Миф в современности

Автор работы: Пользователь скрыл имя, 06 Декабря 2015 в 21:02, реферат

Описание работы

Как и столетия назад мифы зачаровывают, они загадочны и таинственны, допотопные истории оказываются неожиданно актуальными, человечество продолжает находить в них пищу для души и ума Глубинная психология раскрыла многие тайны мифа В трудах 3. Фрейда, К. Г. Юнга, Э. Ноймана, О. Ранка, Д. Хилмана показаны бессознательные основы мифологической символики, объяснено происхождение гротескных персонажей мифов, истоки их необычайных приключений и удивительных судеб.

Содержание работы

Введение
Миф и философия
"Aрхетипы К.Г.Юнга и современность"
Мифическое в христианской религии
Политические мифы
Структурная типология мифа
Заключение
Литература

Файлы: 1 файл

реферат.docx

— 77.80 Кб (Скачать файл)

Последняя значительная теория мифа была выдвинута со структуралистских позиций французским этнологом Клодом Леви-Строссом. Подход к структурному изучению мифов намечался до Леви-Стросса в «символических» концепциях у Кассирера и Юнга. Но, как уже отмечалось в своем месте, представление Кассирера о структуре носило еще во многом статический, гештальтистский характер; ему также недоставало понимания социальной природы коммуникации и неразрывной связи мифологического символического языка с социальной коммуникацией. Юнг, как указывалось, в некоторых пунктах близко подошел к Леви-Строссу, но у него они не были развернуты, и анализы Юнга и Леви-Стросса шли в различных плоскостях: психологической – у первого и логической – у второго. Юнговскому соотношению инстинктивного и сознательного соответствует соотношение природы и культуры у Леви-Стросса; энтропия у Юнга (который, по-видимому, заимствовал это понятие из термодинамики) относится к психической энергии, а у Леви-Стросса – к информации.  Леви-Стросс является творцом структурной типологии мифов как важнейшей части структурной антропологии. Он придает особое значение исследованию мифов как одному из путей самопознания человеческого духа, исходя из того что мифологическое коллективно-бессознательное фантазирование относительно независимо от влияния других форм племенной жизнедеятельности и социально-экономических инфраструктур и потому адекватно отражает саму «анатомию ума». Тезис об известной свободе мифологизирования связан у Леви-Стросса с представлением об интеллектуальной гибкости первобытной мысли, широко оперирующей различными логическими возможностями, а не только рабски непосредственно отражающей племенные социальные институты. Леви-Стросс, например, считает, что разделение племени на две фратрии вовсе не обязательно порождает миф о близнецах – Фратриальных родоначальниках, а допускает перебирание Других вариантов «диоскуризма»: враждующие братья, бабка – внук и т. д. Точно так же мифология половых различий может быть реализована в образах Солнца и Луны в качестве разнополых существ, неба и земли, активности и пассивности, добра и зла и т. д.[13] Леви-Стросс исходит из того, что набор обозначающих в мифологии в известном смысле предшествует обозначаемым и обозначающее может удержаться в мифе после исчезновения обозначаемого. Однако избыточность обозначающих преодолевается расчленением мифологических элементов различными «уровнями» и «кодами» в зависимости от этнокультурного контекста, в том числе и от социально-экономических инфраструктур.

Этнологическое как «пространственное», синхроническое, структурное научное описание, согласно точке зрения Леви-Стросса, «дополнительно» по отношению к историческому, «временному», диахроническому, событийному и, кроме того, имеет перед последним известные преимущества. Историческая наука, в принципе уважаемая Леви-Строссом, кажется ему в ее нынешнем состоянии страдающей субъективизмом из-за слишком тесной связи с индивидуальным сознанием и общественной средой исследователя, из-за ориентированности на поверхностный «событийный» слой, делающий совершенно мнимой пресловутую историческую непрерывность.[14] В своем гиперкритицизме по отношению к истории Леви-Стросс, конечно, напрасно пытается опереться на Маркса, в котором он видит мыслителя, доказавшего, что события не составляют основы исторической науки, и которого он вообще склонен представить предшественником структурализма.

Против указанного подхода Леви-Стросса к истории активно выступил Ж.-П. Сартр, считающий, что человек проявляет себя прежде всего в преодолении застойных структур и что как раз в раскрытии этой стороны бессилен структурно-этнологический подход. С другой стороны, далеко идущие гносеологические выводы из этнологического структурализма Леви-Стросса сделал М. Мерло-Понти, французский философ, представляющий собой переходную фигуру от гуссерлианской феноменологии к экзистенциализму. Пытаясь на свой лад преодолеть классическую антиномию субъекта – объекта, Мерло-Понти обращается к «пререфлективному» сознанию, где тело якобы является наглядным медиатором между сознанием и природой, где восприятие сразу ведет к смыслу. «Гибкую» структурную антропологию Леви-Стросса (исходя из того что структура есть форма, имманентно наделенная смыслом) Мерло-Понти противопоставляет субъективизму традиционной социологии. Заслуживает внимания, что Леви-Стросс хотя и был другом Мерло-Понти, но к феноменологии (с ее «непрерывным» переходом от переживания к реальности), а тем более к экзистенциализму с его субъективными иллюзиями относился критически, считая, что оба этих-направления не могут преодолеть метафизику.

Мифология для Леви-Стросса – это прежде всего поле бессознательных логических операций, логический инструмент разрешения противоречий. Такой логицизм, как мы увидим, неизбежно ведет к акценту на логической парадигматике за счет повествовательной синтагматики, на мифологических системах больше, чем на отдельных сюжетах.[15]

Характеризуя исследования Леви-Стросса по мифологии, мы не будем подробно останавливаться на незначительной эволюции его взглядов. Отметим только, что в первой статье о мифе (1955) он еще целиком ориентирован на лингвистические модели. Сам язык как универсальное средство информации является образцом для мифа, миф трактуется как феномен языка (но на высшем уровне: не фонемы и семантемы, а предложения), соотносимый одновременно с обеими соссюровскими категориями (langue и parole) и в принципе «переводимый». За слишком близкое следование рецептам структурной лингвистики Леви-Стросса не вполне справедливо много раз упрекали, например Дандес и Вейнрих.

В предисловии к первому тому «Мифологичных» (1964) происходит частичная переориентация с языка на музыку как на образец для мифа.

Миф, указывает там Леви-Стросс, стоит между языком и музыкой, но все дальнейшие рассуждения сближают его именно с музыкой, которая, будучи «непереводима» (она лишь метафора речи), являет собой идеальный пример наглядной художественной структуры. Миф, как и музыка, есть «машина для уничтожения времени»; в нем преодолевается антиномия необратимого непрерывного времени и дискретной структуры, организуя психологическое время слушателя; и здесь и там происходит переворачивание отношений «передатчика» и «приемника», и слушатель сам выступает как «обозначаемый»; в результате получается, что не люди думают мифами, а мифы сами «думаются между собой». Леви-Стросс ссылается на Вагнера, анализировавшего мифы средствами музыки, и сам строит свое исследование в первом томе «Мифологичных» по принципу контрапункта; он, кроме того, пользуется музыкальными терминами и в заголовках глав: «Ария разорителя гнезд», «Соната хороших манер», «Фуга пяти чувств», «Кантата опоссума» и т. п.

Согласно Леви-Строссу, миф одновременно диахроничен (как историческое повествование о прошлом) и синхроничен (как инструмент объяснения настоящего и даже будущего). Поэтому мифемы представляют собой связки отношений с этими двумя измерениями – диахроническим и синхроническим; в качестве таких связок мифемы и обнаруживают свою значимую природу. Диахроническое измерение, соответствующее синтагматическому развертыванию сюжета, необходимо для чтения мифа, а синхроническое – для его понимания. Леви-Стросс, таким образом, отдает себе отчет в важности как синтагматического, так и парадигматического аспекта, но главное внимание уделяет структуре самого мышления, а не повествовательному «синтаксису». При этом Леви-Стросс, возможно, упускает из виду, что описание глобальных моделей посредством языка событий входит в самую специфику мифа и имеет глубокое влияние и на его парадигматику; зато он хорошо понимает другую сторону дела: миф пользуется событиями как материалом для перегруппировки структур, конструирует предметно-событийный мир, уже исходя из структуры. Соответственно, рассматривая отдельные мотивы преимущественно в свете парадигматического анализа, Леви-Стросс акцентирует внимание на цельности мифического сюжета. Эта цельная структура, имеющая некий общий смысл, неразложимый по синтагматическим звеньям, обнаруживается прежде всего благодаря разнообразным повторам, но сама держится на логических оппозициях. Когда же происходит переход от структуры оппозиций к структуре простых редупликаций, возникает «серийный» миф – зародыш «романического» жанра. [16]

Мифологическое мышление принципиально метафорично, и раскрытие смысла имеет характер бесконечных трансформаций, что, однако, не препятствует умопостигаемости. О неустранимой символичности мифа, о том, что раскрытие символов само сохраняет в мифологии образный характер, писали и до Леви-Стросса, например психоаналитики, но они при этом исходили из исконного, органического значения символов, а не из логики отношений, как Леви-Стросс. Изменения, происходящие в процессе эволюции, по его мнению, приспосабливаются к синхронической структуре. Сплошной анализ разнообразных мифов индейцев выявляет механизмы мифологической логики. При этом прежде всего вычленяются в своей дискретности многочисленные бинарные оппозиции типа высокий/низкий, теплый/холодный, левый/правый и т. п., исходным материалом которых являются чувственные качества окружающих человека предметов и явлений (при том что логика чувственных качеств слабо различает субъективное восприятие и объективные свойства космоса).

Леви-Стросс видел в мифе логический инструмент разрешения фундаментальных противоречий посредством медиации, прогрессивного посредничества. Речь, собственно, идет не о реальном их разрешении, а о преодолении их посредством своеобразного ускользания, вполне соответствующего описанному Леви-Строссом духу мифологического «бриколажа». Механизм медиации заключается в том, что фундаментальная противоположность жизни и смерти подменяется, например, менее резкой противоположностью растительного и животного царства, а эта, в свою очередь, более узкой оппозицией травоядных и плотоядных. Последняя же оппозиция снимается введением в качестве «культурного героя» зооморфного существа, питающегося падалью (койот – у зуньи, ворон – у индейцев северо-западного побережья). Такой анализ индейских мифов подсказывает Леви-Строссу и определенную трактовку греческого сюжета об Эдипе. Здесь он считает основным противоречие между представлением об автохтонной непрерывности человечества, живущего на земле подобно растениям, и фактической сменой поколений как циклом смертей – рождений. Это противоречие выражается в коллизии колебании между гипертрофией семейной близости (инцест) и ее недооценкой (убийство родичей). [17]

Таким образом, мифы, имеющие отношение к этиологии кухни, составляют замкнутую цепь. Такое замыкание ряда трансформаций считается Леви-Строссом важным критерием правильности структурного анализа

Исходя из факта объективного существования феномена современного мифа можно считать этот факт основанием современной философской рефлексии мифа, предметом которой является миф, понимаемый автором как особое, культурно и исторически обусловленное состояние сознания ("мифологическое сознание"). Актуальность проблематики современной философии мифа определяется современностью мифологического сознания, его актуальным, константным присутствием в социокультурной сфере.

 Почему в современную  эпоху миф вошел в проблемное  поле философии, стал предметом  специального философского исследования  и одной из важнейших социокультурных категорий современности?; Почему для современной философии столь актуальной является проблема сопоставления мифологической и немифологической картин мира, и вообще - ретроспекция "культуры мифа"? способна только философия в силу своей мировоззренческой природы. Именно этим объясняется возникновение специальной области философского исследования - "философии мифа" в качестве самостоятельного направления, где миф осмыслен как предмет философского исследования и актуальная философская проблема. - Таким образом, актуальность темы диссертации связана не только с фактом современности мифа, но также и с тем, что его философское исследование приобрело в современной культуре легитимный статус, что делает необходимым изучение феномена "философии мифа".

"Мировоззренческие основания  современной философии мифа" состоит  в том, что проблема современного  состояния философии мифа, и ее  мировоззренческих оснований еще  не становилась предметом специального  философского исследования. В основании  современной философии мифа лежат  определенные социокультурные (объективные) и мировоззренческие (субъективные) факторы. Исходя из принципа социокультурной обусловленности философского знания, необходимо учитывать, что мировоззренческие факторы, определяющие развитие философской теории мифа не являются фундаментальными основаниями. Современная философия мифа детерминирована, в первую очередь, факторами социокультурными, которые, однако, воздействуют на становление философской теории мифа опосредовано, через мировоззренческие факторы. Опосредованность эта определена самой теоретико-мировоззренческой природой философского знания.

Современное бытие мифа, выражающееся в различных формах современного мифотворчества (научного, религиозного, философского, художественного, политического, идеологического, обыденного и т. д.) является, по убеждению автора мировоззренческим основанием современной философии мифа, причем совершенно не принципиально в данном случае, идет ли речь о подлинных формах мифа или об искусственных имитациях мифических структур, так как и то и другое, так или иначе активизирует философский интерес к самому феномену мифа, который в современную эпоху стал предметом специального философского направления потому, что только в современной философии была осмыслена его культурологическая значимость.

Поскольку мифологизации подвержены все сферы культуры, миф целесообразно представить не в качестве одной из форм общественного сознания, а в качестве особого уровня в структуре общественного сознания, так как все формы сознания способны реально функционировать как миф.

Для обоснования константности бытия мифа наряду с "мифическим" уровнем сознания, доступным относительной демифологизации, автором гипотетически выделяется "мета-мифический" уровень сознания, принципиально недоступный теоретической рефлексии и демифологизации.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Современное бытие мифа, выражающееся в различных формах современного мифотворчества (научного, религиозного, философского, художественного, политического, идеологического, обыденного и т. д.) является мировоззренческим основанием современной философии мифа, причем совершенно не принципиально в данном случае, идет ли речь о подлинных формах мифа или об искусственных имитациях мифических структур, так как и то и другое, так или иначе активизирует философский интерес к самому феномену мифа, который в современную эпоху стал предметом специального философского направления потому, что только в современной философии была осмыслена его культурологическая значимость.

Поскольку мифологизации подвержены все сферы культуры, миф целесообразно представить не в качестве одной из форм общественного сознания, а в качестве особого уровня в структуре общественного сознания, так как все формы сознания способны реально функционировать как миф.

Миф, понятый в качестве формы рационального постижения действительности, анализируется в современной философии как равноправная с наукой объясняющая модель мира, картина мира, что позволяет определить современную "нео-рационализирующую" философскую установку как средство легитимизации мифа.

Информация о работе Миф в современности