Возникновение журналистики

 Принципиальная  невозможность абсолютной свободы  вытекает из кардинального противоречия  между бесконечным количеством  условий деятельности и конечным  субъектом (деятелем). Любой субъект  - конечен, он принципиально не  в состоянии контролировать все  условия, в которых ему приходится  действовать, поэтому он вынужден (в силу своей конечности) учитывать  только конечное количество условий  своей деятельности (как теоретической,  так и практической).

Таковы  некоторые общесоциологические  положения, связанные со свободой как  характеристикой субъекта.

Если  говорить о свободе применительно  к объекту нашего исследования, а  именно о свободе печати или, в  более общем плане - о ”свободе публичного сообщения” (Гегель), то здесь  мы переходим на иной уровень рассмотрения, отличающийся от общесоциологического, и перемещаемся в область права.

По внимательному  рассмотрению данной проблемы оказывается, что свобода печати, журналистики и т. д. не есть проблема свободы печати как таковой, а есть проблема права  на свободу печати, журналистики и  т. д., то есть проблема, относимая в  юриспруденции к субъективному  праву (праву субъекта общественного  отношения).

 “Субъективное  право - не свобода в рамках  закона, а законом гарантированная  свобода, то есть признанная  правом и потому подлежащая  неукоснительной охране со стороны  государства возможность самостоятельно  действовать и принимать волевые  решения. В социологическом плане  содержащаяся в любом субъективном  праве юридическая возможность  - это свобода действий управомоченного лица, объем и вид которой (свободы) диктуется, в конечном счете, ступенью социального прогресса общества, является официально признанным и охраняется организованным принуждением (государством).”

Философско-социологическая  проблема свободы печати находится, поэтому, не в области собственно философии свободы, а в области  философии права.

В самом  деле, даже в ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 году, на которую обычно ссылаются теоретики  журналистики при рассмотрении данной темы, речь идет не о собственно свободе  печати, а о праве на эту свободу: “Каждый человек имеет право  на свободу своих убеждений и  на свободное выражение их; это  право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений  и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных  границ.”

Следовательно, если смотреть на данную проблему как  на реальную, практическую, а не как  на идеологему, в которую ее часто превращают, то окажется, что так называемая свобода печати, журналистики и т. д. есть не что иное, как юридическая, правовая норма, относящаяся к субъективному праву и сводящаяся, в конечном счете, к дозволяемым государством мере и виду возможного поведения.

Действительно, понятие (и, соответственно, требование) свободы публичного сообщения, выдвинутые уже в эпоху перехода от феодализма к капитализму, суть не что иное, как правовые нормы, поэтому адекватное их объяснение возможно только в рамках анализа права, выступающего как  системная совокупность норм, охраняемых государством.

Право, явлением которого выступает совокупность норм, законов, то есть норм, охраняемых государством, норм, функционирование которых обеспечивается наличием санкций - мер принудительного воздействия, восстанавливающих нарушенные нормы  и, соответственно, наказывающих нарушителей.

В основе права лежит возведенная в  закон воля. Для Гегеля “право - не что иное, как осуществление воли”. Маркс и Энгельс уточнили, что  право есть возведенная в закон  воля экономически господствующего  класса. Для Ясперса “право повсюду  основывается на политической воле - политической воле к самоутверждению определенного  государственного строя”.

В свою очередь, воля есть способность к  выбору цели деятельности и к усилиям, необходимым для ее осуществления. Субъект (господствующий в данном конкретном социальном организме) фиксирует свою волю в виде норм права, которые становятся обязательными нормами на всем пространстве, контролируемом этим субъектом в  лице его органа - государства, которое  прикладывает усилия, необходимые для  осуществления этой воли.

Такая воля может быть как бескомпромиссным выражением интересов экономически господствующего субъекта, так и  результатом компромисса между  социальными силами. В последнем  случае давление противоборствующих социальных сил выступает одним из условий  существования субъекта, которые  он вынужден учитывать.

В рамках данных правовых норм (свободы печати, публичного сообщения вообще) все  участники общественной жизни выступают  как субъекты права, юридические  субъекты.

 Понятие  “субъект права” и “социальный  субъект” – не совпадающие,  не тождественные. Субъект права  - это “лицо (физическое или  юридическое), обладающее по закону  способностью иметь и осуществлять  непосредственно или через представителя  права и юридические обязанности  (то есть правосубъектностью)”. Субъект права есть субъект правоотношений. В зависимости от системы права, от типа общественного строя, понятие “субъект права” имеет различное содержание.

Таким образом, мы очертили социальное поле, в рамках которого можно говорить о свободе  публичного сообщения. Это поле - область  права, то есть юридических норм, оформляющих  систему политических и иных отношений  внутри государственно организованных конкретных социальных организмов.

 Свобода  печати, публичного сообщения (равно  как и иных политических свобод) есть не что иное, как норма  права, показывающая, в частности,  уровень развития демократии  в данном социальном организме,  определяющая положение социальных  групп и личностей в данном  обществе.

 Исходя  из изложенного, становится очевидной  необходимость различать разные  уровни осуществления свободы  печати.

Если  речь идет о свободе различных  СМИ публиковать (печатать, передавать в эфир) ту или иную информацию, отражающую позицию своих учредителей и  стоящих за ними социальных сил, то здесь мы имеем взаимоотношения  того или иного средства массовой информации (субъекта права) с государством в рамках законодательства, то есть системы юридических законов, выражающих право господствующего в обществе субъекта.

 В  этих же рамках происходят  взаимоотношения отдельных журналистов  со средствами массовой информации, в которых они работают.

 В  данном случае свобода отдельных  личностей (журналистов) как субъектов  правоотношений заключается в  праве (возможности) выбора средства  массовой информации, которое опубликовало  бы его материалы. 

Но точно  так же средство массовой информации, как субъект права (юридическое  лицо), свободно в выборе авторов (журналистов), материалы которых это СМИ  будет публиковать, исходя из совпадения тех или иных идейных позиций. Такое положение свойственно средствам массовой информации любой социальной (в том числе - классовой) направленности.

Так, В.И.Ленин в свое время писал: “Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан тебе предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать, что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то”.

Вообще, свобода журналиста как журналиста - есть, по-видимому, величина, стремящаяся  к нулю. Журналист до тех пор - журналист, пока он, строго говоря, является пишущим (творящим) сотрудником одного из средств массовой информации.

Как только его “свободные” акции перейдут грань совпадения собственных идейных  позиций с идейными позициями  субъекта, чьим средством является СМИ (газета, телевизионный канал  и т. п.), журналист перестает быть журналистом (его попросту увольняют, пусть и "по собственному желанию"), и отныне будет оставаться журналистом  лишь в возможности (даже если у него в кармане будет лежать диплом об окончании вуза по специальности  “журналистика”), то есть журналистом по образованию, может быть, даже по призванию, но не журналистом в собственном смысле слова.

 Возможно, он найдет себе работу в другом СМИ (иной идейной направленности или иных организационных принципов). Но это будет уже другой журналист, сотрудник другого СМИ.

Получается, на первый взгляд, парадоксальная ситуация: журналист обладает свободой (свободой выбора) до тех пор, пока остается журналистом  в возможности, потенциальным журналистом, то есть, строго говоря, не собственно журналистом, а, значит, не журналистом  как таковым, следовательно, не журналистом  вообще.

Как только он осуществил свободный выбор (относительно, разумеется, свободный) и приступил  к работе в качестве журналиста в  одном из СМИ, он, по сути, лишился  свободы (в том числе свободы  выбора позиции) как журналист. Хотя у него остается свобода (в том числе и свобода выбора) как у гражданина: он может, в случае несовпадения взглядов, уйти из данного СМИ в другое или вообще из средств массовой информации, из журналистики, и переквалифицироваться, например, в управдомы. Остается также определенная свобода выбора в плане журналистского мастерства: какой, например, способ подачи материала (жанр) для изложения соответствующей позиции избрать в конкретном случае.

Но это  уже суть иные аспекты рассмотрения свободы, иные аспекты рассмотрения личности, так как в первом случае речь идет о правах личности как  гражданина, а не только как собственно журналиста, а во втором случае - о  технологической стороне дела, то есть о субстрате журналистской  профессии, а не о ее сути.

Итак, журналист  свободен как журналист тогда, когда  он журналистом не является.

В политически  организованном обществе, тем более  основанном на принципах так называемой рыночной экономики, где все или  почти все превращается в товар, иного положения со свободой журналистики (свободой печати), как представляется, ожидать не приходится.

Четвёртая власть (англ. Fourth Estate) — словосочетание, определяющее и саму прессу, и её влияние в социуме. Утверждается, что «журналисты обладают большой властью в обществе»[1]:

    И осознание этой власти должно  сочетаться со скромностью и  чувством долга перед читателем.  Во все времена они добивались  признания благодаря высокому  уровню точности и беспристрастности,  а также благодаря соблюдению  ими правил честной игры.

Первой, второй и третьей властями являются, соответственно, законодательная, исполнительная и судебная ветви власти[2].

Следует отметить, что термин «четвёртая власть»  является лирическим и отражает лишь огромное влияние СМИ на общество. При этом СМИ не имеют реальной власти, так как не имеют законного  права насильно принуждать к совершению какого-либо действия, например, к уплате штрафа.

Термин  впервые употребил Томас Карлейль. Иногда авторство приписывают Жан-Жаку Руссо [3]. Первое печатное упоминание в современном смысле — Томасу Маколею. Оскар Уайльд упоминал «журнализм» в данном значении [4].

Из работы «Четвёртая власть как социологическая категория».

    Воздействуя посредством массовой  информации на общественное мнение  как состояние массового сознания, массовые коммуникации способствуют  тем самым наилучшей реализации  целей субъектов социальных интересов.  Этот факт послужил основанием  возникновения термина «четвёртая  власть», наделяющего массовые  коммуникации некими особыми властными полномочиями.

В СССР термин употреблялся исключительно  в отношении западной периодики, поскольку не существовало и не признавалось никакого разделения властей[6][7]. Впервые  применительно к отечественной  журналистике данное словосочетание употребил  Евгений Додолев в газетах «Московский комсомолец» и «Московская правда» в 1986 году (в публикациях о таком явлении как гласность).

Тот факт, что по официальной доктрине пресса не обладала самостоятельным влиянием и воспринималась лишь как инструмент коммунистической партии, не означает, что сами журналисты не ощущали собственную значимость[9].

    Однако модель «четвёртой власти»,  в понимании советских журналистов,  означала не совсем то, чему  учат американских студентов  в школах журналистского мастерства. В соответствии с имеющей глубокие исторические корни традицией масс-медиа они видели своей задачей не информирование публики или формирование достоверной картины реальности, но просвещение, агитацию и организацию масс во имя истинных ценностей и идеалов.[10]

    Во всех учебниках советских  времен авторы не забывали  подчеркивать важность газет  для пропагандистской системы,  служивших её фундаментом и  важнейшим носителем информации. Радио играло особую функцию  повседневной организации реальности  вокруг ритуалов, планирование и  организация которых происходила  централизованно. Известно, например, что вплоть до реформаторских  восьмидесятых программы на радио  начинались в шесть утра —  и во многих гостиницах, общежитиях, коммунальных квартирах и даже  жилищных комплексах радио нельзя  было выключить, оно было неизбежно, как фабричный гудок.

И в советские  времена и сегодня пресса в  России является не отдельной ветвью власти, а обслугой власти. Карьера  Бориса Ельцина и Владимира Путина строились как манипуляция прессой  и, особенно, телевидением ("зомбоящик") в противовес традиционным партийным институтам.