Этой страной является
Россия. Россия, таким образом, выступает
для Чаадаева проблемой, на решении
которой как бы проверяется
полнота его учения. Когда Чаадаев
пишет, что всемирный процесс
воспитания человеческого рода
не коснулся России, он имеет
в виду, что в стране не были
внедрены христианством те элементы
социального бытия, которые в
Европе формируют объективным
образом поведение отдельного
человека и нейтрализуют его
своеволие.
Все
первое “Философическое письмо”
Чаадаева пронизано мыслью о
неоформленности русской жизни, об отсутствии
в ней определенных сфер деятельности
и правил, чего-либо устойчивого и постоянного:
“Все исчезает, не оставляя следов ни
вовне, ни в нас”; и «…даже в своих городах
мы похожи на кочевников…» Важно уточнить,
что речь идет об отсутствии в России навыков
и устойчивых традиций жизни, вырастающих
не естественным путем из человеческой
психологии и совместного человеческого
быта, – но внедренных христианским воспитанием
в быт и человеческую психологию.
Даже государственные
отношения в России есть лишь
калька с семейных, т.е. кровнородственных,
в этом смысле натуральных
отношений. Поэтому “мы не говорим,
например: я имею право сделать
то-то и то-то, мы говорим: это
разрешено, а это не разрешено.
В нашем представлении не закон
карает провинившегося гражданина,
а отец наказывает непослушного
ребенка” [4; с.494]. В другом месте
Чаадаев пишет: “Россия – целый
особый мир, покорный воле, произволению,
фантазии одного человека”. И
продолжает: “Именуется ли он
Петром или Иваном, не в том
дело: во всех случаях одинаково
это – олицетворение произвола”
[4; 569]. Итак, Россия – это мир, в
котором бытие целого государства
определяют произвол и своеволие
отдельного человека.
Это и имеет в виду Чаадаев,
когда пишет, что Россия не вошла в круг
действия процесса воспитания человеческого
рода христианством и что до сих была предоставлена
самой себе. Тем самым Россия попадает
в один ряд с такими народами, как Китай
и Индия, а также народами древнего мира,
которые были предоставлены самим себе.
Общей чертой их является то, что история
их всецело определяется материальными
условиями существования – географическими,
климатическими и др и отсутствует действительное
развитие. Ту же черту Чаадаев обнаруживает
у России: “Образующее начало у нас –
элемент географический ; вся наша история
– продукт природы того необъятного края,
который достался нам в удел” [4, с.480]. Это
приводит к тому, что “мы растем, но не
созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой,
т.е. по линии, не приводящей к цели” [4;
с.326]. С такого движения, не приводящего
к цели, можно сойти только в результате
духовного усилия, каким в Европе явился
импульс христианства. В “Философических
письмах” присутствуют мысли, которые
можно интерпретировать как призыв к православной
церкви взять на себя роль организующего
начала в видах социального развития русского
общества.
И одновременно Чаадаев признает,
что нынешнее состояние России
– “не входить составной частью
в человечество” – может иметь
разумный смысл, который станет
понятным лишь отдаленным потомкам.
В позднейших
высказываниях Чаадаева эта двойственность
в отношении к России получает
развитие.
В письмах к
А.И.Тургеневу от 1835 года он пишет
о преимуществах нахождения России
вне бурных процессов, происходящих
в тогдашней Европе, и проводится
мысль об особой роли русского
царя, а точнее, русского деспотического
государства в реализации всечеловеческого
призвания России.
В “Апологии
сумасшедшего” Чаадаев, ссылаясь
на опыт реформ Петра Первого,
формулирует парадоксальную мысль.
Так как страна прежде развивалась
за счет идей и учреждений,
произвольно заимствованных со
стороны ее вождями, то и в
настоящий момент возможна решительная
замена прежних заимствованных
идей и учреждений новыми, тоже
заимствованными. Чтобы в результате
свободного порыва и энергичного
усилия перевести страну в
состояние, при котором все же
заработали бы независимые ни
от чьего произвола и своеволия
идеи долга, справедливости, права
и порядка.
Парадокс
состоит в самой идее использования
возможности произвола по отношению
к собственной стране, для перевода
ее в состояние, при котором
ее развитие не определялось
бы ничьим произволом. Но не
постигнет ли новые заимствования
судьба прошлых заимствований, перечеркнутых
очередным властным актом верховной
воли? Здесь необходимо привести
следующее признание Чаадаева: “
Что бы ни совершилось в
высших слоях общества, народ
в целом никогда не примет
в этом участия; скрестив руки
на груди… он будет наблюдать
происходящее и по привычке
встретит именем батюшки своих
новых владык” [4; с.495]. Очевидно, что
те противоречия, которые очерчивает
чаадаевская мысль о России, вполне можно
рассматривать как своеобразное предвосхищение
реальных проблем последующего исторического
пути России.
Одним их
важнейших положений, на которых
строится система идей Чаадаева
о сущности человека, смысле исторического
процесса и особенностях места
в этом процессе России, является
тезис, что человек и народы, предоставленные
самим себе, оказываются по ту
сторону божественного слова
и попадают в подчинение собственной
телесной природе и окружающим
физическим (климатическим, географическим,
этнографическим и др.) обстоятельствам.
И это подчинение
человека собственной телесности
и физическим обстоятельствам
становится источником мирового
зла. Однако, что есть телесные
качества людей и физические
обстоятельства? В своей совокупности
они складываются в материальную
систему мира. Но дело в том,
что, согласно самому Чаадаеву, материальная
система мира параллельна системе
духовности, возникающей из глагола
Бога, и сама возникает из того
же самого божественного источника.
Обнаруживается,
таким образом, фундаментальное
противоречие в концепции Чаадаева.
А именно: в ней сталкиваются
два порядка – духовный в
качестве источника добра и
материальный в качестве источника
зла – при одновременном признании,
что оба в равной степени
имеют божественную основу.
Но если общий
мировой порядок в своем единстве
духовного и материального аспектов
является исключительно божественным,
то на что в мире, собственно,
может опереться человеческое
своеволие, чтобы стать чем-то
действительным? А если допустить
противоположное, именно, что предоставленность
человека самому себе не исключает движения
к Богу, но является необходимой предпосылкой
этого движения? И в самой природе человека
как таковой заложено движение к Богу?
Допустив это, придется допустить возможность
разных способов этого движения.
Но тогда
и единство мировой культуры
придется понимать как единство
многообразных, относительно самостоятельных
культур, т.е. в соответствии не
с чаадаевской формулой “единое и единственное”,
но с формулой “нераздельно и неслиянно”.
В таком случае получается несколько иной
подход к человеческой свободе и взгляд
на мировую историю, подход, который был
реализован Вл. Соловьевым в работах раннего
и среднего периода.
Таким образом,
Чаадаев видит особенности российского
исторического пути в том, что,
будучи по форме христианской,
Россия лишилась благотворного
организующего влияния религии
на ее социальное бытие, она
не усвоила религиозную дисциплину
Запада в своем общественном
сознании, и отпала от мирового
исторического процесса, пойдя по
пути восточных стран, чье социальное
бытие определяют географические
условия их существования.
8. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Концепция России, выдвинутая в
«Философических письмах», является
первым в истории русской общественной
мысли документом русского национального
самосознания, в котором осмысление
ведется в широком философско
- историческом контексте.
Попытки построения концепции
истории развития русского народа
предпринимались и раньше, по
мнению попытка Чаадаева, произведенная
в столь обещающей форме, выявляющая
целый ряд исторических закономерностей
- была совершенно нетрадиционной.
В этом смысле «Философические
письма» являются произведением
поистине новаторским, делающим
эпоху. В процессе построения
своей теории Чаадаев сосредотачивается
на многих «действительных болезнях»
и несовершенствах русской жизни.
Тут и крепостничество, и отсутствие
основных демократических свобод,
устоев, традиций, тут и бескультурье
народа, подражательность, поверхностное
усвоение культуры западной. Само
выявление этого комплекса, выведение
его на свет общественного
обсуждения - факт огромной исторической
важности для русской общественной
мысли.
Появление «Философических писем»
в открытой печати произвело
впечатление выстрела в «темную
ночь», и было с сущности первым
гласным общественным протестом
такого масштаба, после того, как
было подавлено восстание декабристов.
Критика Чаадаевым России была
по существу продолжением декабристкой
критики.
Я
считаю, дать общую оценку политическим
взглядам Чаадаева непросто. Главная трудность
состоит в том, что Чаадаев противоречив.Но
двойственность, а порой и множественность
его суждений, постоянное отрицание даже
самого себя - отражает неоднозначный
и противоречивый характер его философии.Чаадаев
явление крупное, самобытное, во многом
определившее дальнейший ход развития
русского самосознания.
Общепризнанно, что Чаадаев повлиял
на духовное становление великих
русских поэтов - Пушкина и Лермонтова.
Именно к Чаадаеву восходит
разделение русской общественной
мысли на западничество и славянофильство.
Широкое распространение получили
в русской общественной мысли
после Чаадаева, идеи, высказанные
им еще в 30-х г.г., относительно
грядущего лидерства России во
Всемирной истории, принципиальный
интернационализм его концепции
построения будущего, протест национальной
ограниченности и агрессивности,
против попыток навязать другим
нациям и странам свои порядки
и принципы жизни.
Чаадаевская концепция «истинного патриотизма»
- продолжает лучшие традиции русской
общественной мысли, и прежде всего декабризма.
9.СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
1. Галактионов А.А Никандров
Л.Ф. Русская философия IX - XIX вв. Л: ЛГУ
1989 .
2. Лазарев В.В. Чаадаев М.: Юридическая
литература 1986.
3. П.Я.Чаадаев. Полное собрание сочинений
Т.1. М. Изд. Наука 1991.
4.
Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская
философская мысль Х - XVII веков. -
М., 1990.
5.
Антонов Е.А. История философии. Курс
лекций. - Белгород, 2000. - С.152-171.