Философия экономики как специфическая отрасль социально-гуманитарного познания

У человека с высшим образованием потребности выше, чем у человека со средним образованием. Чем выше возрастает потребность, тем выше вероятность низкого образования – уровень притязания работников.

Потребность - состояние индивида, создаваемое испытываемой им нуждой в объектах, необходимых для его существования и развития и выступающих источником его активности. Потребности обнаруживаются в мотивах, влечениях, желаниях и пр., побуждающих человека к деятельности и становящихся формой проявления потребности.

Потребности носят объективный, динамический характер, так как складываются под влиянием социально-экономических условий развития общественного производства и уровня материального благосостояния, меняются на каждом конкретном историческом этапе.

Иерархия потребностей Маслоу – это идеальный тип. В реальной жизни большинство людей склонны лишь частично удовлетворять каждую потребность, частично они остаются неудовлетворенными. Обычно они заботятся об удовлетворении потребностей физиологических и потребности в безопасности, нежели потребностей социальных, оценки и самореализации.

Являясь теоретической идеализацией поведения индивида, данная концепция не имеет и в принципе не может иметь эмпирически проверяемых следствий. Отчасти и сам Маслоу осознавал значительные ограничения своей теории, поскольку в реальности действия человека являются результирующей не одной, а одновременно нескольких потребностей. При этом проследить вклад каждой из них невозможно, ибо они представляют собой единое целое, а не разрозненную сумму. Такое целое – эффект новой качественной связи, которая обладает силой реальной потребности, но эмпирически не фиксируется.

Философская рефлексия «работает» с эйдосом (как идеей), и именно таким образом способна составлять знание строгое, объективное, универсальное. Тип реконструкции человеческого опыта, возникающий в философской рефлексии как «идеальное умо-зрение», сохраняет принципиальное родство, «включенность» структур эмпирического опыта как нечто внутреннее: то, что не артикулируется в обыденной, эмпирической работе сознания, но приобретает логический смысл и значение в рефлексии. Очищение и трансцендирование эмпирического опыта философу необходимо как средство достижения строгого, надежного, устойчивого и очевидного знания. И здесь можно увидеть главное отличие любой частно - научной рефлексии от философской. За пределами частно-научного опыта вопрос об экономике в контексте хозяйства приобретает общефилософское значение.

В последнее время наблюдаются различные попытки такого рода философской рефлексии над идеей экономики: «Единственный вопрос, на который должна дать ответ философия хозяйства, звучит следующим образом: как возможно, что бытие всего сущего однажды начинает мыслиться нами по преимуществу с экономической точки зрения?» [1]. Следует провести демаркационную линию между хозяйством и экономикой - между философией хозяйства и философией экономики. Впервые «философия хозяйства» как «особого рода философствование» (Ю.М.Осипов) появляется в одноименной работе С.Н.Булгакова («Философия хозяйства», 1912). Булгаков считал, что задача философии хозяйства – религиозное осмысление духовно - экономической жизни общества: «Хозяйство есть борьба человечества со стихийными силами природы в целях защиты и расширения жизни, покорения и очеловечивания природы, превращения ее в потенциальный человеческий организм» [2]. Хозяйство – производство и воспроизводство жизни, как она есть, и какой она должна быть, восстановление утраченной связи между человеком и Богом в Софии. Как утверждал Н.А. Бердяев, внешнее покорение природы меняет не только природу, но и самого человека радикальным образом. Происходит переход от органического типа к механическому. Этот сдвиг к механическому, машинному складу жизни мыслитель считал величайшей революцией, какую только знала история, и прямо писал о кризисе рода человеческого [3].

В хозяйстве человек не только наблюдает мир, но и творит его, превращая омертвевший механизм ( natura naturata ) в живой организм ( natura naturans ). Такое преобразование возможно благодаря тому, что Булгаков называл «физическим коммунизмом бытия»: благодаря тождеству производства и потребления. Однако, в начале XX века тождество образа «раскалывается» и на этом «сломе» конституируется «экономизм» (С.Н.Булгаков). Происходит переход от образа хозяйства к идее экономики как представление об идеальном, желаемом «проживании жизни». Философия хозяйства у С.Булгакова и его последователей была устремлена в вечность через «развеществление» мира, превращения его из механизма в организм. Экономика, наоборот, стремится к «опредмечиванию» мира и отношений между человеком и человеком, человеком и миром. В конце XX в. на базе философии хозяйства возникает философия экономики (Самсин А., Субетто А., Потемкин А. и др.), где философия выполняет по отношению к науке экономике методологическую, гносеологическую, онтологическую и праксиологическую функции.

Философия экономики, как философия науки, и философия хозяйства, как, собственно, философия, конструируют разные углы зрения на проблему экспансии идеи экономики во все формы психической и общественной жизни. Философия хозяйства представляет собой способ систематического осмысления феномена хозяйственной жизни в контексте деятельного постижения природы абсолюта, и ключевым термином здесь является понятие ТРУД, как способ постижения этого абсолюта через конкретно-всеобщее. Что касается экономики, то ее предполагается рассматривать «как частный случай хозяйства, которое есть не что иное, как сама жизнь», взятая по преимуществу со стороны ее созидательной деятельности» [4]. Если хозяйство охватывает все виды производственно-созидательной деятельности, то экономика включает в себя только ту сферу хозяйствования, которая связанна со стоимостью. Экономика начинается с обмена и существует через обмен. «Экономика сложнейший, как-то сам собой реализующийся обменно-оценочный процесс» [5] . Стало быть, философия экономики - это философское учение об экономической реальности, как она есть. «Всякая экономическая система – обязательно рыночная (обменная) система» (Ю.М. Осипов, 1996). Поэтому, по Осипову, экономика есть частный случай хозяйства, а именно стоимостное хозяйство. Другого подхода придерживается С.Г. Кара-Мурза (журнал «Философия хозяйства, апрель 2003), обращаясь к аристотелевской дихотомии хозяйства. У Аристотеля экономика определяется как

• Ведение, организация дома, не обязательно связанные с товарным или денежным оборотом
• Хремастика, направленная на получение прибыли и накопление богатства.

При этом Кара-Мурза отмечает, что «теоретическое хозяйствоведение», или политическая экономия развивались преимущественно по второму сценарию.

Капитал процессуален, рационализирован, определен стоимостно, богатство субстанциально, иррационально, ценностно. Экономическое бытие (в западной мысли определяемое именно богатством) пронизано ценностными отношениями. Таким образом, идея экономики по своему существу аксиологична .

Философия хозяйства, как представляется, имеет более широкое проблемное поле, включающее в себя «воспроизводство жизни в целом» (Ю.М. Осипов). Впрочем, об их принципиальной несводимости друг к другу говорить не приходится, особенно если учесть, что «ойкос» и означает хозяйствование, «организацию» дома, который для античного человека был миром, космосом, только с приставкой «микро». «Войти в дом без последствий нельзя, «безнаказанно» жить в нем, тем более. Дом и человек начинают друг друга духовно конструировать. И вот уже трудно сказать, то ли жилец обрел некую свойственную дому структуру и семантику, то ли дом неизбежно приобрел связь с чертами живущих в нем… В словосочетании «сумасшедший дом» есть и второй, прямой смысл. В сумасшедшем доме живут сумасшедшие. Это да. Но и сам дом – вроде как того!» [6]. «Экономика – хозяйство, созданное и ведущееся человеком в ходе его – человека, хозяйствования, не Божеское, а именно человеческое хозяйство» [7]. В рамках данной работы речь пойдет о двух крупных школах исследования идеи экономики – русской философии хозяйства и философии постмодернизма (экономика как желание и виртуальность).

В начале философии хозяйства лежит понятие блага (или благ), как философской категории ценности. С ценности труда и начинается экономический момент блага. Русское понимание труда хорошо иллюстрируют слова В. Розанова: «Не будь богат! Не стремись к богатству, довольству, избытку, обеспечению. Кормись около других, — крохами от стола их. Эти сытые, трудолюбивые, богатые пойдут в гиену огненную, а ты возляжешь с избранниками Божиими» [8]. Очевидно, что богатство связывали с неправедностью, нечестностью. С этой точки зрения, нажить богатство, не обделяя при этом других людей, невозможно. Впрочем, и на Западе издавна существует аналогичное воззрение: «никто не может разбогатеть, не нанося убытка другому» (Дж. Локк). Для Запада характерно отчетливое понимание конкурентных, соревновательных отношений между людьми. Поэтому, несмотря на то, что богатство невозможно без нанесения ущерба другому, оно не осуждается, поскольку является результатом не злого умысла по отношению к другим, а конкуренции, успеха, как конечной цели деятельности.

Если богатство как конечная цель человеческой деятельности действительно ставилось в России под сомнение, то труд в большинстве случаев оценивался положительно и исключительно высоко. Нравственная ценность труда не утрачивается и в том случае, если он не обещает богатства. И в этом можно усмотреть существенное различие между образом труда (и хозяйственной деятельности вообще), свойственным Западу, и тем, что характерен для России. Очевидно, что западному человеку трудно понять, как можно трудиться при условии, когда за работу не выплачивается заработная плата, а таких примеров в новейшей истории России великое множество. Согласно исследователю русской религиозной культуры Г. Федотову, именно Феодосий Печерский заложил основы отношения к труду как к деятельности богоугодной, поставив труд в один ряд с молитвой [9]. Сегодня исследователи следующим образом резюмируют основные положения православной концепции труда: «Человек должен стремиться к самосовершенствованию через труд. Поэтому первое, что характеризует православную концепцию труда это то, что труд всегда рассматривался как проявление духовной жизни, а трудолюбие есть выражение духовности.

Второе. Основные экономические категории (собственность, богатство, хозяйственный процесс, его эффективность, прибыль и др.) оцениваются с праведности или неправедности их возникновения и использования.

Третье. С точки зрения православной концепции труда хозяйственная деятельность должна быть общественно-полезной, т. е. работой как на себя, так и на общество. Четвертое. Показателем общественной эффективности и условием спасения души богатых предпринимателей является благотворительность.

Пятое. Одним из принципов, вытекающих из православного вероучения, является нестрогая прибыльность рыночного обмена, недопустимость извлечения выгоды любым путем. Например, девизом газеты «Биржевые ведомости» был следующий: «Прибыль превыше всего, но честь превыше прибыли».

Шестое, что обязательно следует отметить, — это принцип соборности в православии. С точки зрения рыночных отношений он означает возможность для предпринимателя, придерживающегося православного вероучения, сотрудничества с представителями иных конфессий, иноверцами и атеистами («нет ни иудея, ни эллина»), поскольку православный человек считает, что только Бог знает, кто верующий, а кто нет.

Седьмое. В православной концепции отсутствует идея избранности к спасению. Своими добрыми делами спастись может каждый, вставший на путь строительства царства Божия в себе, труд же — высшее мерило богоугодности человека» [10].

Несомненно, что образ труда и хозяйственной деятельности сформировался в России под мощным влиянием православной религиозно-этической системы. Это можно утверждать с той же определенностью, с какой можно говорить, что Мартин Лютер обосновал значение протестантского образа хозяйственной деятельности для становления западного капитализма. Русскую мысль от западной всегда отличало обостренное чувство эсхатологии. Туган-Барановский рассматривал человеческую историю как постепенное отвоевание свободой все новых областей у необходимости. История мыслима в этом отношении как хозяйство. Но поскольку хозяйство равнозначно истории, постольку экономика не может находиться вне эсхатологии. Эсхатологическое чувство растерянности и подавленности человека в условиях окончательного торжества экономической цивилизации нашло философское объяснение в отечественной мыслительной традиции.

Православная религиозная природа, нравственное осмысление эмпирических фактов, признание развития личности основным содержанием исторического процесса, признание относительного характера экономических целей и ценностей, их подчиненности духовным - самые общие черты, объединяющие представителей оригинальной отечественной философско-экономической школы.

Из всеобщей ценности труда (принимаемой русской и западной традициями) и появляется собственно философская рефлексия по поводу идеи экономики. Отсюда все остальные ценности – ценность собственности на блага как отношение личности к справедливому распределению благ, ценность потребления благ как отношение к бедности и богатству. Само понятие собственности, с которым связаны практически все острые вопросы экономической жизни, само по себе принадлежит скорее к области нравственности, чем к области экономических (стоимостных) отношений. Собственность осознается как атрибут человека мыслящего и желающего. Экономика (представляемая в виде денег, капитала, ресурсов, товаров и пр.) таким образом – есть ценность (оценка, цена) благ, взятых в их количественной определенности. Но от эпохи к эпохе ценности менялись, менялись потребности и желания: «Человеческая история – это история желаемых желаний» [11]. Для сохранения экономики должна оставаться ее идея, как нечто, до конца не проживаемое, полностью не реализуемое. «Остаток» идеи экономики, по мысли Ж. Батая [12], составляет желание как подлинно человеческое, отличное от биологических потребностей. И целью экономики является «поиск способа целиком растратить избыток энергии» (Ж.Батай). Основой такой теории стала появившаяся в 1933 г . статья «Понятие траты», в которой Батай наметил перспективы альтернативного понимания экономических процессов, происходящих на глобальном уровне. Человечеством в целом движет не борьба за материальные ресурсы и не задача их приумножения и сбережения, но, напротив, неосознаваемая потребность в мгновенной растрате излишков. Созидательный труд, направленный на производство полезных благ, в конце концов, оборачивается их истреблением. Моменты подобной растраты Батай видит повсюду в истории, считая самым характерным ее жестом ритуал жертвоприношения. Идет ли речь о животном, о растении или о человеке, любая вещь, приносимая в жертву, по Батаю, «представляет собой излишек, взятый из массы полезного богатства. И ее можно оттуда извлечь лишь для того, чтобы употребить бесполезным образом, то есть раз и навсегда уничтожить» [13]. Именно этот материальный излишек, возвращающийся «к сокровенному порядку» из мира труда и производства, Батай и называет «проклятой долей». Он считает, что люди трудятся на самом деле только для того, чтобы впоследствии уничтожить продукты своего труда. «Всеобщая экономия сводится к осознанию субъектом возможности, и даже необходимости, сообщения посредством траты с источником солнечной энергии, точкой преломления которой на земном шаре он и призван стать во всем блеске своей роскоши. Основанием для подобных утверждений служит абсолютно не поддающийся аргументации «элементарный факт»: «Живой организм <...> получает в сущности больше энергии, чем необходимо для поддержания жизни» [14]. Экономика конституируется как «игла Кощея»: «бытие – к – смерти», «бытие – к – растрате». Идея экономики как Иглы Кощея разрабатывалась в психоанализе Лакана (объект желания и его причина – избыточное наслаждение). Ж. Делез развивает свою идею экономики как желания в оппозиции к Лакану: «желание – это позитивная производительная сила, превосходящая свой объект, жизненный поток, распространяющийся сквозь множественные объекты, проницающий их и проходящий насквозь, безо всякой нужды в фундаментальной нехватке – «кастрации» – которая служила бы его основанием» [15]. Жак Деррида говорит, что все живущие существа, человеческие или нет, являются «выживающими с отсрочкой». Идея экономики, как отложенного желания, коррелирует с понятием сексуальности - тратой или собиранием сексуальной энергии: «экономика сексуальности» основана на простом тождестве: накопление и растрата; скорейшая разрядка-оргазм приводит организм в состояние баланса. «Эротика тяготеет к чрезмерности, поскольку то, что в сексуальности служит лишь средством, в эротике становится целью: культивация самого наслаждения. Это может достигаться по крайней мере двумя противоположными способами: тратить больше, чем накапливается, или накапливать больше, чем тратится. Соответственно можно выделить два основных типа: сладострастие и разврат. Сладострастие накапливает в себе энергию желания, тогда как разврат разряжает ее» [16]. Невозможность тотального, абсолютного, полного удовлетворения желания приводит к экспансии идеи экономики в другие области психической и общественной жизни, например, в политику. Политика во второй половине XX века становится экономической по своей сути, поскольку экономика, как и сексуальность «рассеивается». Избыток разрушает, собирает лишь недостаток, что позволяет говорить современным исследователям (Ж. Деррида «От экономии ограниченной к всеобщей экономии // «Письмо и различие», М., 2000, с. 400-445) о смене экономики, или даже о возможности «внеэкономического», «постэкономического» общества (В. Иноземцев, А. Панарин, А. Субетто, и др.). К концу XX столетия растрата приводит к «диктатуре пределов природы» [17]. Экономика перестала быть самодостаточной, что было характерно для ее рыночной модели. Остаток (для Бодрийяра – проблема отходов) становится экономически открытым, экономика зависима экологически и аксиологически. К концу XX века идея экономики как желания приобретает черты виртуальности. В условиях высокоразвитого производства особое значение приобретает сфера нематериальных ценностей. Это - деньги, развлечения, сфера услуг, которые вовлекают человека в свой собственный круговорот. Информация - уже не знание, а операция трансляции (М. Маклюэн: « The medium is the message »). «Мы не испытываем недостатка в коммуникации. Напротив, у нас ее слишком много. Нам не хватает творчества. Нам не хватает сопротивления настоящему» (Ж.Делез, Ф.Гваттари).

Создание виртуального образа – это всегда манипулирование знаками. И в современной жизни огромные масштабы приобретает область именно знакового производства, в котором конституируется идея виртуальной экономики.

Понятие виртуальности рождено практикой создания и использования компьютерных симуляций и раскрывается через противопоставление иллюзорности объектов, создаваемых средствами компьютерной графики, и реальности материальных объектов. «Под виртуальностью мы понимаем совокупность принадлежащей массам способности действовать (быть, любить, преображать, творить)» [18]. Виртуальность применительно к обществу – это замещение действительности ее симуляцией, и не обязательно с помощью компьютера: виртуальной экономикой можно назвать и ту, в которой хозяйственные операции ведутся преимущественно через компьютерные сети, и ту, в которой спекуляции на фондовой бирже преобладают над материальным производством. Именно такой вид обмена получил название «новой экономики», или «экономики постмодерна». В «новой экономике» базовые элементы – труд, товар, платежеспособность обретают черты виртуальной реальности. В качестве товара на первый план выступает его образ, товарный знак, брэнд. Формируется устойчивая тенденция наделения товара интеллектуальным имиджем, что также является отличительной особенностью товара и рынка в условиях «новой экономики» [19]. « В современных общественных формациях нет больше символического обмена как организующей формы. Они, конечно, одержимы символическим — как своей смертью» [20]. «Спекулятивный капитал» [21] утрачивает связь с реальным процессом реального производства: « Постоянное производство самого производства, привитие производства к продукту, составляет свойство машин для первичного производства. На картине Ричарда Линднера «Мальчик с машиной» изображен огромный, раздувшийся ребенок, прививший себе, запускающий одну из маленьких машин желания в большой социальной технической машине » [22]. Делез и Гваттари, оставляя желание как единственную первопричину человеческого поведения, отказываются от персонификации желания, отсюда термин «машина желания». При анализе последнего они вводят «два типа инвестиций социального поля: предсознательные инвестиции интереса и бессознательные инвестиции желания». При этом инвестиции интереса носят исключительно экономический и политический характер. Вместо фрейдистского психоанализа они предлагают для исследования социального поля желаний использовать шизоанализ: экономический и политический. Виртуализация – новый тип отчуждения - отчуждение человека от собственного тела и превращение его в потоки электронной информации, подпитывающие виртуальный капитал. По мысли автора теории «виртуального общества» А. Бюля («The Virtual Bishop» // The New Yorker. 1996), с развитием технологий виртуальной реальности компьютеры превратились в универсальные машины по производству «зеркальных» миров. В них функционируют виртуальные аналоги процессов реального производства и воспроизводства – происходит процесс замещения континуальности действительной виртуальностью. Бюль, опираясь на «Философско-экономические рукописи 1844 года» и «Капитал» К.Маркса, отмечает, что гиперпространство «зеркальных миров» - новая сфера экспансии капитализма: «Капитал - это мертвый труд, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд и живет тем полнее, чем больше живого труда он поглощает» [23]. Для модернизма было характерно «овеществление общества» через экономику массового производства и потребления, государство массовой демократии и массовых партий, массовой культуры и пр. Свобода и Прогресс – важнейшие регулятивы человеческой деятельности на всех уровнях взаимодействия человека и общества. Постмодернизм снимает проблему свободы. Ж.Ф. Лиотар в работе «Состояние постмодерна» (1984) пишет: «человек слушает реггей, смотрит вестерн, ест пищу от McDonald's за ланчем и блюда местной кухни за ужином, пользуется парижской парфюмерией в Токио». Предельная плюрализация просто снимет проблему свободы. В последнее десятилетие XX в. реальность описывается по постмодернистскому принципу « anything goes », и в этом отношении идет рука об руку с появлением различного рода симулякров – образцов реальности, заменяющих саму реальность. Виртуальная реальность и предполагает взаимодействие человека с симуляциями, а не с вещами. «Новая экономика» работает преимущественно с денежными знаками, акциями, брэндами; для ее характеристики используется понятие игры (игра на бирже, фирма на рынке – игрок и т.д.) как конструирование особой, искусственной реальности, действующей по своим правилам. Игровая среда условна, изменчива, ее параметры всегда можно изменить. Рынок, корпорации, финансовый поток – в «новой экономике» именно эти социальные институты становятся виртуальными. Массовое производство наводнило рынок множеством одинаковых по своим характеристикам вещей. Значимым является не дефицит товаров, а дефицит желания. Экономика желания способна направить творческую энергию либидо на потребление - в конце XX века человек смотрит на мир через призму маркетинга. Для потребителя это вопрос выбора из множества представленных брэндов, для производителя – проблема создания имиджа, образа, который будет потреблен. Образ компании, а не производимые ей вещи работают в качестве механизма ценообразования. «Производится не вещь (шампунь, костюм, автомобиль), а образ (привлекательности, уверенности, стильности, уникальности, респектабельности)» [24]. На рынке фигурирует не товар, а «соблазняющая стратегия». Реклама обращается не к потребностям, а к сфере желания. Бодрийяр пишет, что на определенном этапе производства «экономика накопления» уступает место «экономике желания» и «символического соблазна». Здесь впервые отчетливо артикулируется «экономика желания», которая больше связана со сферой бессознательного, нежели рационального. Что в таком случае есть реальный товар? Ж. Бодрийар на этот вопрос отвечает: не сама сигарета, а радость прогулки в каньонах страны Мальборо. По аналогии с философскими типами научной рациональности (классический, неклассический, постнеклассический) в становлении экономики также выделяют 3 основных этапа: 1. Классический этап: вплоть до 1880-х гг. Вполне описывается «Капиталом» К. Маркса с его законами: «Товар – деньги - товар», спрос, предложение, производство и потребление пока что описываются как два направления одного процесса. 2. В конце XIX в. происходит знаменательное событие, которое знаменует переход к экономике неклассического типа – появление первого платного объявления продавца о производимом товаре (рекламы). Тождество производства и потребления теряется, приходит понимание того, что потреблением можно управлять. Реклама двигает товары. 3. Третий этап начинается после Второй Мировой Войны: под видом материального носителя покупателю предлагается приобрести образ. Реклама не просто двигает товары, она создает образы: появление маркетинга (1970-е), который за 30 лет стал самым распространенным направлением экономических исследований. Мы не едим гамбургер, а потребляем американские ценности: «…испытываешь жажду, поскольку есть «Спрайт», и потеешь, поскольку существуют дезодоранты» [25]. На место классической экономики потребностей приходит неклассическая экономика желания, дополняемая постнеклассической «экономикой виртуальности». Делез называет ее «подпольной работой симулякров». «Экономика брэндов» ведет к чудовищному перепроизводству вещей и услуг: «Люди хотят того, что мертво» (Ж. Бодрийяр). Экономика все в большей степени становится экономикой желания и страсти. В последние несколько лет характеризуются новым всплеском интереса к марксизму, который, впрочем, «читается» через призму постмодернизма: Й. Риддерстраль и К.Нордстром («Бизнес в стиле фанк», 2000) говорят, что утопический идеал экономики марксизма был осуществлен в «новой экономике» постмодернизма. В качестве тезисов авторы выносят «Карл Маркс прав» и «Мартин Лютер мертв». Первый тезис, по их мнению, подтверждается тем, что 70-80% всей выпускаемой продукции является результатом интеллектуального труда, для которого основным средством производства является человеческий мозг. Мозг принадлежит исключительно его владельцу, а это значит, что заявленный в XIX в. Карлом Марксом утопический, казалось бы, проект, что работники должны овладеть своими средствами производства, и богатство общества должно принадлежать народу, наконец-то полностью реализовался в наше время: «Капитал пляшет под дудку таланта». Второй тезис, что «Мартин Лютер мертв» основан на том, что моральные ценности протестантизма (воздержание, труд, накопление богатства) в наши дни перестают быть важнейшими регуляторами человеческой жизни: они больше не мотивируют человека на «трудовые свершения». Негативная мотивация принудительной работы меняется на позитивную мотивацию желания, стремящегося к наслаждению и отдыху («Человек выходного дня» и «машина желания»).