Античные теории «Фюсей» и «Тесей»

          Московский Педагогический Государственный  Университет      
 

   Реферат по философии науки

                    На тему:

              Античные теории «Фюсей» и «Тесей» 

                                                                  Выполнил: Проконичев Г.И.

                                                                       МПГУ, кафедра лексики               английского языка 

Проверила: Манерко Л.А., д.ф.к., профессор 
 
 
 
 

                                                Москва 2007

Содержание: 

Введение…………………………………………………………………………..3

Имя в древнегреческой  философии…………………………………………..4

Вопросы происхождения языка  у Гераклита и  Парменида………………………………………………………...…………......11

Язык  в атомистической философии Демокрита…………………………...16

Диалог  Платона «Кратил»………………………………………………….…19

Заключение……………………………………………………………...…...….26

Список  использованной литературы………………………………………..27 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение 

     Языкознание как самостоятельная дисциплина, осознавшая свой объект и свой метод, свое место в системе смежных наук, — дитя XIX столетия. Прежде чем соединиться в самостоятельную отрасль знания, разрозненные языковые исследования входили в программу многообъемлющей и малодифференцированной дисциплины, объединявшей все доступные тому времени языковедческие и литературоведческие проблемы с собиранием и классификацией антикварно-исторических материалов. Дисциплина эта восходила к античности: ее исконное название «грамматика» уступило место термину «филология», поскольку старинное наименование еще в древности прочно укрепилось за «технической» частью дисциплины - описанием языковых форм, и в этом суженном значении перешло в средневековую Европу. Формальная грамматика, описательная или нормативная, эмпирическая или спекулятивно-рационалистическая, в этом последнем случае ориентированная на логику, была предшественницей научного языкознания XIX в. и оставила в нем многочисленные следы; ее методы и подходы и поныне сохраняют известную силу в так называемой «школьной грамматике». В построении этой формальной грамматики значительное место занимают унаследованные от древности принципы античной грамматической теории, среди которых значительное место занимают взгляды философов на вопрос происхождения языка и имени и отношение имени к называемой им вещи. 
 
 
 

   Греческая философия заменила собою мифологическую картину мира в период становления рабовладельческого общества. За переворотами эпохи VII— VI вв., когда сложились основы античной общественно-экономической формации, последовал переворот в мировоззрении. Конкретная символика, мифологического мышления уступила место тяге к образованию абстрактных понятий, но и самые яти понятия и — в особенности — те соотношения, в которых эти понятия между собою мыслились, во многом продолжали опираться на привычные представления мифологии. Мифологическая картина мира в античном обществе никогда не была изжита до конца. И языковая проблематика античной философии тесно связана с тем местом, которое занимал язык в мифологической системе мышления.

     «Сказанное отнюдь не следует  понимать так, что у греков  обязательно должны были циркулировать «мифы» (в смысле повествований о богах и героях), имевшие своим содержанием какие-либо языковые вопросы. Такие сказания хорошо известны из библейской мифологии: Адам, первый человек, дающий наименования всем живым существам, или вавилонское столпотворение. Греческая мифология таких мифов не знает; во всяком случае, до нас не дошло никаких следов подобных представлений. Место языка в мифологической картине мира определяется не наличием тех или иных повествований о языке, а той ролью, которая приписывается языку в системе мышления, создававшей мифы.»[3]

     Среди мифологических аспектов  языка должны быть особо отмечены два момента. Во-первых, язык как целое сравнительно редко. привлекает к себе внимание; центр тяжести мифологической трактовки языка лежит на отдельном слове, точнее — на имена. Имя вещи мыслится неразрывно связанным с самой вещью, ее неотъемлемой частью (термин «свойство» в салу своей абстрактности был бы здесь неуместен).  Каждая вещь — единый целостный комплекс,  живой носитель конкретных отношений, от которого не абстрагируются отдельные элементы, в том числе имя. Имя не существует вне вещи, и совершая какие-либо операции над именем, мы воздействуем на вещь, подчиняя ее нашей воле. Отсюда сила заговоров, заклинаний, отсюда стремление «первобытного» человека «засекретить» имена тех предметов, которые он считает нужным обезопасить от враждебного воздействия, тенденция к созданию тайных языков. На принципе взаимозамещаемости имени и вещи покоится вся словесная магия. Наряду с убеждением в том, что обыденные слова родного языка в основном являются «настоящими» именами вещи, некоторые имена выделяются как особо значительные. На греческой почве мы встречаемся с представлением о группе имен, специально свойственных языку богов, в отличие от наименований, которые употребляют, говоря о тех же предметах, люди. Такие указания неоднократно попадаются в древнейших памятниках греческой литературы (гомеровские поэмы, Ферекид). С другой стороны, особенно на более поздних этапах мифотворчества, в эпоху создания развернутых мифологических систем, имя, осмысленное в его языковой связи с другими именами, становится орудием осмысления самой вещи в её реальных связях. Толкование имени – этимология - первое проявление рефлексии над языком в истории греческой мысли. В гомеровском эпосе часто подчёркивается различными приемами это осмысление имен действующих персонажей, а у Гесиода и ранних греческих мыслителей этимологизирование получает уже характер сознательного метода интерпретации имен. Во-вторых — и это специфично для всей мифологической картины мира — всякий процесс мыслится по аналогии трудовых процессов. Вещь, вошедшая в социально обусловленную сферу объектов мышления, представляется имеющейся в наличии потому, что некто в некоторое время эту вещь «сделал» или «нашел» (на ранних стадиях первобытного общества люди чаще «находят» вещи в готовом виде, чем «делают» их). Для всякой мифологии характерны сказания о «происхождении» той или иной вещи, о «героях-изобретателях». Имеющиеся в языке «имена» также нуждаются в изобретателе. И хотя греческая мифология не приписывает ни одному из своих персонажей подобных функций, .самое представление об установителе имен, «ономатотете», засвидетельствовано философами. Древнепифагорейское изречение гласит «что мудрее всего? число, а на втором месте тот, кто положил вещам имена»; не раз ссылается на это представление и Платон. Целесообразно привести одно место из диалога Платона «Филеб», в котором описывается создание письменного языка:

     «Некий бог или божественный  человек — в Египте говорят,  что это был некто Тевт, —  впервые усмотрел, что в неопределенном  многообразии звуков голоса гласные составляют не единство, а множество, и другие буквы, причастные не к голосу, но к некоему звучанию, в свою очередь, имеются в некоем числе; он отделил и третий вид букв, те, которые мы теперь называем безгласными. После этого он произвел разделение безгласных беззвучных, пока не дошел до каждой буквы в от дельности; таким же образом он поступил с гласными и средними, и наконец, получив их число, наименовал каждую в отдельности и все вместе стойхейон.  Увидев же, что никто из нас не мог бы научиться даже одной из них самой по себе, независимо от всех остальных, он, вновь исчислив связующее их отношение и найдя его единым и неким образом, приводящим все буквы к единству, назначил и единое искусство, которое нарек грамматическим» [6]

     Это цитата показывает характерную особенность диалогов Платона. Перед нами описание работы фонолога, фонолог разбирает «стихии» звучащей речи, двигаясь по иерархии от классов звуков к элементам этих классов. Затем составляет алфавит звуков, давая каждому из этих звуков название: словесное или в виде буквенного символа. Далее звуки, составляющие алфавит, сводятся в систему, где каждый с каждым связан прямо или опосредованно. Такая система и есть описание языка на фонологическом уровне. Таким образом, текст, содержащий мифологические образы, точно фиксирует принцип лингвистической систематики. С точки зрения описания фонологической процедуры текст абсолютно достоверен.

     Вместе с тем с точки зрения  реальной истории событий, приведших к образованию письменности и работе фонологов, текст, по сути дела, есть миф, т.е. полная недостоверность. Известно, что греческий алфавит, как и всякий (или почти всякий) алфавит Средиземноморья, развивается из египетской иероглифики. Деление речи на «стихии», по крайней мере в этом ареале культуры, происходит только через посредство совершенствования идеографической письменности, путем разделения идеограмм на детерминативы и фонетические знаки. Причем многие фонетические знаки могут передавать более чем один звук (одну «стихию»). Лишь путем переноса принципов письма с египетского на другие языки появляется система собственно фонетических знаков — букв алфавита. Таким образом, картина реальной истории искажена.

      Если даже допустить, что фигура ономатотета не восходит к глубокой древности и создана умозрением ранних философов, то ход мысли, приведший к созданию этого образа, все же остается типично мифологическим. Представления об акте установления имени и о неразрывной связи имени с вещью отнюдь не являются взаимоисключающими друг друга: ономатотет либо «находит» в вещи ее имя, либо в акте наименования присваивает вещи нечто, становящееся ей отныне присущим; ибо, только получив имя, вещь приобретает полную реальность. Так и в Библии: бог Ягвэ подводит к Адаму каждое животное, и чем Адам его назовет, это и есть его имя,

     Поскольку имя непосредственно  принадлежит вещи, для архаического мышления нет надобности относить имена к какой-либо сфере, отличной от сферы бытия вещей. Язык как целое есть лишь совокупность имен, которая может быть противопоставлена совокупности имен чужого языка, но не заключает в себе ничего специфически-языкового, несвойственного самим вещам, и не рождает никаких проблем, кроме вопроса об отношении отдельных имен к отдельным предметам, «правильности» наименования. Различие в именах есть различие вещей, сходство и близость вещей обнаруживаются в сходстве и близости этимологически сопоставляемых имен, как они были установлены ономатотетом, одним или многими. Таков итог размышлений над языком ко времени разложения мифологического миросозерцания и то идейное наследие, которое греческая философия получила в вопросах языка от предшествующих стадий истории мысли.

     В древнейших литературных памятниках  на греческом языке наблюдаются  попытки осмыслить значение некоторых слов, преимущественно имен собственных, путем сопоставления их с другими словами, близкими по звучанию.

     Осмысление имени путем выявления  его связей с другими словами  служило средством, с помощью  которого пытались раскрыть природу обозначаемого предмета. Современная этимология - это наука о происхождении и истории слов. Этимологизирование древних ставило перед собой совершенно иные задачи - оно стремилось посредством анализа слов прийти к познанию реального мира. В основе такого этимологизирования лежало представление о внутренней, естественной связи между словом и обозначаемым предметом — представление, восходящее в своих истоках к архаическому, мифологическому мышлению, для которого «имя нераздельно связано с вещью, является носителем его свойств, магическим заместителем». Разумеется, сознательное толкование имен стало возможным лишь тогда, когда это мифологическое представление было в известной мере рационализировано, но полностью оно не изжило себя еще на протяжении многих веков.

     Следует отметить, что многие  явления языка были предметом  изучения, но языковые изыскания  носили разрозненный характер, они не были объединены и систематизированы в пределах одной научной дисциплины. При этом все наблюдения производились только на материале греческого языка. Отсутствие интереса к чужеземным языкам едва ли можно объяснить, как это часто делается, презрением к «варварам». Следует принять во внимание, что греческая культура ив развивалась, как это часто бывало в других странах, под доминирующим влиянием чужеземной культуры. Потребности перевода на греческий язык письменных памятников с другого языка не возникало, нужды общения с иностранцами в сфере военной, дипломатической или торговой удовлетворялись людьми, не получившими специальной подготовки и знавшими несколько языков лишь в силу обстоятельств  своей жизни.  До понимания необходимости изучения чужеземных языков с чисто исследовательской целью научная мысль античности еще не доросла. Древним грекам не только в V в. до н. э., но и гораздо позднее представлялось, что языки отличаются один от другого лишь своей внешней звуковой формой, а по своему внутреннему строению они вполне тождественны между собой, поскольку они точно воспроизводят строение мышления и строение реального мира, одинаковое для всех людей.

      Сведения о воззрениях древнегреческих  мыслителей, деятельность которых относится к V в. до н. э., нам приходится извлекать из скудных фрагментов их сочинений, дошедших до нас в гиде цитат в сочинениях более поздних авторов, или из пересказов мнений этих мыслителей, принадлежащих поздним писателям в далеко не всегда достойных доверия. Вполне естественно поэтому, что по поводу воззрений мыслителей V в. ведутся научные споры, высказываются самые различные точки зрения.

     Наши источники (но преимуществу  позднеантичные комментарии к сочинениям Платона и Аристотеля) сообщают о том, что в области рассмотрения языковых явлений главной проблемой, волновавшей умы греческих мыслителей V в. до н. э., был вопрос о характере связи между словом и обозначаемым им предметом; спор шел между теми, кто стремился дать рациональное обоснование традиционной точке зрения, в соответствии с которой связь между предметом и его названием была основана на «природе» (φυσει) и теми, кто утверждал, что эта связь основана на принятом соглашении, на «законе» (θεσει). Однако, как отмечает Б.В.Якушин,  «материалы, которыми мы располагаем, слишком скудны для того, чтобы подтвердить и прояснить эти сведения»[10].

     Противопоставление «природы» и «закона» пронизывает всю философскую проблематику эпохи софистики.  По поводу всех социальных отношений, даже шире, по поводу всех содержаний сознания ставится вопрос: существуют ли они по «природе» как неотъемлемые свойства объектов в смысле прежнего мифологического миросозерцания, или по «закону», как человеческие мнения и результат соглашения между людьми?      В сферу этой проблематики попадает и язык. Интерес к языку повышается в силу разных причин. В это время закладываются основы будущего общелитературного языка греков на базе аттического диалекта, обостряются и социально-диалектологические различия. Уже в одной из комедий Аристофана констатируется различие между «женственной» речью верхушки городского населения, «средним» диалектом обыкновенных горожан и «мужицкой» речью сельских местностей. Зарождающаяся наука художественной речи, риторика, со своей стороны способствует развитию языковых изысканий. Софист Продик разрабатывает синонимику, учит выяснять различия в оттенках между близкими по значению словами. Протагор, отправляясь невидимому от морфологической и интонационной разницы между наклонениями греческого языка, устанавливает четыре «разветвления речи»: просьба, вопрос, ответ, приказание (соответственно наклонениям желательному, сослагательному, изъявительному и повелительному). Он же классифицирует имена по родам на мужские, женские и «утварь» (в позднейшей грамматической терминологии «ни того, ни другого рода», ouseteron , по-латыни— neutrum, в неудачном русском переводе — «средний» род) и пытается принадлежность к роду поставить в связь с окончанием имени, подвергая при этом критике существующее словоупотребление. Надо полагать, что грамматические занятия Протагора составляли известное дополнение к его теоретикопознавательному релятивизму: отрицая объективную истинность («человек — мера вещей»), он выдвигал на  ее место  формальную правильность  «речей».