Судебная практика Российской империи: ее роль в формировании судебной системы государства

По мнению В.Г. Ярославцева, новому суду «приходилось не только решать формальные вопросы права, но и заниматься правотворческой деятельностью». В качестве доказательства он приводит слова А.Ф. Кони: «В первые годы судебной реформы Сенату приходилось участвовать не только в толковании закона, но и в творческой правовой деятельности в полном смысле слова... предстояло на собственных решениях показать пример широкого и вдумчивого толкования закона, далекого от автоматического приложения...»14.

Большое значение имели создание адвокатуры и реорганизация прокуратуры. Адвокаты делились на две категории: присяжные поверенные, объединявшиеся в корпорации по округам судебных палат, и частные поверенные, состоявшие при судах и занимавшиеся менее значительными делами. Прокуратура была лишена функции общего надзора, ее деятельность ограничилась судебной сферой, в основном надзором за ходом следствия и поддержанием обвинения в суде. Подчинялась прокуратура министру юстиции.

Значение судебной реформы выходит далеко за рамки сферы судопроизводства. Эта реформа фактически стала первым шагом на пути формирования в России системы разделения властей, отделив власть судебную от административной, о чем непосредственно говорилось в Учреждении судебных установлений.

Впервые в истории России судебная реформа ввела в практику судопроизводства такие принципы, как презумпция невиновности, гласность и состязательность процесса, право обвиняемого на защиту, участие в процессе представителей народа.

Судебные уставы содержали нормы, ограждавшие как судей от давления со стороны администрации (пожизненное назначение, увольнению подлежали лишь судьи, совершившие уголовные преступления или признанные по суду несостоятельными должниками), так и общество от судей, не обладавших необходимым профессиональным уровнем или моральными качествами (дисциплинарная ответственность чинов судебного ведомства за упущения по службе, проступки вне службы, вопросы которых решала вышестоящая судебная инстанция).

Судебная реформа создала новое понимание законности и правосудия15. Недаром писал в начале XX века Н. Полянский: «судебные уставы - наша первая конституционная хартия. В них впервые устанавливались правовые гарантии против произвола и усмотрения правительственной власти»16.

Принятие отдельно уставов гражданского и уголовного судопроизводства привело к окончательному разделению процесса на гражданский и уголовный. Результатом стало формирование разной судебной практики по гражданским и уголовным делам, что могло бы послужить основой для развития прецедентного правосудия.

Несмотря на явно прогрессивный характер реформы, ей не удалось в полной мере искоренить многочисленные недостатки дореформенного суда. Например, американский исследователь Р. Фриерсон, изучая историю пореформенных волостных судов в России, писал, что в них сохранялся подкуп судей алкогольными напитками, продуктами питания, деньгами. В некоторых губерниях по традиции стороны до и после процесса поили судей алкоголем17.

Таким образом, можно говорить о том, что судебная реформа 1864г. создала необходимые предпосылки для превращения судебной практики в полноценный источник гражданского права.

Модернизация судебной системы проводилась на основе принципов, заимствованных с Запада. Однако влияние английской прецедентной системы было минимальным. По словам немецкого исследователя Ф. Кайзера, наибольшим влиянием в России пользовалось французское право, немногим уступало ему англо-американское18. Однако, общепринятым является мнение, что в период империи правовая система России входила в состав романо-германской правовой семьи. В пользу этой точки зрения говорит совпадение таких значимых признаков, как деление права на частное и публичное, разграничение материального и процессуального права, закон как основной источник права, широкое распространение кодификации и т.д19. Для романо-германской правовой семьи характерно «неопределенное, довольно противоречивое положение», которое занимает прецедент в системе источников права20.

Проводя историко-теоретический анализ судебного прецедента в англосаксонской правовой семье XVII-XIX веков, Т.А. Васильева пишет, что «несмотря на достаточно стабильное функционирование статутного права и повышенную значимость закона в вопросах правоприменительной практики, судебный прецедент традиционно является твердо устоявшимся источником права в англосаксонской правовой семье. Именно эта правовая семья окончательно сформировала то классическое определение судебного прецедента»21.

От других источников права судебный прецедент отличают следующие характерные признаки: создание судебного прецедента только судебными органами государственной власти; существование принципа обязательности применения судебного прецедента; наличие определенных юридических правил создания судебного прецедента, обусловленных правовой доктриной.

Автор приходит к выводу, что судебным прецедентом является источник права, представляющий собой судебное решение по конкретному делу, содержащее правоположение, которое имеет статус правовой нормы и является обязательным для применения правилом в судах той же или низшей инстанции.

Судебный прецедент изначально строится на анализе как существенных, так и несущественных обстоятельств судебного дела, на изучении событий и фактов. В результате правовой аргументации последних судья при отсутствии норм права формулирует правоположение. Такой правовой вывод имеет предельно обобщенный характер и может быть применен в аналогичных случаях. Четкость формулировок, убедительность доводов и логичность изложения материала характерны для судебного прецедента.

Если судебный прецедент как источник права нашел полную поддержку и признание в англосаксонской правовой семье, то его роль и место в романо-германской семье характеризуется определенной двойственностью. С одной стороны, существование обширной и единообразной практики применения законодательных норм судами, теоретическое и практическое изучение закона обусловливают возможность существования судебного прецедента в качестве источника права. С другой стороны, значимость и приоритет закона как основного источника права в континентальной семье исключает такие выводы. Выход из создавшегося положения видится в том, чтобы рассматривать судебный прецедент как источник права не в формальном, а в практическом плане, отдавая предпочтение решению не теоретических вопросов, а проблем, возникающих в практике применения правовой нормы. В романо-германской правовой семье юридическая сила прецедента определяется не формально-юридическими критериями, а фактическими жизненными обстоятельствами. Решающим фактором для определения его юридической силы будет не нормативно-правовой акт, а реальные жизненные обстоятельства, а также практическая необходимость и потребность в судебном прецеденте как источнике права.

Применение судебных прецедентов как источников права свойственно семье общего права, вынесение решения на основе законодательной нормы характерно для романо-германской правовой семьи. Это предопределило и противоречивость позиции передовых русских юристов по вопросу судебного прецедента.

Выдающийся русский дореволюционный правовед Н.М. Коркунов признавал судебную практику самостоятельным источником права. В своих «Лекциях по общей теории права» он писал: «источники русского права те же самые, что и всякого положительного права: закон, обычай, судебная практика... В настоящее время судам предписывается всякое дело решать на основании существующих законов, не останавливая решения под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов, а выполнить такое требование можно только при свободном толковании законодательных постановлений... И в действительности наша судебная практика, особенно кассационная, вследствие неполноты и казуистического характера нашего законодательства, по необходимости зауряд имеет творческий характер»22. В то же время он отмечал: «признавая судебную практику самостоятельным источником права, мы должны оговориться, что это не следует понимать так, чтобы раз принятое судом решение какого-нибудь спорного вопроса безусловно связывало суд на будущее время»23. При такой постановке вопроса судебная практика не выступает в качестве прецедента.

Е.В. Васьковский в учебнике по гражданскому процессу, который вышел уже в 1917г., отмечал, что к числу «вспомогательных источников процессуального права принадлежит у нас также судебная практика вследствие того, что Сенат признает за своими разъяснениями, даваемыми при разрешении дел в кассационном порядке, обязательное значение для всех подведомственных ему судебных учреждении»24.

Е.Н. Трубецкой утверждал, что в России судебная практика имеет значение самостоятельного источника права. Но это значение было официально признано за ней только со времени издания Судебных уставов 1864г., так как «в них впервые предписывалось суду не останавливать решения под предлогом неясности, неполноты или противоречия существующих законов, а разрешать непредвиденные законом случаи на основании общего разума всего законодательства»25.

Действительно, в соответствии со ст. 10 Устава гражданского судопроизводства, «суд обязан решить дело по разуму существующих законов, не останавливая решения под предлогом неполноты, неясности или противоречия в оных». Здесь усматриваются уже элементы правотворчества в деятельности судов.

В то же время, как отмечал К.П. Победоносцев, «суд, в коем производится дело, требующее решения, вполне свободен и не зависит от воззрений и мнений высшей инстанции во всем, что относится обсуждения спорного предмета по существу оного...»26. Данное положение фактически отрицает значение прецедента для гражданского судопроизводства. Судебное решение выносится на основе закона, а не на основе ранее принятых вышестоящими судами решений.

Не признавал за судебной практикой значения источника права и Л.И. Петражицкий. Он писал, что «судебная практика, конечно, не есть особый, самостоятельный вид права или вид обычного права; вообще она не право, а явление совсем иного порядка - ряд человеческих действии, поступков»27.

По мнению Г.Ф. Шершеневича, «под именем источников права следует понимать формы выражения положительного права, которые имеют значение обязательных средств ознакомления с действующим правом. Такими источниками признаются обычное право и закон. Некоторые присоединяют к ним судебную практику и науку права, но та и другая, игравшие некогда роль источников права, а первая и до сих пор в Англии, в настоящее время у нас не могут считаться таковыми, потому что ознакомление с правом через них не соответствует признаку обязательности»28

Как справедливо отмечает современный исследователь М.Н. Марченко, судебная реформа 1864г., по крайней мере, дала толчок развитию исследования судебного прецедента и судебной практики как источников права, заставила обратить на них более пристальное внимание: «после проведения судебной реформы в России и принятия новых, пореформенных, законов многие отечественные авторы - юристы обратили внимание на судебную практику (в основном - в форме прецедента) как на несомненно «древнейший» и к тому же самостоятельный источник права, выступающий в системе источников позитивного права не только в Англии или других зарубежных странах, но и фактически в самой России»29.

В Российской империи существовало не только гражданское, но и торговое судопроизводство. В Уставе торгового судопроизводства (ст. 148, 327) предусматривалось, что «коммерческим судам дозволялось, за недостаточностью законов, обосновывать свои решения на «примерах» решений, в том же суде состоявшихся»30. В этом случае мы имеем дело непосредственно с судебными прецедентами, которые были призваны восполнять пробелы в торговом законодательстве.

Говоря о торговом судопроизводстве необходимо отметить, что судебная практика отдельных судов способствовала созданию коммерческих судов в России. Приступив к разрешению вопросов, связанных вексельными спорами и делами о признании должника банкротом, законодатель пришел к мысли о том, что нужен специализированный судебный орган, тем более, что положительный опыт уже был31. К примеру, коммерческие суды уже были созданы в Одессе, Таганроге, Феодосии, Архангельске и Измаиле.

Общее Учреждение коммерческих судов было разработано только на последнем этапе работы «вексельного комитета» с 1827 по 1832 год, после разработки проектов Устава о векселях и Устава о торговой несостоятельности.

Идея создания особых коммерческих судов все больше завоевывала популярность, в том числе и в правительственных кругах. Несмотря на это, разработчики32 Учреждения коммерческих судов и устава их судопроизводства вынуждены были в значительной степени обосновывать необходимость существования единой системы коммерческих судов и единого торгового законодательства. Не забывая о том, что высшие государственные должностные лица, во главе с императором, не приветствовали идею создания российского законодательства на основе иностранного законодательного опыта.

Однако в силу сложившейся ситуации было невозможно полностью отказаться от влияния торгового законодательства Франции и Германии на Россию. Например, коммерческий суд города Одессы действовал фактически по французскому образцу, и было затруднительно менять Устав Одесского коммерческого суда, так как уже проводилась работа в других российских городах по приведению в соответствие торгового законодательства одесскому, кроме того, все признавали положительную судебную практику одесского коммерческого суда33.

Тем не менее, Устав о векселях и Устав о торговой несостоятельности был представлен императору в 1828 г. Позже, в ходе реформирования торгового судопроизводства, неожиданно возник вопрос о необходимости коммерческих судов вообще. Практически все должностные лица, в той или иной мере имевшие отношение к коммерческим судам, высказались за их сохранение. Таким образом, в 1867 году императору был поднесен проект, который 27 апреля того же года направил ее на рецензию во Второе отделение.

Суть этих положений состояла в следующем: согласно правилам общей торговой подсудности иск должен был предъявляться по месту нахождения спорного имущества или по месту временного нахождения ответчика, причем запрещалась передача дела в общий суд. Вызов ответчика должен осуществляться в кратчайшие сроки, сторонам запрещалась направлять отзывы на заочные решения коммерческого суда. Коммерческим судам, в случае необходимости, разрешалось рассматривать дела в праздничные дни. В основу процесса был положен принцип устности и сокращенный порядок рассмотрения дел по Уставу гражданского судопроизводства, исключалась возможность прокурорского надзора за делами. В качестве источников были выделены торговый обычай и преюдициальность решения. В качестве мер по обеспечению иска закреплялось право коммерческого суда наложения ареста на имущество ответчика, а по заявлению истца ответчик мог быть обременен залогом или поручительством. Суд играл главенствующую роль при определении размера требований подлежащих удовлетворению. Хочется отметить общую направленность данных проектов, идея которых сводилась к максимальному ускорению коммерческого процесса.

Исследовании судебной практики Российской империи было бы не достаточно полным, если не взять во внимание состояние дел в военных судах.

Особое место среди источников военно-уголовного права занимали решения Главного военного суда, который в военно-судебной организации являлся высшей кассационной инстанцией. Не решая дел по существу, он наблюдал за сохранением законности и за единообразным исполнением закона военными судами34. Кроме того, ст. 1044 Устава военно-судебного определяла, что «суд, в который обращено дело для нового решения, обязан, в изъяснении точного разума закона, подчиниться суждениям Главного военного суда...», а на основании ст. 1048, «решения Главного военного суда публикуются во всеобщее сведение для руководства к единообразному исполнению и применению законов всеми военно-судебными местами»35. Главный военный суд «в случае неподчинения толкованиям, данным в опубликованных решениях, или в случае игнорирования решений, обыкновенно ставил это судам на вид или делал замечания и выговоры»36.