Публикация осенью 1836 г, первого
из его восьми «Философических писем»
тала толчком для кристаллизации существовавших
прежде в латентном состоянии позиций
будущих западников и славянофилов.
«Философические письма",
равно как и примыкающие к ним по смыслу
«Апология сумасшедшего» и другие малые
произведения 30-х — начала 40-х гг., представляют
собой многослойный текст, несущий не
только историософское содержание. Необходимо
также учесть, что в сознании людей XIX века
П.Я. Чаадаев существовал исключительно
как автор одного «Философического письма»,
отнюдь не дающего полноценного представления
об его историософской позиции.
С учетом
этих обстоятельств можно указать
на следующее идеи, высказанные
П.Я. Чаадаевым, которые в явном
или отраженном виде повлияли
на развитие отечественной философской
и исторической мысли:
1 Россия представляет
собой совершенно особое историческое
пространство, принципиально отличное
как от европейской цивилизации,
так и от цивилизаций восточных.
2. Главным показателем
особости России в мировом
философском пространстве является
не просто ее нынешняя социальная
и культурная отсталость от
Европы, а имманентное пребывание
вне времени и пространства
мировой истории. Вся история
России характеризуется застойностью,
принципиальной неспособностью
ни создать что-либо оригинальное,
ни творчески воспринять заимствования
из других культур.
3. Причиной такого состояния
России является выбор в начальный
момент ее истории ложного
варианта христианства, изначально
поставившего страну в изоляцию
от главного потока мировой
истории, отождествляемого с Европой.
В меньшей степени, но также
оказала воздействие на последующее развитие
русской философской и исторической мысли
еще одна идея высказанная в целостном
виде П.Я. Чаадаевым в «Апологии сумасшедшего».
Нынешняя отсталость страны способна
при определенных обстоятельствах стать
стимулом для ускоренного развития за
счет учета не только положительного,
но и негативного опыта Европы. Иначе говоря,
П.Я. Чаадаев первым в русской мысли высказал
идею спрямления исторического пути как
выхода для стран, отставших в своем развитии
от передовых европейских государств.
При всей
«провокационности» и некоторой
абстрактности историософских построений
П.Я. Чаадаева они ставили реальные вопросы,
на которые существующая историография
либо не давала ответа, либо эти ответы
оказывались не слишком убедительными.
Те явления, в которых П.Я. Чаадаев видел
доказательства застойной отсталости
России (прежде всего самодержавное правление
и крепостное право), действительно требовали
более убедительного исторического объяснения,
особенно в глазах нового поколения образованных
россиян, на практике, а не из книг знакомых
с жизнью стран Западной Европы, свободной
от подобных институтов.
Развернувшаяся
после публикации чаадаевского письма
полемика, хотя и охватила лишь небольшой,
весьма ограниченный круг интеллектуальной
элиты общества, но повлекла за собой формирование
двух идейных течений, уже непосредственно
повлиявших на ряд историков-профессионалов,
прежде всего — будущих основателей государственной
школы.
Общие идейные
позиции обоих течений, равно
как и взгляды отдельных их
представителей, неоднократно анализировались
в научной литературе, однако
историческая составляющая развернувшейся
дискуссии, как правило, оставалась
на втором плане.
Принципиально
важным для последующего развития
исторической и философской науки
в России в дискуссии западников
и славянофилов нам представляется
то, что в ее ходе был поставлен
вопрос о методологической основе
исторического знания. В категориях
того времени это означало
обращение к философии истории,
попытку применения тех принципов,
что были разработаны в немецкой
философской мысли, прежде всего
— в учении Гегеля. Собственно
говоря, по-разному интерпретированная
философия истории Гегеля легла
в основание исторических взглядов
и западников, и значительной
части славянофилов.
Рассказывая об этой борьбе
западников со славянофилами, Герцен
писал: «И мы, как Янус или как
двуглавый орел, смотрели в разные
стороны, в то время как сердце
билось одно». Иначе говоря, и
те и другие, эти враги-друзья
по-разному думали об одном - судьбе
России, о благе ее. Исследователь
трудов Чаадаева Б. Н. Тарасов
точно заметил, что он, будучи
внутренне таким «двуглавым орлом»,
вобрал в свое творчество разнородные
вопросы, волновавшие и славянофилов,
и западников.
Действительно, Запад должен научить
активности, внешней деятельности,
Восток - духовной сосредоточенности.
Как совместить эти противоположности?
Они всю жизнь мучили философа,
были основой его душевного
конфликта. С самим собой, с друзьями
из обоих лагерей, с окружающим
миром.
Чаадаев продолжил путь, по которому
впоследствии пошли Владимир
Соловьев и его последователи
- Николай Бердяев, Павел Флоренский
и многие другие. Это поиск
единства веры и разума, науки,
философии, религии. Горделивая наука,
писал Чаадаев, должна наконец
признать, что она так высоко
поднялась благодаря строгой
дисциплине, незыблемости принципов...
страстному исканию истины, которые
она нашла в учении Христа.
При этом «веру» Чаадаев понимал
достаточно широко, он считал
ее необходимой формой познания,
противостоящей бесплодному скептицизму,
отрицающему все и вся, особенно
то, что не дано в непосредственном
созерцании.
Настоящим последним аккордом
долгих поисков истины явились
слова, сказанные Петром Чаадаевым
в послании Александру Тургеневу.
Мы призваны, писал он, обучить
Европу бесконечному множеству
вещей, которых ей не понять
без этого... Придет день, когда
мы станем умственным средоточием
Европы. Таким будет логический
результат нашего долгого одиночества;
все великое приходило из пустыни...
6. РОЛЬ ХРИСТИАНСТВА В ФИЛОСОФИИ
ЧААДАЕВА.
Глубокая приверженность Чаадаева
религии не была традиционной.
«Моя религиозность не совсем
совпадает с религией богословов.
Это та религия, которая скрыта
в умах, а не та, которая у
всех на языке...»
Всякий народ, рассуждал Чаадаев,
личность, индивидуальность, воспитываемая
историей. Народ обладает историей
также как отдельный человек
— биографией. Основная воспитательная
роль в этом процессе отводится
русским мыслителем христианству.
Более того, он прямо отождествляет
исторические народы с христианскими.
Христианство воздействует на
индивида и на народы, прежде
всего в повседневности, через
«мелочи жизни», придавая быту
порядок и методичность.
Для
христианской религии, о которой
говорит Чаадаев, характерны два
момента: единобожие или «высшее
начало единства» и традиция
или «непосредственная передача
истины в непрерывном преемстве
ее служителей». Исторически христианство
сложилось как церковь, то есть
как определенная социальная
система, воспринимаемая верующими
в качестве царства истины
среди людей. В то же время
церковь представляет собой нравственную
силу, в ней воплощен принцип
единства. Церковь устанавливает
духовную дисциплину, задает «режим
для души и для тела». Именно
в обыденной жизни формируются
те «навыки сознания», на основе
которых «созревают зачатки добра».
Христианство посредством церковной
организации действует на двух
уровнях: индивидуальном и историческом.
Христианская философия реализуется
как в нравственных постулатах,
так и в истории церкви. Воздействуя
на индивидуальное сознание, христианство
воспитывает личность в повседневности.
Воздействуя на общее сознание,
оно воспитывает народ в истории.
Но в каждом из этих случаев
(и в отношении индивидуального,
и в отношении общего сознания)
осуществляется влияние невидимой
силы. Мы можем наблюдать ее
проявление в истории и в
конкретном человеке, но не способны
непосредственно ощущать ее.Единственное,
что мы можем признать, так это внешний
характер действия такой силы. Она е доступна
познанию, она принадлежит другому, неведомому
нам миру.
Ограниченность
познания, провозглашаемая Чаадаевым,
неслучайна; она следствие общего
принципа, властвующего, по его мнению,
в нашем мире — принципа подчинения.
То, что доступно познанию, идет от опыта,
дающего достоверность понятий, и от разума,
который, на первый взгляд, спонтанен,
независим, свободен, самостоятелен. Однако
на самом деле это не так. Познавая, разум
не должен вменять ни предмету познания,
ни самому себе принцип и закон бытия.
Напротив, он должен подчиниться этому
принципу, должен принять этот закон. Возможность
познания кроется в «покорности ума».
Сила разума состоит в его подчинении.
Реальность — вне нас, истина трансцендентна;
мы должны перед ней преклониться. Истина
доступна не сильному, а слабому, подчиняющемуся
ей. Таков же и закон нравственной жизни.
В мире действуют
две силы. Одна из них несовершенна,
это сила внутри нас, проявляющаяся
как самозаконность разума и приводящая
к ошибкам и заблуждениям.Другая сила
— вне нас, она совершенна и никогда не
ошибается. Итак, наша задача и в жизни,
и в познании, и в истории состоит в том,
чтобы подчиниться высшей внешней силе.
Высшая сила осознается, а не ощущается.
Результат такого осознанного подчинения
— единство и всеобщность. Ими обладают
наука и религия. Это объективное единство.
Мы можем наблюдать его в двух плоскостях:
как единство индивидуального сознания
и как единство истории. Оба они создаются
этой высшей силой.
Проблема генезиса сознания органично
вписывается в историософскую схему
Чаадаева. Размышляя в духе просветительской
философии, Чаадаев полагает, что сознание
культивируется, воспитывается, задается.
У истоков сознания лежит гипотетическая
беседа Бога с человеком. Именно тогда
в человеческое сознание были заложены
первые идеи, или «первоначальные понятия»:
о Высшем Существе, о добре и зле, о справедливом
и несправедливом. Однако необходимо иметь
в виду, что это идеи не врожденные, а привнесенные.
Действие высшей силы дискретно; оно проявляется
в определенные эпохи и непосредственно
влияет на определенные индивидуальные
сознания. Такие личности и эпохи будут
в подлинном смысле историческими. «Первоначальные
понятия» привносятся извне, внушаются
отдельным людям. Далее эти понятия нужно
сохранить для других людей и передать
другим поколениям. Вот здесь и включается
в работу социальная организация церкви,
признаваемая Чаадаевым главной исторической
силой. В соответствии с развиваемой им
логикой, русский мыслитель провозглашает
в качестве основных исторических лиц
пророков и религиозных деятелей, то есть
тех, через кого, по его мнению, действует
высшая сила. Итак, сознание изначально
не обладает «первоначальными понятиями»,
оно формируется благодаря языку и общению.
«Мысль человека есть мысль рода человеческого»,
— утверждает Чаадаев. Значение религиозной
традиции в этом процессе незаменимо.
В ней сконцентрирован «опыт поколений»,
«сокрытый опыт веков»; по сути, она и есть
история.
Действие внешней высшей или
божественной силы способны воспринимать
лишь единицы, на которых Божество
действует непосредственно. Все
же остальные воспринимают высшую
силу опосредованно, благодаря разуму.
В зависимости от ориентации
либо на внешнюю, либо на внутреннюю
силы, разум различается как субъективный
и объективный. Субъективный разум,
или созданный, искусственный, основан
на человеческой свободе; это
разум во времени. Объективный
разум есть отражение внешней,
божественной силы; он понимается
Чаадаевым как воспроизведение
человеческим сознанием мысли
Бога. Такой разум формируется
традицией и есть, в сущности,
разум исторический. Он проявляется
и действует в истории через
некоторые народы. Так у Чаадаева
вырисовывается мессианская идея.
Не все народы являются историческими,
но только избранные Провидением.
К избранным народам принадлежат
европейцы, в то время как Россия,
оставаясь христианской страной,
но, не принадлежа к католическому
миру, остается вне истории.
В истории действуют народы-личности.
Они узнаваемы и отличимы друг
от друга; они имеют так сказать, свое лицо,
обладают только им присущим «принципом
жизни», придающим единство и своеобразие
всем формам их исторического существования.
Биологическая метафора, развиваемая
Чаадаевым, побуждает его говорить о возрасте
народов, об их исторических чувствах,
то есть памяти, которая удерживает полученные
в пору «юности» сильные впечатления,
определяющие в дальнейшем характер такого
исторического народа. В истории и через
историю, согласно Чаадаеву, происходит
воспитание человеческого рода.
Итак, история понимается Чаадаевым
как история религиозных убеждений
и интересов, как история идей,
которые передаются традицией
через определенные народы и
личности. Все это позволяет Чаадаеву
рассуждать о «религиозном единстве
истории».Прогрессивным развитием
отмечены только европейские
народы. Этот прогресс — заслуга
христианства, ориентирующегося на
духовные интересы, которые, в отличии
от интересов материальных, бесконечны.
Только христианские народы являются
на данном этапе народами историческими.
Именно поэтому Чаадаев отождествляет
современную философию истории
с вопросом о европейской цивилизации.
7.ПРОТИВОРЕЧИЕ В ФИЛОСОФИИ
ЧААДАЕВА.
Однако, в рассуждениях
Чаадаева о смысле истории
и исторической роли христианства
вкрадывается некоторое противоречие.
Характеризуя воспитательную
роль христианства, Чаадаев подчеркивает
всемирность этого процесса. В то же время
Чаадаев буквально сталкивается с фактом
существования огромной страны, называющей
себя христианской, на которую, однако,
всемирный процесс воспитания человеческого
рода религией откровения не распространился.