Обладают ли некоторые животные сознанием

Такие случаи сознательного, непосредственного  и намеренного общения между  человеком и животным нередки в зоопарке и в цирке. Редкой до сих пор является лишь возможность объективной регистрации таких случаев, с тем чтобы продемонстрировать их потом авторам, мнения которых сняли бы всякие сомнения в их существовании.

Я хотел бы привести еще один последний пример, относящийся объективности ради не к собственному опыту, а из литературы; из двухтомного классического труда Давида Баннермана (1963, с. 739) о птицах Экваториальной Африки. Речь идет о медоуказчике - небольшой птице величиной с грача, который охотно лакомиться воском и личинками диких пчел, но своих сил проникнуть внутрь гнезда ему не хватает. Поэтому

птица пользуется помощью партнера, медоеда, небольшого хищника величиной с кошку. Тот также очень любит мед, но живет на земле и ему стоит большого труда обнаружить гнезда пчел, находящиеся часто на большой высоте в девственном лесу. Путь к меду указывает ему партнер - медоуказчик, хорошо ориентирующийся в лесу. Мощные когти медоеда позволяют ему ловко взбираться на деревья и разрушать гнезда пчел, имеющие обычно только одно небольшое входное отверстие. Густой мех хорошо защищает его от болезненных укусов разъяренных пчел.

Таким образом, когда небольшая птица, летая по лесу, обнаруживает улей, она  тут же ищет поблизости медоеда и  своими звуками и движениями дает ему понять, что сокровище недалеко. Хищник тотчас же это понимает и следует за пернатым партнером к нужному месту. Он вскрывает соты, вылизывает мед и оставляет личинок тому, кто обнаружил гнездо - птице.

Но  медоедов в той части Африки немного. Если после обнаружения гнезда пчел птица его не находит, то она обращается к местному жителю. И он хорошо знает, что обозначают такие сигналы птицы, и так же, как и медоед, обожает мед. Человек-партнер направляется вслед за птицей, залезает на дерево и вскрывает дупло своим ножом. По неписаному закону лакомые личинки и воск должны оставаться в качестве вознаграждения птице.

Негры же, когда им хочется меда, со своей стороны 

стараются привлечь эту полезную и весьма редкую птицу  для того, чтобы она указала  следующий источник меда. Для этого  нужно лишь изобразить специфический  шум, сопровождающий валку деревьев или искусно подражать ему. Тем самым они показывают присутствие человека невидимой доселе птице. Если она услышит шум, то прилетает и ведет себя по отношению к человеку так же, как если бы это был медоед. Разве это не субъективно-целенаправленное поведение? Разве здесь не происходит намеренное сообщение информации, желаемое общение на основе индивидуального опыта?

О простых начальных формах осознания собственного «я»  у животных мы можем судить на основе определенных - между прочим долго недооцениваемых - достижений в изучении подражания (В. Х. Торпе 1956, с. 122), однако здесь невозможно более подробно оста-

овиться на этом. Можно только сказать, что некоторые  человекообразные обезьяны, способны на восхитительные подражания 7.

В зоопарке Цюриха один молодой мандрил так наловчился таскать очки и курительные трубки, что по желанию страхового общества перед решеткой его клетки была дополнительно поставлена стеклянная стенка. То, что вытворяла обезьяна с похищенными очками и трубками на потеху зрителей, которые не пострадали, стало предметом лекций, как и его исключительные способности к подражанию, которые присущи, кстати, особенно шимпанзе, и что было экспериментально доказано Хайесом (1952). С тех пор проведено большое количество исследований по изучению способностей к подражанию у различных животных, в том числе птиц, которые часто удивительным образом подражают другим видам, издавая похожие звуки и пение. И отдельные человеческие голоса, и технические шумы, лай собак н другие звуки животных поразительно воспроизводят не только попугаи, но и канарейки и многие другие птицы. Один из потрясающих имитаторов среди птиц - австралийский лирохвост, который внешне очень напоминает фазана, но близок к воробьиным.

Во  всех этих случаях было показано, что  предпосылкой голосовой инициативы является различие «я» от «не я», т.е. знание о самом себе, по-моему, даже известное самосознание.

Несмотря на разные точки зрения можно доказать, что многие высшие животные не только точно осознают

свое  тело и его размеры, а  также размеры   твердых при-

датков, например, рогов, и даже сильно меняющиеся размеры тени.  Многие другие факты также приводят нас к наличию самосознания или предшествующих ему форм. Было бы странно, если бы не было предварительных ступеней человеческого самосознания в животном мире, и вполне понятно, что надо пытаться исследовать эти предварительные  ступени 8.  У науки  нет заповедных

областей, где  запрещается проводить исследования, как, например, считает Б. Х. Аутрум (1975).

Причиной странного  самоограничения, основанием для исключения и запрещения исследования сознания у животных была распространенная среди  естествоиспытателей точка зрения о том, что в нашем мире нет ничего психического, т. е., следовательно, нет сознания, а есть только явления и феномены, объясняемые с точки зрения физики и химии. Подобный распространенный ныне подход, несомненно, имеет смысл и оправдан, как один из многих способов научного исследования, но он сразу же резко сужает поле зрения из-за категорического исключения психических явлений.

В последнее  время исследователи публиковали  сообщения, в которых декларировалось исключение вопросов изучения сознания как ненаучных, с чем нельзя далее мириться. К ним относится, например, ставший известным  после открытия им радара у летучих мышей нью-йоркский зоолог Д. Гриффин (1976). Во всяком случае он заигрывает с идеей о том, что и компьютер мог бы в принципе развить сознание. Сознание не обязательно должно быть связано с жизнью - эти его высказывания представляются абсурдными не только для исследователей, занимающихся психологией животных, но и для многих психиатров. Я приведу в связи с этим здесь точку зрения известного психиатра Манфреда Блейлера (1966, стр. 20) о том, что мы никогда не сможем приписать наличие сознания ни одному сконструированному человеком аппарату.

Совершенно  новый подход к самосознанию животных в смысле знаний о собственном  тепе и о том, что к нему относится, означали опыты Г. Г. Галлупаа (1977), а также Дж. Лестмейта и Г. Дюкера (1973). О том, что животные имеют так называемое сознание, т. е. опознают свою тень, уже упоминалось. Некоторые животные могут даже узнавать себя в зеркале, т. е.  можно говорить и о «зеркальном»  сознании.

В то время как  огромное число животных - от рыб  до птиц и макак-резусов - не узнают себя в зеркальном изображении, а  видят лишь соперников, которым они  обычно начинают угрожать или даже нападать на них, орангутан и шимпанзе, как это было показано упомянутыми авторами, ведут себя иным образом. Так,  прирученным  шимпанзе, после того как они позна-

38

комятся с большим зеркалом, давали на короткое время наркоз и наносили на те места лица, которые они не могли сразу увидеть, красные пятна быстросохнувшей краской. Очнувшись, они видели себя в зеркале, обнаруживали цветные пятна, трогали их пальцами и т. д., короче, идентифицировали изображение в зеркале с самим собой, со своим «я». До, сих пор этот вид самосознания считался доказанным только в отношении человека.

Дикие и домашние животные

Жорж  Кювье (1769-1832), известный французский естествоиспытатель, был убежден в постоянстве, неизменяемости видов животных, в том числе и домашних,  считая, что какими они были некогда созданы, такими они останутся во все времена. Эта теория, как всем известно, не подтвердилась. На примере домашних животных видна их изменчивость под селективным воздействием человека в течение десятилетий, столетий и тысячелетий; прослеживается их происхождение от диких животных, от которых они сейчас очень сильно отличаются. Достаточно вспомнить тяжеловесную откормленную свинью - ходячий брусок сала в сравнении с юрким кабаном или сравнить хрупкую собачку «пекинес» с волком.

Во многих случаях можно  точно, шаг за шагом проследить историю возникновения домашних животных от их диких форм и видеть, таким образом, всевозрастающую перестройку дикого вида 9. Ганс Нахтсхайм (1949) показал, что начальные формы домашнего кролика, от которых теперь выведены дюжины пород, относятся к древнеримской истории. Во времена Цезаря содержали молодых пойманных русаков и альпийских зайцев в особых, окруженных стенами загонах, так называемых лепорариях. Вскоре предпочтение, однако, было отдано кроликам, поскольку они размножались в этих условиях