Принцип субстанциальности сознания

  Конечно, сторонники подобного взгляда, как  мы увидим ниже в философско-историческом разделе нашей работы, прибегают  к множеству оговорок, призванных смягчить эту идею, ограничить ее применимость лишь сменой глобальных» исторических структур, «суперфаз» человеческой истории (утверждают, к примеру, что победа социализма предзадана в масштабах длительной переходной эпохи, а не в случае каждой конкретной, отдельно взятой социалистической революции). Однако и в смягченном виде подобный подход воспринимается многими теоретиками как вариант фаталистического понимания истории, «историцизм» в попперовском понимании термина71, абсолютизирующем те реальные моменты неотвратимости, которые действительно имеют место в истории.

  Вернемся, однако, к Питириму Сорокину. Очевидно, что критика теорий, пытающихся представить  общественные отношения между людьми как не зависящую от их воли материальность, не дает никаких оснований для другой характерной для него крайности. Мы не можем считать, что субтанциальной первоосновой таких отношений является сознание, по собственному усмотрению создающее и меняющее типы экономической, социальной или политической организации. Нельзя воспринимать — как это делает Питирим Сорокин — возникновение ремесленников и торговцев, помещиков и крепостных (слава Богу, что не мужчин и женщин!) как прямое и непосредственное следствие принятия обществом тех или иных юридических норм, правовых установлений. Как и во всех других случаях, первопричиной этих реалий общественной жизни является не сознание, а потребности действующих субъектов и исторически конкретная система их интересов, через которую проявляются эти потребности.

  Не  принимая этого утверждения, Сорокин  рисует заведомо неточную картину социального  взаимодействия, генезиса и функционирования его институциональных форм. Мысль  о том, что единственной причиной и основой консолидации людей  являются духовные значения, не выдерживает  серьезной критики.

  Прежде  всего игнорируется тот факт, что многие социальные группы, именуемые в социологии историческими общностями людей, складываются сугубо стихийным образом, без участия сознания, планирующего и программирующего этот процесс, как это происходит в случае с генезисом разнообразных организаций.

  Характерно, что Питирим Сорокин частично учитывает это обстоятельство, связывая его с различием между реальными  и «как бы организованными» группами, о котором уже говорилось выше. Рассматривая в качестве таких групп  крепостных крестьян, с одной стороны, и помещиков, с другой, он признает, что «большинство членов каждой из этих групп, особенно крепостных, может  не находиться в сколь-нибудь близком  взаимодействии друг с другом, может  не знать о существовании друг друга, может не иметь единого  руководства. И все же, благодаря  объективно навязанным условиям, все  крепостные вынуждены думать и действовать  как крепостные, страдать каждый от тех же условий, иметь тех же угнетающих господ и стремиться к освобождению от угнетения»72.

  Но  какова же причина, создающая ту объективную  общность условий, которая соединяет  не связанных целенаправленным взаимодействием людей? Ответ, предлагаемый Сорокиным, чрезвычайно прост: «Приняв закон, который предоставляет существенные привилегии одной части населения и навязывает серьезное лишение прав, к примеру, крепостное право, другой его части, мы создаем группы помещиков и крепостных»73. Ни разделение труда, ни распределение собственности, не говоря уж о вызывающих их причинах, не упоминаются Сорокиным, который верен своему принципу: by passing a low... groups are created.

  В действительности отнюдь не идеи, ценности и нормы являются первопричиной  организации людей, их дифференциации и стратификации в социальных коллективах. Особенно важно понимать, что это касается не только исторических общностей, но и реальных организаций, сознательно создаваемых людьми.

  Очевидно, к примеру, что в отличие от классов, возникших вполне стихийно, существовавших тысячелетия до того, как их существование было зафиксировано  сознанием, государство как утверждал  Ф. Энгельс, «изобретается» людьми. Люди не могут лечь спать в обществе, в котором отсутствовал институт публичной власти, и проснуться в  невесть откуда взявшейся системе  государственного управления.

  Но  значит ли это, что именно сознание определяет историческую необходимость  возникновения этого института? Или же вернее считать, что человеческий разум всего лишь осмысливает  и реализует эту необходимость, которая определена не капризами  сознания, а объективными потребностями  жизни людей в условиях усложнения социальной организации, в результате чего профессионализация управления становится предметом вполне объектного интереса? Попросив прощения за рискованную аналогию, мы уподобили бы творческое сознание людей собаке-поводырю, без которой  невозможно движение слепого. И все  же вовсе не она выбирает направление  этого движения, решая за слепого, куда ему следует отправиться  — в магазин или в баню.

  Важно подчеркнуть, что вторичная роль сознания может быть прослежена и  в случае со структурами, возникновение  которых не связано с исторической необходимостью. Так, в отличие от государства, олимпийское движение обязано своим возрождением не исторической необходимости (каковой является упоминавшаяся нами институциализация управления), а фантазии, воле и энергии одного человека — Пьера де Кубертена, который подвижнически пронес эту идею через всю свою жизнь, привлек к ней внимание общественности. Казалось бы, лучшего примера, чтобы подтвердить справедливость сорокинских взглядов на генезис социокультурных суперсистем, нельзя и желать. И все же не будем забывать, что реализация этой идеи оказалась возможной лишь потому, что она соответствовала многим актуальным потребностям людей, без чего ее ждала бы участь тысяч других нереализованных проектов.

  Учитывая  сказанное, мы можем утверждать, что  людей объединяет прежде всего общность потребностей и выражающих их интересов, которая репрезентируется, а не создается общностью идей. Конечно, без устава и программы общество любителей хорового пения не сможет существовать, но все же в его основе лежит неистребимая потребность в эстетическом наслаждении, средством которого в данном случае оказывается пение.

  Точно так же любое политическое объединение  может быть сколь-нибудь прочным  лишь в том случае, если людей  сводят вместе не модные лозунги, а  общие интересы. Ход истории показывает, что самые серьезные разногласия  могут быть преодолены, если у людей  сохраняются общие потребности, удовлетворение которых требует  совместных действий. Так, феодальный крестьянин мог ненавидеть своего господина, но он нуждался в нем для защиты от внешних врагов, угроза которых  заставляла найти в том числе и идейную почву для объединения.

  Напротив, самое трогательное согласие не может  быть долговечным при отсутствии общих интересов и тем более  их враждебности. Конечно, можно предположить, что волки и овцы вдохновились общей идеей и заключили союз; но он просуществует ровно столько, сколько потребуется волкам, чтобы  проголодаться и съесть своих  компаньонов. Идея, как справедливо  отмечал Маркс, всегда посрамляла себя, когда отрывалась от интереса. Опыт многих политических движений — в частности, демократического движения в современной России — подтверждает вывод, сделанный им при анализе Французской революции: она не может быть успешной, «когда для самой многочисленной части массы... принцип революции не был ее действительным интересом... а был только «идеей», следовательно, только предметом временного энтузиазма и только кажущегося подъема»74.

  Закончим  на этом обсуждение вопроса о роли сознания в структурах социального  взаимодействия. Не будем забыть, что  функциональный анализ общества не ограничивается рассмотрением зависимостей между  внутренними факторами любой  коллективной деятельности: потребностями  «родовой природы» ее субъектов, их интересами, выражающими способ удовлетворения потребностей в системе статусно-ролевых отношений, индивидуальными или надындивидуальными состояниями сознания, а также операциональными средствами и результатами совместной активности людей.

  Важнейшей задачей функциональной теории является рассмотрение детерминационных опосредований между различными типами такой активности — материальным производством, организационной, социальной и духовной деятельностью людей. Учитывая принцип потребностей детерминации, мы формулируем этот вопрос как вопрос о взаимоопосредовании между группами человеческих потребностей, вызывающих соответствующие формы коллективной деятельности.

  Функциональная  теория обязана ответить на вопрос: существуют ли между потребностями  общества в дееспособных субъектах, оптимальных связях деятельности, ее вещных и знаковых средствах устойчивые, воспроизводимые зависимости? Если да, то имеют ли такие зависимости  субординационный или чисто координационный  характер эквивалентного взаимовлияния?