Языковая личность:портрет современного интеллигента

     Не менее показательны факты  неупотребления, сознательного или неосознанного отвержения каких-либо лексических средств, причем это касается не только слов просторечных, жаргонных или диалектных (во многих ситуациях они как раз могут включаться в речь с различными  целями), а слов вполне литературных. Это относится, например, к лексическим новшествам, которые достаточно широко употребляются в языке средств массовой информации или в устно-разговорной речи других социальных слоев и групп. Настороженность интеллигента по отношению к языковым инновациям объясняется определенным консерватизмом культурной речевой традиции. Современный лингвист Т.М. Николаева замечает: «ментальная открытость» интеллигенции «обычно сочетается с речевой консервативностью и отрицательным отношением к языковым новшествам»⁴.

      Такое отрицательное отношение  наблюдается в среде интеллигенции,  например,  к идущим из чиновничьего  речевого обихода, но широко  распространившимся словам типа  подвижка (Произошла подвижка по Черному морю и Севастополю), конкретика (Наполним наши планы конкретикой повседневных дел), обговорить (Этот вопрос надо еще раз обговорить на президиуме) и т.п.   Как свидетельствуют данные наблюдений,  интеллигентской речи подобное употребление «противопоказано»: оно отпугивает своей казенностью.

      Во многих случаях, однако,  имеет место не безусловное  неприятие каких-либо лексических  и фразеологических элементов,  а, скорее, их распределение внутри  слоя интеллигенции. Так, техническая  интеллигенция оказывается более  восприимчивой к новшествам, чем  гуманитарная; выражения типа: Надо с этим определиться; Они переехали на новую квартиру и сейчас обустраиваются; Придется задействовать все резервы и под. довольно обычны в среде технической интеллигенции, особенно в речи молодого и среднего поколений (для большинства же «гуманитариев» это – неприемлемый «канцелярит»).

      Есть слова и обороты, не  отягощенные административно-чиновничьим  происхождением и соответствующей  окраской, однако в известном  смысле всё же “отмеченные”  и потому употребляющиеся лишь  в некоторых группах интеллигенции.  Так, слово пригласите, используемое в общепринятых клише телефонного разговора: - Пригласите, пожалуйста, Таню, - осознаётся как провинциализм, и представитель интеллигенции – например, житель Москвы   – едва ли употребит эту глагольную форму в приведенном контексте.

      Исследователи отмечают, что устная  речь современного русского интеллигента  в достаточно сильной степени  насыщена жаргоном.  Особенно  характерно это для речи мужчин. Слова и обороты жаргонного  происхождения – типа беспредел, глухо (С этим делом у них глухо), в напряге (Мы все были в таком напряге!), врубиться (Никак не врублюсь: о чем речь-то?), вешать лапшу на уши, катить бочку (на кого-либо), то есть безосновательно обвинять, и многие другие звучат и в интеллигентской среде. Но вопрос: в какой именно и в каких ситуациях?

      По нашим наблюдениям, такое  словоупотребление больше свойственно  речи представителей технической  интеллигенции молодого и среднего  возраста в ситуациях фамильярного  или эмоционального речевого  общения: в разговорах с друзьями, с сослуживцами в неофициальной  обстановке, в речевых актах обвинения,  предъявления претензий, обиды  и т.п. В речи гуманитариев  старшего поколения такая лексика  почти не встречается (Впрочем,  дотошные лингвисты несколько  лет назад отметили тусовку в телевизионном выступлении А.И. Солженицына, однако  это жаргонное слово было произнесено в отрицательном контексте: Солженицын  cказал, что он не участвует во всяких писательских и иных тусовках). Гуманитарии молодого и среднего поколений если и прибегают к подобного рода выразительным средствам, то в более узком круге ситуаций и с бóльшим осознанием «чуждости» таких элементов. Это выражается в интонационном выделении их, в «цитатном» характере их употребления, чему служат оговорки типа «как сейчас говорят», «говоря современным языком», «как принято выражаться у новых русских» и т.п.

      Скажем несколько слов об особенностях  р е ч е в о г о   п о в е д е н и я  представителей интеллигенции.

      Одна из характерных особенностей  речевого поведения интеллигентных  носителей  языка (не только  русского) – умение  п е р е к л ю ч а т ь с я  в процессе общения с одних разновидностей языка на другие в зависимости от условий речи. Эта черта отличает интеллигенцию, например, от носителей просторечия, которые, как правило, плохо умеют варьировать свою речь в зависимости от ситуации. Правильная «привязка» определенной манеры речи к определенным ситуациям общения – необходимый компонент навыка, который называется «владение языком».

      Порой распределение языковых  средств по сферам и ситуациям  общения бывает достаточно жестким  и социально маркированным. Например, принятые в культурной среде  нормы общения по телефону  обязывают того, кому звонят, первым  произносить междометие алло в микрофон снятой трубки, и запрещают тому, кто звонит, начинать общение по телефону с вопроса: - Кто это? (черта, свойственная носителям просторечия).

       Другие начальные реплики телефонного  разговора также весьма жестко  регламентированы. Рекомендуется, например, сначала представиться самому, а  затем поинтересоваться собеседником (предпочтительно в форме: - Простите, с кем я говорю?); просьба о том, чтобы к телефону подошел именно тот, кому вы звоните, выражается относительно небольшим набором вариантов (- Можно попросить Иванова <Николая Ивановича, Колю,…>? – Не могли бы вы попросить (не: пригласить! – см. выше)…; - Можно попросить…; - Попросите, пожалуйста,…и нек. др., но не: - Иванова, пожалуйста! – Мне нужен Иванов! – Иванова! и тому подобные формулы, в интеллигентской среде оцениваемые как грубые и потому недопустимые в разговорах по телефону.  

        В культурной среде всякого  общества вырабатываются определенные  формулы, которые обслуживают  общение людей в часто повторяющихся,  стереотипных ситуациях: в магазине, в автобусе, у железнодорожной  кассы, на приеме у врача,  при общении со случайным прохожим  и т.п. Как показывают исследования  современной русской разговорной  речи⁵, наборы этих формул сравнительно немногочисленны и устойчивы. 

      Например, обращение к продавцу, к прохожему и вообще к лицу, имени которого мы не знаем,  начинается со слов: - Скажите, пожалуйста,…; - Простите,…; - Не могли бы вы сказать…  В этих формулах, естественно, присутствует некая «безликость», невыраженность свойств адресата, да и сам адресат крайне редко фигурирует под именами гражданин или господин. Чаще других употребляется обращение девушка, но оно ограничено полом и возрастом адресата да и социальными характеристиками самого говорящего (например, ребенок не может обратиться к женщине-продавцу, используя это слово). Обращения мужчина, женщина, дама – элементы просторечного, не принятого в интеллигентской среде общения. 

      Многие из форм обращения либо  не принимаются интеллигентской  средой, либо внутри нее ограничены  определенными группами говорящих.  Например, обращение коллега принято – да и то в более или менее официальной обстановке – в среде медиков, ученых; ваше преосвященство, ваше святейшество, владыка  – при обращении к иерарху церкви; слово профессор, хотя и возможное при обращении студента к преподавателю, используется достаточно редко, поскольку предполагается, что студент должен знать имя и отчество своего преподавателя (однако иностранные студенты часто используют именно этот, удобный для них способ обращения, избавляющий от необходимости запоминать не привычные для иностранца русские сочетания имен и отчеств).

      Как правило, не используются  говорящими из культурной языковой  среды многочисленные просторечные  и жаргонные формы личного  обращения, в которых фигурируют  термины родства, наименования  некоторых социальных ролей или  слова, называющие человека по  его принадлежности к лицам  мужского или женского пола: папаша, мамаша, дед, дедуля, бабуля, отец, мать, дочка, сынок, брат, браток, братан, сестренка, друг, кореш, земляк, шеф, начальник, хозяин, хозяйка, командир, мужик, парни, девки и др. При этом к употреблению подобных форм обращения в речи собеседника представители интеллигенции относятся более или менее терпимо (за исключением форм, несущих на себе печать низкой культуры или чуждой социальной среды, - типа мужчина, женщина; братан, кореш; мужик,  шеф, командир).

    Наталия Ильина писала по этому  поводу: «…мы не знаем, как  обращаться к людям незнакомым! “Улица корчилась безъязыкая”  и, помучившись, выход нашла.  “Женщина! У вас чулок порвался! Мужчина! Сдачу забыли!” Всё  чаще слышишь эти окрики, и,  по-моему, они ужасны, но чем  заменить их, чем?» (Н. Ильина. Уроки  географии).

     И еще об одной особенности  речевого поведения представителей  интеллигенции надо сказать.

     Современный человек в процессе  общения часто использует разного  рода «готовые», не создаваемые  в данной ситуации выразительные  средства, начиная от фразеологизмов  и кончая разного рода художественными  текстами, при условии, что эти  тексты известны и собеседнику.  Лингвисты называют такие готовые,  «цитатные» языковые  средства  п р е ц е д е н т-     н ы м и:  они родились  раньше, до данного акта речи, они представляют собой определенный  текстовый и культурный прецедент.  Например, это имена  Магомед, Иуда, Гамлет, высказывания типа И ты, Брут…, В России две беды:  дураки и дороги, Позвольте вам выйти вон и т.п.

       Имена литературных героев или  исторических лиц фигурируют  в интеллигентской речи в качестве  символов определенных человеческих  свойств – скупости (Плюшкин, Гобсек), ума и разносторонних знаний (Ломоносов), смелости и самопожертвования (Иван Сусанин), самодурства (Салтычиха), беспочвенной мечтательности (Манилов)... При этом, поскольку такие имена служат своего рода эталонами указанных свойств, они часто употребляются в сочетании с квалификаторами типа настоящий, вылитый, классический, с модальными наречиями и частицами просто, прямо, прямо-таки и нек. др.: Он настоящий Плюшкин: у него зимой снега не допросишься; Ты всё мечтаешь, а ничего не делаешь, - просто Манилов какой-то; Свекровь у нее –  прямо Салтычиха и т.п.

       Цитаты из литературных произведений  весьма характерны для речевого  общения интеллигентных носителей  языка. Формы и способы цитации  зависят от степени социальной  и психологической близости собеседников, от характера коммуникативной  ситуации и ряда других факторов. Основным условием для реализации  возможности процитировать какое-либо  произведение (или намекнуть на  то или иное место в его  тексте) является общность некоего   к у л ь т у р н о  г о  ф о н а  и,  более конкретно, знание и говорящим,  и его собеседником данного  произведения, оценка его как  такого, которое часто служит  источником расхожих цитат. Это  позволяет говорящему вводить  в свою речь элементы, которые,  как он уверен, должны быть  узнаны и правильно интерпретированы  собеседником. Это могут быть, например, цитаты типа: быть или не быть (и многообразные обыгрывания этой формулы: бить или не бить, пить или не пить, шить или не шить и т.п.); Служить бы рад – прислуживаться тошно; А воз и ныне там; Сижу, никого не трогаю, починяю примус и т.п.

      Часто такого рода цитаты сопровождаются  языковой игрой – сознательным  обыгрыванием формы или смысла  используемых средств. 

      Для интеллигентской среды, в  особенности для «гуманитариев», характерны такие явления, как  рефлексия над словом, намеренное  его искажение, эксперименты с  его звуковым составом, с внутренней  формой, установление мнимых связей  с другими словами, словесные  каламбуры и т.п. - иначе говоря, языковая игра во всех ее  обличьях. Разумеется, разным людям  это присуще в различной степени.  Не исключено и полное отсутствие  у того или иного человека  чувства юмора, языкового вкуса,  неумение вслушиваться в звучание  слова и вдумываться в его  настоящий или мнимый смысл.  Но более или менее очевидно, что в массе своей именно  образованные и культурные носители языка в наибольшей степени склонны к языковой игре.  В.З. Санников, автор замечательного исследования «Русский язык в зеркале языковой игры», рассматривает языковую игру применительно только к литературному языку и подчеркивает, что она «основана на знании системы единиц языка, нормы их использования и способов творческой интерпретации этих единиц»⁶, что «это всегда неправильность (или необычность), осознаваемая и намеренно допускаемая говорящим»⁷. Литературные цитаты, анекдоты, расхожие каламбуры и присловья, остроты рассчитаны на творческое восприятие языка, на умение всматриваться и вслушиваться в слово, вдумываться в его смысл. А это как раз и характерно для речевого поведения типичного представителя интеллигенции.