«Русский вопрос» в творчестве А.И. Солженицына

     Поэтому важно отметить такой элемент  публицистического текста, как исповедальность. Автор высказывает свои мысли и чувства в надежде, что читатель разделит их. Подчеркнуто личностный характер, эмоциональность, открытость отличают публицистический подход к миру. Особый характер публицистики рождает и такое качество ее текстов, как документальность. Для публициста характерны динамизм, сиюминутность восприятия. Автор стремится "остановить мгновение", зафиксировать сегодняшний день, событие, новость.

     С другой стороны, автор публицистического  произведения облечен социальной, моральной ответственностью. Он выполняет определенную общественную миссию (сообщение новостей, просвещение, развлечение, убеждение и т.д.). Поскольку публицистический текст обращен к более или менее широкой аудитории, автор стремится расширить фонд знаний, повлиять на формирование мнений и выразить установки той социальной группы, которую он представляет. Отсюда стремление автора к объективности информации.

     Для формирования публицистической картины  мира первостепенное значение имеет  социальность публицистического текста, обусловливающая, прежде всего, общественный подход к миру. Задача автора заключается  в соотнесении реальностей с социальными интересами и целями. И совокупная картина мира, создаваемая практически всеми публицистами, – это, прежде всего, социальная (социально-политическая, социально-идеологическая и т.д.) картина. Ее основной вопрос – жизнь индивида в обществе. Главным же выражением такого подхода публицистики к миру можно считать социальную оценочность. Она активно проявляется в языке в формировании видов оценочной лексики. Так, для доперестроечного периода было характерно резкое деление оценочных языковых средств на позитивно– и негативно-оценочные, связанное с идеологическими понятиями того времени ("наше" – "не наше").

       Публицистическое произведение не только жизнеподобно, это часть нашей жизни. Оно непосредственно включается в социальную действительность, участвует в ней. У художественной литературы и публицистики в конечном счете один объект изображения – человек, но цели и подход принципиально разные. Публицистический канон изображения человека – реальный человек в реальных обстоятельствах. Подобный публицистический подход ни в коей мере не исключает ярких художественных красок, даже полета фантазии. Но все это ограничивается реальностью и определяется субъективным видением автора.

     "Обстоятельства" – это широкий фон, на котором  действует человек, социальный или частный. Это политика, идеология, социология, среда обитания, власть, общественное мнение – все, что можно назвать социальной жизнью. Это пространство публицистической картины мира, те социальные сферы, в которых действует субъект. Сюда же следует отнести принципиально неограниченную, всеохватывающую тематику, взятую в ее социальном аспекте. По этому признаку публицистическая картина мира почти не отличается от художественной. Однако задача изображения в публицистике вторична, подчинена мысли.

     Время, в отличие от художественной литературы – подлинное, реальное, совпадающее, как правило, с историческим временем. И это усиливает такую важную черту публицистики, как документальность.

     Создавая  картину мира, публицисты пользуются результатами научных исследований, однако творимая ими картина не становится научной. У публицистики существует свой угол зрения – создание картины мира с точки зрения человека в обществе. Современная картина мира, творимая публицистикой, дробна, фрагментарна, мозаична. И это следствие не только журналистского творчества, но и самой природы публицистики, стремящейся поспеть за событиями, успеть запечатлеть, зафиксировать и хотя бы частично осмыслить тот или иной фрагмент социальной действительности. Рисуемая публицистикой картина мира стала глобальной, резко расширила свои границы. Современный публицист видит мир как непрерывно меняющийся. Мозаичная по своему характеру, современная публицистическая картина мира не может быть целостной и статичной по природе и определению, ибо создается, дополняется, меняется каждодневно. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. «Русский  вопрос» в творчестве Солженицына.

               Чтобы раскрыть эту тему, мы обратились к статье Владимира Дьякова «Об историко-социологической концепции Александра Солженицына», в которой он кратко излагает своё видение позиций известнейшего публициста и общественного деятеля.

     Солженицын  убежден, что пика своего исторического  развития наша страна достигла накануне первой мировой войны. Среди крупных  деятелей этого периода наибольшими  симпатиями писателя пользуется министр  внутренних дел и председатель совета министров в 1906—1911 годах П. Столыпин. Существует несколько принадлежащих  Солженицыну похвальных отзывов  о нем; одно из его высказываний, призывающее отдать должное «настойчивому  либерализму» царского сановника, содержится в рецензии на книгу Леонтовича (т. 9, с. 147; т. 10, с. 462). В статье «Коммунизм: у всех на виду и не понят» (январь 1980 года) Солженицын утверждает: «Россия  перед войной 1914 года была страна с  цветущим производством, в быстром  росте, с гибкой децентрализованной экономикой... с заложенными началами рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было при  советской власти». Война и революция, убежден писатель, привели Россию к страшной трагедии (т. 9, с. 311—313).

     Развивая  эту тему на приеме в Гуверовском  институте в мае 1976 года, Солженицын сказал, что СССР — это страна, которая «реально, бурно живет, а  между тем ведет себя как немая  археологическая древность: хребет ее истории перебит, память провалена, речь отнялась» ... Советский Союз, по его убеждению, вовсе не является естественным продолжением старой России. Переход от дооктябрьской России к СССР, утверждает писатель,— «есть  не продолжение, но смертельный излом  хребта, который едва не кончился полной национальной гибелью. Советское развитие не продолжение русского, но извращение его, совершенно в новом неестественном направлении, враждебном своему народу (как и всем соседним, как и всем остальным на Земле)».

     Виновниками такого хода событий писатель считает  не только большевиков, но и все предшествовавшие им поколения революционеров XIX века. Именно революционные и фрондирующие политические эмигранты из России, утверждает Солженицын, создали на Западе «искаженную, непропорциональную, предвзятую картину нескольких русских  столетий ... они совсем не имели возможности, да и не хотели знать и прочувствовать глубины тысячелетней народной жизни». Перед первой мировой войной, убежден  писатель, Россия переживала «момент  ее самого обнадеживающего экономического и социального развития», а революционеры  и политические эмигранты тех  лет были «отрицателями России, ненавистниками ее жизненного уклада и ее духовных ценностей» (т. 9, с. 269— 273).

     Выступление Солженицына в июне 1975 года перед  представителями американских профсоюзов было посвящено главным образом  перечислению грехов советской власти и коммунистической системы. Начинается речь с пересказа содержания брошюры, изданной в Петрограде в 1918 году и  описывающей жестокое подавление забастовки питерских рабочих в марте  этого года. Комментируя содержание брошюры, писатель говорил о том, что после 1917 года в нашей стране никогда не было и нет свободных  профсоюзов, зато существует «союз  наших коммунистических вождей и  ваших капиталистов», начало которому положила деятельность А. Хаммера. В  вину коммунистической идеологии как  системе Солженицын поставил в этой речи то, что она: пришла к власти путем вооруженного переворота; разогнала  Учредительное собрание; капитулировала перед Германией; ввела бессудную  расправу и учредила ЧК; подавляла  рабочие забастовки; невыносимо грабила  деревню; мужицкие восстания давила кроваво; разгромила церковь; в 1921 году довела до бездны голода двадцать губерний.

     Осуждая «красный террор», Солженицын привел статистику казней, которая теперь часто используется нашими публицистами: за 80 лет, предшествовавших Октябрьской революции, в среднем  за год в России казнили 17 человек, в 1918— 1919 годах — ежемесячно 1000 человек, в 1937—1939 годах — ежемесячно 40 тыс. человек. Советскую систему писатель называет тоталитарной и сожалеет, что она не была ликвидирована  после второй мировой войны. «Мировая демократия,— Речь идет о статье Курганова, опубликованной в США (газета «Наше русское слово», 12 апреля 1964). По мнению специалистов-демографов, в  том числе зарубежных, цифра 110 млн  сильно преувеличена - заявляет он,—  могла бы разбить один тоталитаризм за другим — германский и советский.Вместо этого она укрепила советский  тоталитаризм и позволила родиться третьему тоталитаризму — китайскому» (т. 9, с. 206—214).

     Солженицын  весьма отрицательно относится и  к социализму, и к коммунизму, не делая различия между ними. В  «Письме вождям» Солженицын утверждает: «Марксизм не только не точен, не только не наука, не только не предсказал ни единого  события в цифрах, количествах, темпах, что сегодня шутя делают электронные  машины при социальных прогнозах, да только не марксизмом руководствуясь, но поражает марксизм своей экономико-механистической  грубостью в попытках объяснить  тончайшее человеческое существо и  еще более сложное миллионное сочетание людей — общество». В речи перед представителями  американских профсоюзов в июле 1975 года Солженицын пытаясь объяснить  общество и человека с коммунистических позиций, сравнивал с употреблением  хирургом топора при проведении тонкой операции. «Коммунизм,— уверял он,—  никогда не скрывал, что он отрицает всякие абсолютные понятия нравственности ... И теория, и практика коммунизма совершенно античеловечны ... коммунизм  есть античеловечность». В выступлении  по английскому телевидению в  феврале 1976 года писатель, в частности, заявил, что не существует единого  и четкого определения понятия  «социализм», что социализм избегает логики потому, что «он — эмоциональный порыв, приземленная религия». При этом он ссылался на сочинение, автор которого фигурировал в его речи как «мой друг академик Игорь Шафаревич» (т. 9, с. 157, 233—234, 265).

     Тем же февралем 1976 года датирована статья Солженицына об этом сочинении Шафаревича. Писатель очень высоко оценивает  книгу, причем особенно подчеркивает, что ее автор не является специалистом по общественным наукам. «Книга,— пишет  Солженицын,— появляется не под  пером гуманитария — вся прослойка  ученых- гуманитариев наиболее основательно задушена у нас от Октябрьской  революции и по сегодня». Ссылаясь на книгу Шафаревича и собственные  размышления, Солженицын высказывает  убеждение, что для сторонников  социализма характерно инстинктивное  отвращение к научному анализу, в  связи с чем «социалистические  учения кишат противоречиями». Суть этих учений излагается им следующим  образом: «Социализм стремится редуцировать личность к ее самым примитивным  слоям, уничтожить всю высокую, сложную, «богоподобную» часть человеческой индивидуальности. И само равенство, так зажигательно обещаемое социалистами всех времен, не есть равенство прав, возможностей или внешних условий  для человека, но равенство-тождество, равенство как внутренняя идентификация  разнообразного к однообразному» (т. 10, с.454—456).

     Решительно  отвергает Солженицын мысль о  том, что неоспоримо существующие трудности  в развитии социалистических стран  хотя бы частично могут быть связаны  не с коммунистической доктриной  как таковой, а с ее искажениями, допущенными руководящими деятелями, в частности Сталиным. В статье «Иметь мужество видеть» Солженицын заявлял: «... Называть сегодня «сталинизмом»  осуществленную 25-летнюю эпоху гигантского  коммунистического государства  — значит отвлекающе прикрывать античеловеческую сущность коммунизма — главную угрозу сегодняшнему миру». Подтверждение  своей точки зрения писатель видит  в сходстве коммунистических доктрин  в различных странах; по его убеждению, коммунизм одинаков во всех случаях — «везде тоталитарный ... везде агрессивный: конечная цель мирового коммунизма, всех видов коммунизма — захватить всю планету». Обвиняя западную пропаганду в недооценке этой «опасности», в непонимании смысла и значения призывов к «русскому национальному возрождению», Солженицын писал: «... «Русская секция» радиостанции «Свобода» ... из-за принципиальной чужести и даже враждебности русскому национальному сознанию катастрофически утратила контакт с русским населением и русскими интересами» (т. 9, с. 355, 357—358, 364).

     На  протяжении всей своей жизни Александр  Исаевич рьяно выступает против всех систем, сложившихся в нашей  стране. Откровенно будучи консерватором, он убеждён, что до войны, в начале 20 века, Россия была примером именно той  страны, в которой, по его разумению, мы должны жить и по сей день, однако, «страну развалили». Виновниками  этого предстают все, кто стоял  у власти или хоть как-то был причастен  к системе социализма или коммунизма (как точно подмечает автор  вышеизложенных рассуждений, Владимир Дьяков, Солженицын не делает различий между этими двумя существенно  различающимися понятиями). Вполне объективно известный публицист указывает  на то, что было совершено немало ошибок при переходе к социализму, что немало было также потерь, как  человеческих, так и материальных. И во всём, самое главное, Солженицын видит опасность моральной человеческой деградации, снижения нравственности, появления бездуховности. При социализме каждый уподобляется каждому, причём Александр  Исаевич понимает под этим приравнивание  личности к личности, подавление индивидуальности, превращение различных людей  в общее целое, в общую массу. Главный лозунг социализма: "От каждого по способностям, каждому по потребностям (по труду) " он переиначивает в попытку превратить великий русский народ в бездумную и безнравственную массу, готовую на энтузиазме и базе социализма строить коммунизм. Последний, являясь уже совершеннейшим человеческим злом, «отрицал всякие абсолютные понятия нравственности».