Светская  этическая мысль может полагать, что добро существует исключительно в одной форме — в форме человеческих нравственных представлений и соответствующих социальных учреждений. Тогда все исторические виды нравственности оказываются одинаково истинными, впрочем, как и одинаково ложными. Ибо их невозможно сопоставлять ни с какой онтологией добра, независимого от релятивизма и множественности человеческих заблуждений по его поводу.

 Бинокулярность  этического зрения появляется только при сопоставлении двух порядков или уровней существования добра: его идеального бытия и социокультурного бытования. Когда добро двоится как нравственность и как мораль, можно говорить о несовпадении истории нравов и онтологии чистого добра. Аналогично история космогонических и астрономических учений о гелио-, геоцентризме, о плоской земле, плавающей на черепахе и т. д. не совпадает с реальным статусом солнечной системы, независимым от истории истинных и ложных представлений о нем. И великая заслуга Сократа в том и состоит, что без всякой религиозной сакрализации добра, одной силой философской рефлексии он разъединил истинное добро и господствующую нравственность общепринятого.

 В-четвертых, наука о нравственности индуктивна и описательна, она склонна оформляться  как историко-этнографическое знание. Учение о морали строится как религиозно-философская нормативность. Поскольку нравственность и мораль можно тематизировать как социологию и онтологию добра, то, в-пятых, они различаются тем, что мораль конституируется свободным внутренним самоопределением личности, а нравственность — внешним социальным давлением на нее.

 Общество  может принуждать людей быть либо более нравственными, чем это  предполагает низкий уровень их личной моральности, либо менее нравственными, чем они могли бы быть, если бы на них не оказывалось сильное давление общепринятых нравов. Скажем, принуждение детей публично отрекаться от репрессированных родителей, вменяемое им в обязанность при сталинском политическом режиме и являющееся одновременно нарушением христианской моральной заповеди, может быть квалифицировано как общественное принуждение к аморальному поведению людей, личная мораль которых зачастую выше уровня социальной нравственности и ритуальности. Напротив, практика «суда чести», «отказа от дома», других форм социального остракизма, которому подвергался прежде негодяй, подпадающий под нравственное, но не юридическое осуждение, принудительно поддерживала уровень социальной нравственности на более высоком уровне, чем индивидуальная мораль составляющих его людей. Таким образом, общество может принуждать людей быть более порядочными, или, наоборот, менее порядочными, чем диктует их личное моральное сознание. Ибо в разных типах социальности непорядочность и аморальность могут

 быть  как инструментом социального продвижения, так и причиной краха карьеры, девальвации высокого социального статуса. Проще всего сказать, что каково общество, его нравы — такова и индивидуальная мораль его членов. На самом деле все гораздо сложнее: относительно нравственное общество может состоять из не слишком высоко моральных людей, а к безнравственным социальным обычаям и ритуалам могут принуждаться люди в большинстве своем способные и к более высокому моральному уровню поведения.

 Мораль  элитарна по определению, она есть удел избранных и требует особого  дара и личностного самостояния. Зато нравственность демократична и общедоступна, идет не из глубины сердца, а проистекает из социальной дрессуры. «Всегда нужно делать строгое различие между этикой и этосом, или нравственностью и нравами, т.е. воспитанностью, совокупностью полезных и выгодных навыков, известной дрессировкой», — писал С.Н. Булгаков в книге «Свет невечерний». И в таком взгляде на нравственность нет никакой ее девальвации. Напротив, можно говорить о некоторой автономности, самодостаточности нравственности по отношению к морали. Поскольку истинная мораль, идущая из глубины сердца, доступна немногим, общество и стоит на принуждении несовершенных в большинстве своем людей к социально приемлемому и ответственному поведению. И принуждение тут вполне уместно: тем, для кого недоступна мораль, остается нравственность. Таким образом, устои социальной жизни нравственны, а не моральны. Совершенно ложным является проект переведения всех нравов исключительно в моральный план, преобразование всякого социального давления в свободную форму морального самоопределения. Зазор между моралью личности и нравами общества устранять бессмысленно.

 Мораль  — это личное, глубокое, интимное измерение, неприкосновенное для общества, контроль которого не может быть тотальным. И все программы воспитания нового человека с новой моралью, сформированной по заказу общества, имеют тоталитарный характер. Можно говорить о том, что произошел перехват морализаторства как традиции консервативных правых сил социальными силами левой оппозиции. Однако, мораль нельзя полностью формализовать, социализировать, она имеет не внешний, а внутренний источник — голос сердца. Социальным же институтом является нравственность, а не мораль.

 Невозможность нефанатического возведения принципов  морали в социальные нормы всегда отчетливо ощущала русская культура. В романе «Доктор Живаго» Пастернак говорит об одном из своих героев: «Для того, чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные». Таким образом, указывается традиционный для нашей культуры внутренний сердечный, а не внешний социально-нормативный источник различия добра и зла. Моральна жизнь по сердцу, а не по правилу. Сфера чистого сердца метаномична. Сердце беспринципно, а правило бессердечно. Моральный закон не пишется под диктовку социального «Сверх-Я», что звучит и в кантовском «Звездное небо надо мной, нравственный закон во мне».

 В современном  секуляризованном мире диапазон разрешенного должен определяться правом, а не моралью. Всякая подмена правовых норм нормами морали, тем более морали религиозной, что свойственно религиозному фундаментализму с его теократизацией государства, атавистична и вредна, вопреки предостережению Достоевского. В Афганистане, управляемом талибами, существовало министерство морали и добродетели, деятельность которого мало чем отличается от деятельности силовых и карательных структур. Превращение морали из сферы свободы личности в область государственного контроля и санкционирования ведет к чему угодно, только не к торжеству морали.

Заключение

 Для более глубокого понимания сущности религии следует разъяснить отношение ее к другим сторонам духовной жизни человека. Наиболее важно уяснить отношение религии к нравственности, к науке и к искусству.

  Первое и самое главное отношение между религией и нравственностью есть отношение их неотъемлемого взаимодействия.

  Религия и нравственность тесно связаны между собой. Религия невозможна без нравственности, а нравственность невозможна без религии. Вера без дел мертва. Такой верой веруют только бесы (веруют и трепещут). Истинная же вера (живая, а не мертвая) не может быть без добрых дел. Как благоухающий по природе цветок не может не благоухать, так и истинная вера не может не свидетельствоваться доброй нравственностью. В свою очередь и нравственность без религиозной основы и без религиозного света не может существовать и непременно завянет, подобно растению, лишенному корня, влаги и солнца. Религия без нравственности подобна бесплодной смоковнице; нравственность же без религии – подобна срубленной смоковнице.

 Тесная  и неразрывная взаимосвязь религии  и нравственности вовсе, однако, не означает их тождества. Для того чтобы  это было понятно, необходимо, кроме  взаимной связи, показать и их различие.

 Многие  даже выдающиеся философы не понимали этого различия. Так, например, И. Кант утверждал: «Религия, по материи или по объекту, ничем не отличается от морали, т. к. общий предмет той и другой составляют нравственные обязанности; отличие религии от морали только формальное» («Спор факультетов», 1798).

 Это формальное отличие состоит, по Канту, в том, что религия побуждает  нас смотреть на наши нравственные обязанности не просто как на требование нравственного долга, но как на Божественные заповеди.

 Воззрения, по которым самое существенное в религии относится к морали, а все остальное только к форме, высказывались давно. Таково, по существу, учение Будды и Конфуция. В древнегреческой философии стоики считали мораль выше религии. Отождествлял религию с моралью и Л.Толстой.

 Для того чтобы понять различие между  религиозным и нравственным чувством, следует обратить внимание на психологию этих переживаний и на различие объектов их. Нравственное чувство характеризуется  стремлением к нравственно-доброму; религиозное же чувство – к бесконечному, совершенному во всех отношениях, к абсолютному. Цель первого – удовлетворение требования нравственного долга и стремление к нравственному совершенству, цель второго – единение с Богом.

 Христианство  категорически утверждает, что без  помощи Божией невозможно ничего делать и даже просто жить.

 «Без Меня не можете делать ничего»

 «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится»

 «Я  есть путь и истина и жизнь»

 Таким образом, между религией и нравственностью  существует такое же отношение, какое существует между жизнью и деятельностью. Никакая деятельность невозможна без жизни. Религия дает жизнь. И только при условии этой жизни возможна нравственная деятельность.

 Только  в Боге может быть жизнь. Без Бога жизнь становится умиранием.

 Идеал христианской нравственности – религиозный: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»

Список  Литературы

1) www.anthropology.ru

2) www.pravoslavie.ru

3) www.wikipedia.ru

4) Интервью Краснухина К.А. в Санкт-Петербурге (Религия и нравственность в секулярном мире).