Философия неопозитивизма. Философия буддизма. Виды категорических суждений по объединенной классификации. Распределенность терминов

  Однако  не случайна и неудача неопозитивистов, связанная с принципом верификации. Попытка «уложить» проблему научной  истины в прокрустово ложе чисто эмпирической проверки и формального анализа научных предложении не могла не окончиться отступлениями от принципа верификации в его «жестком» варианте. Ибо принцип верификации посягал на святая святых науки — специфику несводимого целиком к опыту теоретического научного знания и познания. Суть научной теории в том и состоит, что она смело воспаряет над опытом, вводит понятия и построения конструктивного, творческого характера, не имеющие прямого или косвенного эквивалента в событиях, фактах опыта, в чисто экспериментальных действиях.

  Мало  помогла позитивистам и совсем «ослабленная»  версия К. Поппера — когда принцип верификации был преобразован в принцип фальсифицируемости. К. Пониер утверждал, что суть дела скорее не в подтверждении, а в возможности опровержения каких-либо общих предложений науки. Если найдены условия, при которых хотя бы некоторые базисные (протокольные) предложения теории, гипотезы ложны, то теория, гипотеза опровержима. Когда опытное опровержение гипотезы отсутствует, она может считаться если не истинной, то, во всяком случае, «оправданной». Соединение проблемы подтверждения научной теории, да и всяких общих положений, с проблемой опровержения, конечно, имело свой смысл — и тут тоже возникли ценные логико-лингвистические разработки. Однако, вступив на этот компромиссный путь, К. Поппер не сумел спасти принцип верификации.

  В процессе своего развития неопозитивизм, по существу, натолкнулся па внутренние ограниченности своего подхода, согласно которому борьба за строгость, научность философии сводится к логико-лингвистическому анализу. Исследование готового знания, его логических и языковых форм очень важно практически и теоретически. Но философия, пытающаяся «исключить» из анализа реальную деятельность человека, его сознание, даже его обычный, «естественный» язык, такая философия рано или поздно должна прийти в противоречие с самой собой. Что и случилось с неопозитивизмом. Возникают следующие вопросы: почему неопозитивисты сделали преимущественный акцент на философии языка? К каким специальным и общефилософским результатам привело в этом отношении развитие неопозитивизма?

Понимание языка в неопозитивизме

  В неопозитивистских концепциях центральное  место занимает, следовательно, философия языка. Почему? И еще одна проблема: ведь язык — сложное и многомерное образование. Какие именно стороны, аспекты языка особо интересовали неопозитивистов?

  Сведение  философии к анализу языка, особенно «жесткое» на первых этапах развития неопозитивизма, как раз и было обусловлено культом точности, строгости знания, стремлением сделать философию наукой. В XX веке это отнюдь не случайно выразилось в том, что на первый план выдвинулась особая философия языка — некоторый синтез логического, лингвистического, математического подходов. Ибо именно в их «точке пересечения» были получены важнейшие новые научные результаты. Математика — а после победных реляций середины XIX века об «окончательной завершенности» она вдруг попала в состояние кризиса, затрагивавшего самые ее основы,— стала выбираться из кризиса во многом благодаря новому типу логического, логико-математического анализа. Эта «точка пересечения» обещала стать — и впоследствии действительно стала — также и перспективной «точкой роста» новой науки. Немалое научное чутье неопозитивистов проявилось в том, что они опирались на те достижения и анализировали те трудности, с которыми в конце XIX — начале XX века было связано развитие математики и логики, прежде всего логики математической. Отправным пунктом для неопозитивистской концепции были новые теоретические возможности, реализованные выдающимися логиками и математиками   (прежде всего   Г.  Фреге,   В.  Расселом,  Л.  Уайтхедом) на  пути   объединения  логики  и  лингвистики,  а  также  на   пути применения логики для обоснования математики.

  Проблемы связи языка и процессов мысли, которые в наибольшей мере занимали классическую философию, в неопозитивизме оттеснялись на задний план. Логический анализ они связывали не с действительным мышлением, но с мышлением «в форме его рациональной реконструкции» (Р. Карнан). Лишь в языковой форме, полагали неопозитивисты, процессы мышления становятся доступными логическому исследованию. Вступив на путь непривычного для философской классики максимального сближения, а то и прямого отождествления форм языка и форм логики, философия XX века стремилась укрепить рационализм, открывая новые возможности комплексного научного — в данном случае логико-лингвистического — анализа.

  В чем же состояли эти новые возможности? Проблемы тут весьма трудные, требующие  специальной подготовки. Попытаемся, однако, вникнуть в них. Возьмем для примера несколько предложений: «Роза (есть) цветок»; «Наполеон (есть) победитель при Иене»; «Наполеон (есть) побежденный при Ватерлоо»; «(Сила есть произведение массы на скорость». При всех различиях и них есть общее — это языковая и логическая форма. С точки зрения логики все эти предложения суть утвердительные суждения, где его субъектам, то есть тому, о нем в суждении идет речь (роза, Наполеон, сила), приписываются некие относящиеся к ним характеристики, свойства — предикаты и где отнесенность предиката к субъекту утверждается с помощью явной пли подразумеваемой связки «есть». Высказывания имеют общую логическую форму «S есть Р». Приведение данных высказываний к логической форме позволяет объединить их, да еще и присоединить к целому классу подобных высказываний. Далее, к ним же можно отнести имеющие ту же логическую форму формулы математики или естествознания, например знаково-символическую, а не словесную запись физического определения силы. Тогда возникает (и может быть записана в каких-либо исходно принятых знаках) более общая, чем в обыденном языке и в математике, логическая форма. Иными словами, движение от языковой формы к формально-логической, а также от математико-логической формы — к более общему логическому формообразованию открывает возможность, с одной стороны, возрастающего «восходящего» обобщения, все более широкой формализации, а с другой — возможность «нисхождения» от более общих логических форм к более конкретным языковым высказываниям. На пути «восхождении» возможно построение множества относительно обособленных или взаимосвязанных языковых, формально-логических, математико-логических систем: достаточно взять в качестве отправной точки какие-либо языковые образования (имена, предложения, их комплексы), договориться (заключить «конвенцию»)  относительно обозначающих их общих значений. 

Язык  и мир, язык и сознание

  Неопозитивизм также и потому причисляется к философским направлениям, что он стремится не только практиковать, но и обосновывать защищаемые им подходы к языку, к установлению его связи с мыслью, с человеческим действием, с миром. Подходы эти — при их единстве — относительно различны. К тому же неопозитивисты проходили разные стадии и философской трактовке связи языка и мира. На первых этапах появились подходы и концепции, создатели которых абсолютизировали «свободу выбора» естествоиспытателя, математика, а особенно логика и лингвиста,— возможность выбрать, построить многообразные искусственные языки и логико-лингвистические системы. Эту свободу философы-неопозитивисты выдавали за самое существо связи языка и мысли, логики и действительности. Р. Карнан сформулировал «принцип терпимости» (1934), согласно которому всяким логик может построить «собственную логику», то есть выбрать такую форму языка, такую систему «аксиом» и правил построения, какую только пожелает. Ибо вся деятельность — не более чем языковая «игра» с произвольно выбираемыми правилами. Можно даже отвлекаться от значения и смысла соответствующих выражений, ограничиваясь выявлением отношений между языками,— такой подход был назван «логическим синтаксисом». Философским оправданием данного подхода, в его одностороннем и крайнем выражении, был конвенциализм: все знаки, принципы их соединения объявлялись продуктом чистой «конвенции», соглашения. Предполагалось, что к миру, к мышлению, действию человека знаковые «игры» не имеют никакого отношения. Они по существу становились играми «в себе» и   «для себя».

  В 30-х годах различные варианты конвенционалистской доктрины имели особенно широкое хождение. Но чем дальше, тем больше она утрачивала доверие, в том числе и со стороны самих неопозитивистов. Это было связано с изменением направленности логико-лингвистического анализа: неопозитивисты стали все больше склоняться к необходимости содержательно-смыслового истолкования языковых форм (такой подход был назван «логической семантикой»). Правда, сдвиг был относительным: и логическую семантику неопозитивисты не выводили за пределы модифицированного логического анализа языка. И все же обращение не только к знакам и значениям, не только к чисто формальным аспектам, но и к смыслу языковых форм требовало хотя бы в общем виде установить связь между объектами мысли, выраженными в языке, самим языковым выражением и его логической формой.

  Так выстраивались три увязываемых  друг с другом  уровня анализа:   1)   предметы действительности, 2)   языковые формы  и 3) их смысл —  логический метаязык. Для неопозитивизма в целом характерно предположение  «параллелизма» между этими тремя уровнями. Позитивисты также едины в том, что в философском анализе надо двигаться от смыслового исследования языка к общей картине языка, а от не — к построению своеобразной картины мира.

  Проследим, как это делается. Язык в неопозитивизме — «точка отсчета» и в методологическом, и в мировоззренческом смысле. «Границы моего языка означают границы моего мира»,— писал Л. Витгенштейн. Другое теоретическое допущение: язык берется как расчлененный или расчленимый на элементы, а отсюда и мир, воспринимаемый через призму языка, предстает дискретным, распавшимся на элементы, причем такие, которые строго соответствуют логико-лингвистическим «атомам». Таков неопозитивистский принцип «логического атомизма», или «абсолютного плюрализма». И это — своеобразная «метафизика», все же принимаемая неопозитивизмом.

  Не  надо путать выделяемые позитивистами «атомы» языка, логики и мира с атомами физики: речь идет, с одной стороны, о «предельных» элементах, полученных при расчленении комплексных языковых и логических образований, а с другой — о связях, отношениях, «состояниях вещей», которые в мире, в действительности этим элементам должны соответствовать. Неопозитивисты требуют отталкиваться в анализе от таких «атомов» языка и логики, как элементарные — протокольные, базисные — предложения или от их элементов — имен, значений и смыслов имен. Иногда у неопозитивистов встречаются формулировки, граничащие с философским солипсизмом «лингвистического» оттенка: «Предложение,— читаем у Л. Витгенштейна,— конструирует мир с помощью логических строительных лесов»; или у Н. Карнана: «...вопрос о реальности самого мира вещей... - вопрос практического решения относительно структуры нашего языка... Если кто-либо решает принять вещный язык, то... он принял мир вещей».

  Но  в целом суть неопозитивизма — не в буквальном отрицании реального существования внешнего мира. Более того, неопозитивистам даже была нужна концепция, устанавливающая, во-первых, независимое существование мира, а во-вторых, принципиальное родство мира и языка, единство их формы (изоморфизм). Л. Витгенштейн, например, не только не подвергает сомнению тезис о том, что мир есть, имеет место, что он дан человеку, но и делает его исходным для своей философии. Но вот как именно мир дан — это, по Витгенштейну, трудный и спорный вопрос. Философы нередко заявляют, что нам непосредственно даны вещи и процессы мира, сам мир. Так ли это? — вопрошают неопозитивисты. И отвечают: мир всегда дается не иначе, чем «преломленным» через язык. Неопозитивисты отстаивают идею о неустранимости, то есть постоянной дополнительности языка по отношению к результатам познания мира. А данность через язык, продолжают они, имеет свои законы. Например, мы видим дом и говорим о нем, но нам «дается» не дом как таковой, не вещь в целостности и полноте, а какие-либо ее (выражаемые соответствующими языковыми элементами) формы или элементы — цвет, высота, конфигурация дома, а также многие другие свойства, отношения, которые нам важны в каждый данный момент. В результате из-за неустранимости языка, его неотделимости от мысли и действия каждое высказывание (и даже сколь угодно большая их сумма), во-первых, «прерывает» целостность мира, а во-вторых, ставит себе в соответствие не отдельные физические вещи и явления в собственном смысле, а определенное «положение вещей», их связи, отношения. И это в определенной степени верно. Язык как важнейшее средство мысли и действия людей, родившееся в процессе длительной социально-исторической практики, обладает теми же свойствами, что и человеческая мысль: фиксируя отдельные предметы, называя их, мысль и язык сразу же «вводят» их в контекст более общих связей, отношений мира и человеческого познания. Однако это не означает, вопреки утверждениям неопозитивистов, что отдельные целостные вещи утрачивают свою реальность для человека. Сознание, мысль, язык нацелены одновременно на познание и целостных вещей и их отношений, на освоение мира как дискретного и как целостного. Неопозитивисты (по крайней мере на ранних этапах) недиалектически абсолютизировали один момент — «атомизм», плюральность, дискретность языка и мира.

  Концепция неопозитивистов, таким образом, постулировала (хотя не раскрывала, не разъясняла ее сути и происхождения) связь языка  и мира, отправляясь от языка, от его «первичности» и для специально лингвистического, и для логического, и для философского понимания мира. И если для специальных исследований такой подход может быть относительно правомерным, то для философии видение мира исключительно сквозь призму языка представляется весьма сомнительным. Надо к тому же напомнить, что неопозитивисты долгое время строили свой анализ на почве искусственно сконструированных, формализованных языков. Это была призма, которая существенно искажала мир природы, мир жизни и реального действия человека.

  Кризисные процессы в развитии неопозитивизма были в немалой степени связаны с осознанием тупиков, к которым вела абсолютизация роли языка и логики в человеческом познании. Накопились трудности и противоречия. Наряду с осмыслением упомянутых выше трудностей, касавшихся понимания проблем истины, значения, смысла, функций философии, неопозитивисты не могли но признать, что значительная доля неуспеха их философии вытекает из первоначальной сконцентрированности на готовом знании, логико-лингвистической форме, искусственных знаковых системах, взятых в отрыве от сознания и познания, от процессов мысли. Эволюция неопозитивизма — это исполненная внутреннего драматизма история критики и пересмотра многими видными его теоретиками первоначально принятых постулатов и концепций. Так, Л. Витгенштейн, обратившись в более поздних работах к анализу естественного языка, включил в «Философские исследования» (работал он над ними в 40-х годах) такие проблемы, как реальная лингвистическая деятельность людей, связь языка и социальной жизни, единство лингвистических форм и «внелингвистического контекста», то есть практики. Магистральная линия неопозитивистской философии — движение от языка к миру — и тут сохраняется, но все больший интерес привлекает, хотя бы в качестве побочного, путь «от мира к языку».

   Неопозитивисты второго и третьего поколений стали понимать, что упущены такие важные для понимания языка, логики звенья, как деятельность людей, сознание и познание. И они пытались ликвидировать эти пробелы. Так называемая «общая семантика» (А. Кожибский, С. Хайякова, А. Раппопорт и другие) ввела в неопозитивистский анализ такую компоненту, как человеческое поведение. Ими была принята следующая схема последовательности анализа и объяснения: факт — нервная система — язык — нервная система — действие. Несмотря на вполне реальное значение исследования аспектов человеческого поведения, снизанных с языком, тут снова завязались узлы трудностей и противоречии. Ибо ведь создатели «общей семантики» как философского направления претендовали не менее чем на разрешение социальных проблем и конфликтов.