Планирование производственных ресурсов

При этом помните, что наилучшие результаты от внедрения ERP-системы достигаются, если она проектируется для предприятия с хорошо выстроенной системой управления.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Проблема импорта институтов экономической власти в России весьма актуальна. По словам Т. Эггертсона: "Самый важный новый урок, который можно извлечь из … перехода [экономических систем советского типа к рынку], связан с ограниченностью наших знаний об институциональной динамике, о путях внедрения новых социальных технологий в общество, обладающее собственными сложными институтами, в особенности же о способах обеспечения новой организации экономики"1[1].

Местные технологии экономической власти, или институциональная среда и организации, вступают во взаимодействие с новыми, импортированными социальными технологиями и могут оказать решающее влияние на эффективность новых институтов, создавая тем самым проблемы определенного рода, которые не имеют существенного значения, когда на вооружение берутся физические технологии. Зачастую мало что известно о взаимной дополняемости импортированных, или новых, социальных технологий с ранее существовавшими институтами экономической власти. Эти последние могут либо подкреплять, либо, наоборот, нейтрализовывать новые структуры, как, например, в ситуации, когда страны заимствуют уставы корпораций или конституции, хорошо зарекомендовавшие себя в других регионах мира.

Поиски альтернативы приводят революционному варианту институционального развития, заключающемуся в попытках изменить прежде всего формальные рамки, ориентируясь на уже известные образцы. Речь идет об импорте формальных институтов экономической власти, уже доказавших свою эффективность в обеспечении взаимодействий, и отхода на этой основе от тупиковой траектории институционального развития. Иначе говоря, преобразования ориентируются на достижение определенного результата и исходные условия – существующие в обществе неформальные властные институты – принимаются в расчет в последнюю очередь. В отличие от генетических изменений, сопровождающих эволюцию институтов, революционные изменения можно назвать онтологическими: желаемая ситуация проецируется на общество. Еще одно отличие от эволюционного варианта развития заключается в необходимости политической воли для осуществления революционных преобразований. Роль государства из чисто технической, сведенной к законодательной фиксации неформальных норм, превращается в главенствующую.

Революционные изменения касаются в первую очередь формальных рамок, ибо неформальные не поддаются прямому воздействию и могут быть изменены лишь индуктивно, как реакция на новые формальные рамки. На какие же образцы ориентированы изменения формальных институциональных рамок? Во-первых, институты могут строиться в соответствии с некой идеальной моделью, т. е. напрямую переносятся из теоретической модели на практику. Примером из российской истории является период после Октябрьской революции 1917 г., когда институты нового общества создавались под копирку тех, которые описывались в работах К. Маркса и Ф. Энгельса. Общество планировалось построить по принципу единого производственного кооператива, для чего требовался переход от частных раздробленных коллективов к модели единой фабрики, функционирующей на основе принципов централизованного снабжения и распределения.

Парадоксально, но и становление институтов рынка даже в Англии включало в себя элементы копирования теоретической модели, только на этот раз – А. Смита, И. Бентама и У. Таунсенда. Английский парламент образца 1800 – 1830-х годов, согласно К. Поланьи, воодушевленный идеями указанных авторов, обладал политической волей, необходимой для отражения в законах модели laissez-faire. Таким образом, рынки, построенные на основе принципа свободной конкуренции, возможно никогда не появились бы, если бы они развивались эволюционным образом. В конечном счете принцип laissez-faire был навязан государством. Косвенно с этим утверждением соглашается и Д. Норт, который видит в либеральной ориентации английского парламента результат особого расклада политических сил: парламент контролировался политическими силами, интересы которых счастливым образом приняли форму создания предпосылок рынка, основанного на свободной конкуренции2[2].

Во-вторых, институты могут воспроизводить образцы, существовавшие в истории данной страны, но исчезнувшие в процессе исторической эволюции общества. Поиск исторических образцов для подражания, принимающий форму поиска утраченного «золотого века», связан с опасностью появления институциональных «атавизмов». Например, на одном из этапов рыночных реформ в Тунисе государство решило воссоздать институт гильдий, хорошо зарекомендовавший себя вплоть до начала ХХ в. Целью государства было обеспечить стабильность и подконтрольность локальных рынков, контроль качества продающихся на них товаров. Однако эксперимент по реанимации института не удался: в условиях современного рынка и конкуренции со стороны импортных товаров гарантии качества, базирующиеся на личной репутации аминов, глав гильдий, так и не смогли заработать. То же можно сказать и о предложениях восстановления института земства как основы местного экономического самоуправления в современной России.

В-третьих, формальные институты могут строиться по образцам, существующим в других странах. Причем речь идет как о политических (институты демократии), так и экономических властных институтах.

Реформы Петра I интересны в качестве первой попытки комплексной институциональной трансформации российского общества по западноевропейским стандартам. Делая вывод об отсталости господствующих в России норм (главным образом неформальных), он предпринял попытку их комплексной замены на доказавшие свою эффективность в европейских странах формальные правила. Причем речь шла именно о насаждении «сверху» новых законов. Рыночные реформы 90-х годов тоже во многом основывались на стратегии импорта институтов, В первую очередь это связано с противоречием между локальным характером норм внелегального рынка, существовавшего в советский период, и потребностью поскорее найти замену оказавшимся в глубоком кризисе институтам командной экономики. Впрочем, были и периоды, когда Россия (СССР) выступала в роли экспортера своих институтов, главным образом после второй мировой войны. Например, внедрение правил планомерной организации производства, проведение реформы банковской сферы, социальной системы осуществлялись в восточноевропейских странах по советским образцам.

Теперь зададимся вопросом об эффективности импорта институтов экономической власти: может ли он достичь поставленной цели – смены траектории институционального развития современной России? С одной стороны, известен опыт послевоенного развития Японии, в которой институциональные реформы проводились под контролем американских оккупационных властей и по американским образцам политических, социальных и экономических институтов. Именно реорганизация «дзайбатсу» (zaibatsu), всесильных в довоенный период семейных корпораций, и их превращение в акционерные общества с распылением контроля среди мелких акционеров (в 1949 г. 70% держателей акций были физическими лицами), распространение американской модели внутрифирменного управления, воспроизведение американского законодательства о профсоюзах были одними из ключевых факторов послевоенного экономического успеха Японии.

С другой стороны, универсализация европейской а затем и американской модели государства обусловила рост локальных и региональных конфликтов в странах третьего мира. Например, принцип территориального построения государства неприемлем для исламских и индийских народов, религия и культура которых предполагает построение государства на основе принципа не территориального единства, а «единства в вере», а также кочевых племен. Тем более неприемлемым является насаждение американской «демократической» модели насильственным путем (Ирак).

Получается, что импорт институтов создает хаос, который распространяется не только на политическую сферу, но и на процесс национальной самоидентификации, коллективных действий. Возможность возникновения эффектов, прямо противоположных ожидаемым, при импорте одного из наиболее признанных образцов – американской Конституции, отмечалась многими исследователями. Так, своего рода естественный эксперимент был поставлен в ходе реализации Акта о реорганизации индейских резерваций (The Indian Reorganization Act, 1930), предполагавшего распространение модели американского государства и на племена индейцев, живших до этого по собственным законам и с использованием традиционных властных структур. Результаты эксперимента далеко не однозначны – часть племен в результате деятельности в новых институциональных рамках добилась серьезного социального и экономического прогресса, а другая часть, наоборот, вошла в глубочайший кризис. Общий вывод заключается в том, что импорт институтов безусловно оказывает влияние на динамику институционального и экономического развития, но это влияние может принимать как позитивные, так и негативные формы.

По мнению А. Олейника,  основными факторами, влияющими на успех импорта институтов, являются степень и характер конгруэнтности господствующих в стране-импортере неформальных норм и формальных норм, на основе которых функционирует импортируемый институт3[3]. За неимением лучшего А. Олейник использует геометрический термин, под которым подразумевает наличие общих тенденций развития господствующих в обществе неформальных и импортируемых формальных норм. Наличие между нормами конгруэнтности позволяет получить их конвергенцию, сближение тренда, траектории институционального развития. В свою очередь, конвергенция бывает позитивной и негативной, эволюционной, стабильной или гибридной.

Позитивная конвергенция заключается в сближении формальных и неформальных норм на основе тенденции, ведущей к оптимуму. Негативная конвергенция, наоборот, принимает форму общей тенденции к неэффективному результату. Эволюционная конвергенция (Й. Шумпетер, Дж. Гэлбрейт) видит в сближении норм динамический процесс. Гипотеза статической конвергенции (Ф. Перу) предполагает ситуацию, в которой формальные и неформальные нормы дополняют друг друга. Наконец, гибридная конвергенция (Я. Тинберген) заключается во взаимном влиянии формальных и неформальных норм, в итоге тенденция институционального развития не совпадает ни с трендом развития неформальных норм, ни с трендом развития формальных.

Каким же образом можно оценить или даже измерить характер и степень конгруэнтности формальных и неформальных норм? Известно несколько методик, каждая из которых имеет свои недостатки, связанные главным образом с их нацеленностью на анализ конкретных случаев импорта институтов и, следовательно, ограниченностью сфер их применения. Во-первых, юридическая методика оценки перспектив внедрения в корпус права элементов других правовых систем. Она строится на основе предположения, что имплантируемая норма будет работать только при условии принадлежности юридической системы-донора и юридической системы-рецептора к одному и тому же классу эквивалентности. То есть импортируемые и существующие нормы должны описываться с помощью отношений рефлективности, симметричности и транзитивности.

Во-вторых, методика Дж. Ховстеда, разработанная для сравнения управленческой культуры в различных странах чтобы оценить перспективы использования одинаковых методов управления в странах с различными традициями организации трудовых отношений4[4]. Данная методика позволяет измерить расстояние между неформальными и формальными нормами по пяти следующим параметрам: дистанция власти, индивидуализм/коллективизм, мужское/женское начало, избежание неопределенности (отношение к риску), ориентация на долговременные или на кратковременные цели в жизни.

В-третьих, методика С. Корнела и Дж. Колта, предложенная, чтобы определить степень совместимости формальных институтов власти и неформальных норм, регулирующих властные отношения. Учитывая направленность анализа на институты власти, в методике используются следующие параметры: структура власти, властные полномочия, место институтов власти в социальной структуре, источник власти5[5].

В-четвертых, методика, основанная на сравнении норм, которые образуют идеальные типы господствующего в обществе неформального и  импортируемого формального института экономической власти. При условии создания идеальных типов основных институтов общества (рынка, фирмы, домашнего хозяйства, государства) этот подход позволяет исследовать широкий спектр институциональной динамики.

Итак, сформулируем два сценария развития событий в случае импорта институтов экономической власти. Во-первых, в случае совпадения формальных и неформальных норм происходит ускорение институционального развития. Но при этом радикальной смены его траектории не произойдет, ведь изначально формальные и неформальные нормы не противоречили друг другу. Институт лишь проходит быстрее ряд этапов своего становления, которые в случае эволюционного развития заняли бы значительно больший период времени. Во-вторых, в случае несовпадения формальных и неформальных норм происходит замедление институционального развития ввиду роста рассогласования между указанными нормами. Второй сценарий чреват возникновением различного рода институциональных деформаций и отклонением от оптимальной траектории развития.

В случае развития событий по второму сценарию возможное решение могло бы заключаться в смене образцов импортируемых институтов, например, американской модели на германскую, французскую, японскую, или наоборот. Такой подход позволил бы найти такую страну-экспортера, чьи формальные институты конгруэнтны с неформальными институтами страны-импортера. А далее начинается длительный процесс взаимодействия формальных и неформальных норм: исходный импульс от внедрения нового формального института вызывает реактивные изменения неформальных норм, изменения неформальных норм сказываются на структуре формального института и так далее.