Проблема национальной идеи в современной российской философии

Федеральное государственное образовательное  учреждение

высшего профессионального образования 

«СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ АКАДЕМИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ» 
 
 
 

КАФЕДРА

ФИЛОСОФИИ 
 
 
 
 
 

КУРСОВАЯ  РАБОТА

студентки _____2____ курса ____2101_____ группы

                  Давыдовой Жанны  Валерьевны____________

         Проблема национальной  идеи в современной_____

_____________российской философии_______________ 
 
 
 
 

Научный руководитель

______________профессор___________________

____________Филиппов Г. Г.________________ 
 
 
 
 
 
 

Санкт-Петербург

2010 г. 
 

Содержание.

 Введение                                                                                                    3

    Глава первая                                                                                             4

       1. Генезис понятия «Национальная идея»                                         4

       2. Русская идея                                                                                      4

     Глава вторая                                                                                            8

       3. Проблема формирования национального самосознания              8                               

       4. Русский национализм                                                                      10

     Глава третья                                                                                            15

       5. Проблемы русского национализма                                                15

   Заключение                                                                                               21

   Список использованной литературы                                                      22

                  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение.

В данной работе я подниму тему проблемы национальной идеи в русской философии. Какова наша русская идея? Этот вопрос всегда был и остаётся актуальным.  Это и понятно: Россия стоит перед очередным историческим выбором. Общенациональная объединительная идея такой страны, как Россия, несомненно, имеет и всемирно-историческое значение. Ее смысл и способы реализации не могут быть безразличными для мирового сообщества.

В первой главе  я рассмотрю сам генезис понятия  «Национальная идея», что он включает в себя. Наши мечты о переустройстве жизни или это просто какой-то образ? Постараюсь разобраться в  понятии «Русской идеи», узнать смогла ли она сохранить себя в том  виде, в котором пришла к нам, или  исказилась до такой неузнаваемости, что порой даже страшно?

В главе второй я рассматриваю саму проблему. Проблему формирования национального сознания, проблему национализма. Уже вначале  можно просмотреть разницу между  «Национальной идеей» и «Национализмом», последнее явно «режет» слух, но почему так случилось? Что так  перевернуло это понятие? Я раскрываю этот вопрос в главе третьей: «Проблема русского национализма». И хочется подчеркнуть это слово – проблема. Она действительно есть и пусть так мало людей обращает на неё внимание, я думаю, что она очень важна и надеюсь, что на свете нас миллионы, думающих и пытающихся что-то изменить.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава первая.

1. Генезис понятия «Национальная идея».

Если  нация не будет  развивать душу,

В её теле поселится  чужая душа.

Вероятно, если национальная идея существует, то ее содержание можно выразить в определенной форме. Ведь содержания от формы в принципе отделить нельзя.

Ясно  то, что национальную, как и любую  другую, идею можно выразить, например, в художественных образах. Ярким  примером этого могут служить  такие  варианты  русской идеи как «Русь – дом Богородицы», «Москва – третий Рим».

Нужны ли такие образы для определения  идеологии народа? – Да, конечно, нужны. Не случайно они имеют такое  широкое распространение. Примером могут служить все религии и церковные организации, выбирающие для своих этических идей именно художественную форму изложения информации.

Недостатком художественной формы является ее неточность. Идеи, выраженные в форме художественных образов, у разных людей могут  приобретать самые различные  и даже противоположные по смыслу значения. Но самое главное – в каждом художественном образе их может быть заключено бесчисленное множество, так как любой художественный образ – это не одна, а целый комплекс идей.

Из одного обстоятельства, что Национальную идею можно выразить в форме художественного образа вытекает то, что в любом случае Национальная идея – это не одна какая-либо идея, а неопределенное множество, которое другими словами еще называется национальной идеологией, менталитетом, мировоззрением.

 
Таким образом, понятие национальной идеи можно определить так: 
Национальная идея – это форма познания жизни народа, не только отражающая устройство жизни народа, но и направленная на преобразование устройства жизни. Она отражает мечты о будущем предыдущих и живущих поколений, а также доступные живущим поколениям возможности преобразований.  
В качестве формы познания, направленной на преобразование жизни народа, национальная идея содержит основной принцип будущего устройства жизни народа.  

Народ равен каждому  своему человеку, каждый человек равен  своему народу.

 
2. «Русская идея»   

Что такое национальная идея? Это идея, которая способна воодушевить и объединить нацию. Плодотворную национальную идею нельзя изобрести, ее можно постичь, исходя из национального склада, самосознания и историко-географической данности.

Чтобы уяснить  предмет, надо обратиться к его истории, то есть к размышлявшим над ним выразителям национального духа. Само понятие “русской идеи” было введено Достоевским в 1860 году в “Объявлении о подписке на журнал “Время”” (хотя предшественником его можно считать Константина Аксакова, которому принадлежит выражение “русское воззрение”). В этом “Объявлении” содержатся не только все зачатки знаменитой речи на пушкинском празднике 1880 года, но и особый акцент на достоинствах и заслугах европейского мира: русская идея, “может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством и с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях… Недаром же мы понимали смысл и разумность явлений, совершенно нам чуждых”¹.

В 1877 году на волне  освободительной Балканской войны  и славянской солидарности, когда, как  писал позже Соловьев, принимавший  участие в кампании, “все слои русского общества пришли в живое общение”, Достоевский в январском номере “Дневника писателя” и Соловьев в “Трех силах” и “Философских началах цельного знания” вдохновлялись  национальной “русской идеей” как  “идеей всемирного общечеловеческого  единения”² в духе истинной любви. Правда, в “Трех идеях” под впечатлением нашумевшей книги Данилевского “Россия и Европа” уже не предполагается единого, преемственного исторического процесса и третья, всеразрешающая “русская идея” не сулит “синтеза” идей. Согласно “Трем силам” Соловьева, Россия, еще не истратившая своих духовных сил и не поддавшаяся искушениям, способна “дать средоточие и целость разрозненному и омертвелому человечеству через соединение его с божественным началом”. Так или иначе, оба рассматривают миссию России всего лишь как “посредническую”, не несущую никакой “специальной” задачи. В торжественной речи 1880 года Достоевский развивает эту идею, обращаясь к творчеству выразителя национального гения Пушкину, в своей всечеловеческой отзывчивости и способности к перевоплощению, оставившему нам неопровержимые свидетельства национального призвания. Достоевский также апеллирует к событиям прошлого — нашествию Батыя и Смутному времени, к роковым временам, когда русский народ демонстрировал поразительную силу духа и сплоченность. Как видим, и для Достоевского, и для Соловьева Россия — единственная надежда европейского человечества вернуться на христианский путь братского единства.

Несостоявшиеся  надежды на ход вещей вынуждают  Соловьева, неотступного христианского  просветителя, но и — пророческого реформатора, к поискам иных путей  осуществления национального призвания, а также к фундаментальным  обоснованиям самого понятия национальной “русской идеи”, чему он посвящает  одноименный доклад 1888 года.

Идея нации  — это вопрос “о смысле существования” ее “во всемирной истории”. Поэтому  “бесполезный” в глазах одних (т  е. в глазах позитивистов), этот вопрос “слишком смелый” — как “самый важный” — в глазах других, тех, кто признает смысл мироустройства, а следовательно, и мировой истории. “Ибо идея нации есть не то, что она  сама думает о себе во времени, а  то, что Бог думает о ней в  вечности”. Но что Он “думает”, раскрывается или приоткрывается в событиях истории. “Когда видишь, как эта огромная Империя с большим или меньшим блеском в течение двух веков выступала на мировой сцене, когда она по многим второстепенным вопросам приняла европейскую цивилизацию, упорно отбрасывая ее по другим, более важным, сохраняя, таким образом, оригинальность.… Когда видишь этот великий исторический факт, то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип, одушевляющей это огромное тело, какое новое слово этот новый народ скажет человечеству; что желает он сделать в истории мира?”¹. Ведь в истории народа, если не считать ее абсурдной, “есть таинственные события, но нет событий бессмысленных”. События, стоявшие у начала нашей истории и сопровождавшие ее далее, Соловьев рассматривает как залог великого предназначения России и в них видит подтверждение ранее высказанной мысли о призвании России: “Сколь велико и прекрасно должно быть в своем конечном осуществлении национальное дело, имевшее таких предшественников и как высоко должна, если она не хочет упасть, ставить свою цель страна, имевшая во времена своего варварства своими предшественниками”² этих деятелей. Для чего “стоило России страдать и бороться тысячу лет, становиться христианской со Св. Владимиром и европейской с Петром Великим”, как не для исполнения великой христианской миссии — послужить единству человеческого рода во Христе?! Соловьев не изменяет прежнему смыслу “русской идеи”, но теперь она конкретизируется в рамках грандиозной утопии, где всемирно правит “социальная троица” — первосвященник, царь и пророк — и где России с ее имперской мощью отводится роль гаранта “целостности вселенского тела христианских народов”. Вскоре, не дождавшись поддержки своему проекту ни с чьей стороны, фантастические надежды на светлое теократическое будущее угасли, сменившись предчувствием времен, когда уже не страны с их национальными идеями, а конфессиональные церкви будут разыгрывать последний акт мировой истории.

Как известно, еще  до Соловьева, и до Достоевского, который  прибегал к творчеству Пушкина как  к доказательству всечеловеческого призвания России, сам поэт дал  ответ на тот же вопрос, раздумывая над ним в тех же понятиях христианской историософии, но не ставя себе сверхзадач и не разрабатывая проектов мирового спасения, а часто откликаясь на мысли своих современников, например Чаадаева. Пушкин так же, как впоследствии Соловьев, обращается к тем же историко-географическим факторам, но угадывает тут иной, страдательный жребий России. В особом положении России по отношению к  Европе, в ее движении своим, отличным от других европейских стран, трагическим  путем он видит высокий смысл  ее существования. “Мы не принимали  участия ни в одном из великих событий, которые ее (Европу) потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех”³. И в другом месте: “Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией”³. Таким образом, по Пушкину, изоляция и отсталость России, необходимые для ее жертвенного подвига, не были знаком ее богооставленности, как представлял себе Чаадаев, а, напротив, знаком того, что “провидение не оставило нас”, предназначив быть спасительницей европейского человечества. Тот же подвиг совершает Россия и в наполеоновских войнах, избавляя не только себя, но и Европу от “наглой воли”. Здесь Россия спасает Европу от угрозы, идущей уже с ее же стороны.

Что ж, в это, пушкинское, представление о предназначении России во всемирной истории вполне вписываются дальнейшие события, уже  послепушкинского времени. Во второй Отечественной  войне она сыграла ту же роль, что и в первой. Правда, в данном случае она, увы, несла не только освобождение, но и угнетение. Но не забудем о  генезисе тоталитарно-утопического режима — откуда пошла его зажигательная идея, нашедшая питательную почву в христианском архетипе русского соборного сознания, соблазняя его грядущим “братством всех народов”. Соблазн, однако, есть измена, и за нее приходится платить. Объяснение этой псевдоморфозы мы можем найти опять же у Соловьева: “Моральное существо”, каковым является нация, “не может освободиться от власти божественной идеи, являющейся смыслом ее бытия, но от него самого зависит, носить ли ее в сердце своем и в судьбах своих как благословение или как проклятие”¹. Между тем, учитывая, что Россия под водительством радикальной интеллигенции поддалась на невиданный социальный эксперимент западного происхождения, придется признать и приобщенность к этому делу Запада, участвовавшего в разделении — умственного и физического — труда с Россией. Ведь трудно не согласиться, что этот исторический срыв не был продиктован потребностями социально-экономического развития, что он не явился действием ее сил, а оказался следствием надстроечного фактора. Но, пережив в процессе эксперимента переворот во всех своих естественноисторических основаниях, страна — и тут уже по закону Пушкина — сумела принести благо Европе, послужив профилактическим средством от марксистской бациллы.