорит, или же он шарлатан, рассуждающий о том, чего не понимает. 
 
 

— Гексли,— сказала я,— как натуралиста, физиолога и ученого не только признаю, но и преклоняюсь перед его знанием, уважая в нем один из величайших авторитетов нашего времени,, т. д. во всем, касающемся чисто физических наук; но как о философе имею о нем весьма невысокое мнение. 
 
 

Далее юноша совершает диверсию от довода 
 
 

Знаменитый английский биолог и зоолог 60-х и 70-х годов XIX столетия.— С. П. 
 
 

(авторитета) и переходит к другому доводу, то же очень характерному для подобного рода умов. 
 
 

— Но ведь против логических выводов, основанных на факте, трудно идти. “Вы читали его статью в Fortnightly Review об “автоматизме человека”? — Кажется, читала... и кой-что запомнила из его удивительных софизмов. Но что ж о ней? — Вот что. Профессор в ней неоспоримо до казал, что человек не более как сознательный и сознающий себя автомат, добавляя к этому в своих “Las Sermons”, что человек “хитрейший из часовых приборов природы”, но не более,— и т. д. (Из пещер и дебрей Индостана, СПб. 1912. 2578). 
 
 

Эти доводы: “тот-то неоспоримо доказал”, “наукой доказано” и т. п. так часто встречаются в некоторых спорах, и так сравнительно редко они правильны. Или ошибка неграмотного в логике и в науке незрелого мышления, или — софизм, т. е. лживый довод. Как часто он применяется — знает, вероятно, всякий. 
 
 

11. Уловка противоположного характера — совершенное отрицание авторитетов. 
 
 

В действительности есть сравнительно мало вопросов, в которых мы серьезно, с полным знанием, с затратой всего нужного труда и сил можем разбираться сами. Эти вопросы обычно не выходят за пределы ближайшего житейского опыта и интересов и за пределы нашей ближайшей специальности. В остальном мы поневоле основываемся на опыте и знаниях всего прочего человечества. Без них не сделать ни шагу. Но если так, то естественно основываться на опыте и знаниях не первого попавшего на пути чело века — может быть совершенно не пригодного для этой цели,— а на сведениях заведомо наи лучших знатоков в той области, к которой от носится вопрос, т. е. опираться на авторитеты. 
 
 

Поэтому полное отрицание авторитетов чаще всего является “мальчишеством” или результатом недомыслия, или софизмом •— в параллель софизму злоупотребления авторитетами. 
 
 

Иногда это отвага “свободного мыслителя”, у которого мысль “свободна” потому, что не связана принципами разума, или же выходка юного дилетанта мысли, “оригинальничающего” своим отрицанием, по заветам доброй старины. 
 
 

“Дух отрицанья, дух сомнения” и т. д. 
 
 

— “Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаем авторитетов,— вмешался Аркадий. 
 
 

— Мы действуем в силу того, что мы при знаем полезным,— промолвил Базаров. В теперешнее время полезнее всего отрицание,— мы отрицаем. 
 
 

— Все?.. 
 
 

— ...Все,— с невыразимым спокойствием по вторил Базаров. 
 
 

П. П. уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия”. 
 
 

Чаще, однако, встречается в настоящее время не полное отрицание авторитетов, а другой софизм: отрицание того авторитета, который правильно приводится в подкрепление своей мысли противником. Напр., положим, я утверждал, что “положительный электрон до сих пор не выделен из атома”,— и подтвердил свое утверждение ссылкой на недавнее подчеркивание этого обстоятельства тем же известным, общепризнанным знатоком физики и точным мыслителем, проф. X.— Противник мой и я в этих вопросах профаны; авторитет мною приведен вполне правильно и к месту.— Но противнику не хотелось допустить доказываемый мною довод, и он начинает софистировать. “Позвольте, но проф. Х бог, что ли7 Разве он не может ошибаться? Еще недавно он был уличен в такой-то и такой-то ошибке”.— “Да, проф. Х не бог, ошибаться может. Возможно, что он уличен был и правильно. Но весь вопрос, в чем ошибаться? Есть вопросы, в которых его ошибка так же невероятна, как для нас с вами ошибка в вопросе: распущена Государственная Дума или нет”.— Однако в таких случаях на помощь доводу, как недоказанному приходится подбирать другие доводы. Противни достиг своей цели. 
 
 

Глава XXII. 
 
 

“МНИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА” 
 
 

Тождесловие,— “Довод слабее тезиса”,-— Обращенное доказательство,— Круг в доказательстве. 
 
 

1. К софизмам произвольного довода относятся часто те мнимые доказательства, в которых или: а) в виде довода приводится для доказательства тезиса тот же тезис, только в других словах. Это будет софизм тождесловия (idem per idem). Или б) доказательство как бы “перевертывается вверх ногами”. Мысль достоверную или более вероятную делают тезисом, а мысль менее вероятную — доводом для доказательства этого тезиса, хотя правильнее было бы сделать как раз наоборот. Этот софизм можно назвать “.обращенным доказательством”.— Наконец, в) в одном и том же споре, в одной и той же системе доказательств сперва делают тезисом мысль А и стараются доказать ее с помощью мысли Б; потом, когда понадобится доказать мысль Б, доказывают ее с помощью мысли А. Получается круговая порука: А верно потому, что истинно Б; а Б — истинно потому, что верно А. Такой софизм называется “ложным кругом” или “кругом в доказательстве” или “заколдованным кругом”.— Иногда он бывает и в скрытой форме. А доказывается с помощью Б; но Б нельзя доказать иначе, как с помощью А. 
 
 

Те же самые названия, как софизмы, носят и соответственные ошибки. 
 
 

2. Тождесловие встречается часто, гораздо чаще, чем мы это замечаем. Уже было отмечено выше, как иногда трудно под разными словами отличить одну и ту же мысль (стр. 15). Особенно если она выражена хотя бы в одном из случаев запутанно, трудно, туманно.— Иногда тождесловие имеет грубую форму, напр., “поверьте, нельзя не быть убеждену: это истина” (Гоголь. Театральный разъезд). Или другой пример, из ученических сочинений: “Это не может не быть правдой, потому что это истина”. Но часто тождесловие скрывается под очень тонкими формами. И не всегда можно точно установить, две ли почти одинаковые мысли пред нами или одна и та же. Для доказательства, впрочем, и тот и другой случай обычно одинаково непригодны. 
 
 

Вот еще пример тождесловия: “начало вселенной без Творца немыслимо; потому что немыслимо, чтобы она возникла самопроизвольно, сама собою”. Или — из области более отвлеченной, философской. Каждое свойство, качество и т. д. есть качество и свойство чего-нибудь, т. е. одно само по себе существовать не может. На этом основании многие философы — а в старину все — принимали существование, кроме свойств, еще отдельных от них “носителей свойств” (так наз. субстанции}.