Обладают ли некоторые животные сознанием

0pt;margin-right:2pt;text-align:justify;text-indent:15pt;line-height:18pt">Марабу, который стоит спиной к солнцу, наполовину расправив крылья, так  что его тень лежит перед ним, должен, несомненно, регистрировать каждое, даже малейшее, изменение ее очертаний. Иначе и быть не может, учитывая невероятную зоркость марабу. Подобным образом жеребец зебры может следить за своей тенью на светлой стене конюшни и расценивать ее как часть своего тела: в противном случае эти пугливые жители саванн при малейшем подозрении могут удариться в бегство.

То, что  зебра Чампана не только хорошо знает о су· ществовании своей тени, но н проделывает с нею неко-

28  

 

торые манипуляции, вытекает из следующих наблюдений А. Ржаницки (1933, с. 9) в Варшавском зоопарке. Он пишет: «Кобыла оказалась превосходной матерью. Я заметил, что летом в сильную жару она обычно занимала такое положение, чтобы ее тень падала на отдыхающего на земле жеребенка».

Подобное  явление наблюдалось и у многих животных саванн, которые подвергаются действию палящего солнца. По наблюдениям Бессармана (1911, с. 27) речь идет «при насиживании у страусов изо дня в день не столько о согревании яиц, сколько о защите их от солнечных лучей». Подобное происходит и у многих других птиц. В зоопарке Антверпена птенцы страусов погибали оттого, что у них не было защиты от прямого солнца (Гессе, 1924, с. 400). В Базельском зоопарке часто можно было наблюдать, как в жаркие дни самка аиста стояла в гнезде таким образом, чтобы ее тень падала на вылупившихся птенцов.

А вот еще один пример. В своей книге «Цапли»  Д. А. Дженни (1969, с. 254) сообщает, что египетская цапля более, чем сородичи, затеняет свое гнездо и даже только что вылупившихся птенцов. Птица занимает такое положение, что ее тело находится под прямым углом к солнечным лучам, и, кроме того, часто не- сколько раскрывает крыло, чтобы тень покрыла гнездо. Еще одно доказательство осознания животным своей тени.

Отношение животных к своему изображению в зеркале изучено намного лучше, чем отношение к своей тени. В опытах с зеркалом были использованы представители всех групп позвоночных, обладающие развитым  зрением, начиная от рыбы и до обезьяны 3. По моему мнению, ни в одном из случаев зеркальное изображение

3 Действительно, подход, предложенный впервые в работе Гэллапа (1970) к изучению самоузнавания, оказался исключительно перспективным как раз для исследования проблемы зачатков сознания у животных (в психологическом смысле слова). В большом цикле работ этого ученого и его последователей было обнаружено, что только шимпанзе и орангутаны способны к подлинному самоузнаванию, т. е. к поведению, определяемому собственным изображением в зеркале. У других высших обезьян - гориллы или гиббоны - таких высших психологических феноменов не выявлено. В наших собственных опытах мы наблюдали, как при предъявлении большого зеркала молодым орангутанам, они начинали пристально изучать нe только свои статические изображения, но очень медленно, самым не воспринималось животным как собственное и отражающегося субъекта. Наоборот, оно воспринималось как нечто чуждое и враждебное, чаще всего как сородича, в большинстве случаев как соперника того же пола или же как партнера. Например, в 1936 г. это было с выращенным мною в изоляции домашним петухом, а также с волнистыми попугайчиками и др. Однако с научной точки зрения, осознание своего тела животными, по-видимому, более важно; к сожалению, оно меньше привлекало внимание, чем частые эксперименты с зеркальным изображением животного.

При исследовании более высоких форм сознания у животного, например простых  ступеней осознания самого себя, знание собственных душевных процессов или, скажем, осознанное общение с другими живыми существами, мы сталкиваемся с большими трудностями, чем при изучении осознания животными своего тела 4. Это важно помнить также и в связи с изучением языка животных. Может ли так быть, чтобы язык животных складывался из различных производимых ими звуков, возможно неосознанных и обозначающих его разное состояние, но при этом не учитыва-

лась способность других существ вообще их воспринять, следовательно, без информации, заключенной в этих звуках? Согласно К. Лоренцу (1953, с. 10), все звуковые выражения животных следует воспринимать именно так: «Точно так же восклицает человек «вот беда!» и «черт возьми!», когда он бывает абсолютно один и, например, порезал себе палец».

поминающих человеческие междометия, и оценивает речь человека и даже его язык жестов, как принципиально иное явление, чем звуки животного. Поэтому он считает, что любое выведение речи человека из звуков и криков животного привело бы в лучшем случае к неосознанным восклицаниям, но никогда к сознательной речи.

Тот, кто много общается с разными  животными, скажем, в зоопарке, имеет скорее всего опыт, который трудно согласуется с приведенными мнениями. Иногда невозможно отделаться от мысли, а порой даже_приходишь к твердому убеждению, что некоторые животные в определенных обстоятельствах способны сообщить настоящую,  сознательную информацию в смысле  «субъективного целенаправленного действия», как пишет Лоренц.  

Каждый  опытный специалист, работающий с  животными и общающийся в разных ситуациях со своими подопечными, был свидетелем того, как одно животное явно передавало информацию другому. Мы не говорим здесь о том, что сигнал опасности, поданный сойкой, бывает правильно воспринят зайцем, косулей и лисицей или такой же сигнал дикого павлина - многими обитателями джунглей. Для этого не нужно, чтобы это было целенаправленное сообщение птицы; достаточно знать, что такой сигнал она издает непроизвольно при виде врага, не думая при этом, что сообщает информацию другим животным. И последние могут вскоре научиться связывать сигнал птицы с. опасностью и вести себя соответственно этому.

По  поводу этих известных положений  между психологами животных нет серьезных разногласий, но до тех пор, пока считают, что сообщение не целенаправленное, без намерения предупредить кого-либо об опасности. Другие же животные могут на основании собственного опыта правильно понять этот предупреждающий сигнал, как, например, они способны установить связь между залпом ружья, лаем охотничьей собаки и опасностью.

Здесь нет возможности посвятить языку  животных целую захватывающую главу, так как нас в большей мере занимает вопрос о сознании некоторых  животных, что может выражаться в  сознательных сообщениях другим живым  существам (Хедигер, 1970). Я часто играл

с близнецами-тигрятами  в игры, которые так любят н маленькие дети, а именно, появлялся непосредственно перед клеткой, а затем неожиданно прятался, согнувшись перед метровым настилом клетки. Это заставляло тигрят ползти вперед и напряженно искать исчезнувшее существо. Если спустя некоторое время выпрямиться снова, так что голова неожиданно появлялась у решетки на высоте головы тигрят, то неожиданность явно доставляла им большое удовольствие.

Во  всяком случае хотя бы один из близнецов различных пар животных, с которыми я так развлекался, обычно реагировал таким образом. Как правило, только один из близнецов был доверчив, легко общался и любил играть, в то время как другой обычно вел себя замкнуто, не проявлял интерес и неохотно играл. Игра с появлением и исчезновением моей головы доставляла, если точнее, удовольствие лишь одному тигренку из близнецов. Казалось, это приводит активного, расположенного к играм тигренка в состояние возбуждения. Во всяком случае при продолжительной игре регулярно наблюдалось, что этот тигренок нападал на прятавшегося от него, расценивая это, как явный вызов принять участие в игре, как сознательное и целенаправленное поведение с намерением передать информацию.

Я знаю, что критически настроенные читатели могут упрекнуть меня в субъективном истолковании поведения тигренка. Этот упрек тем более понятен, что, к сожалению, эта сцена не была зафиксирована на кинопленке. Именно тогда, когда человек и животное встречаются, так сказать, на основе партнерства, меньше всего думают о применении объективных регистрирующих аппаратов. Поэтому я хотел бы отказаться от этого, чтобы из множества событий сообщить о таких, в отношении которых я был убежден, что у животного проявляются симптомы сознания, случаи прямого понимания, намеренной информации и т. д. Вместо этого я хотел бы процитировать некоторые наблюдения таких авторов, которые, по-видимому, меньше всего подвержены опасности очеловечивать животных, как это чаще случается с людьми, работающими в зоопарке.

Интересно, что подобный пример, и не один, можно найти  у К. Лоренца в его работе «О взаимопонимании между животными» (1953, с, 13), где мы с удивлением видим такую мысль, что по отношению к человеку «бо-

32  

лее высокоорганизованные животные, прежде всего собаки, совершенно определенным, сознательным образом выражают свои чувства и желания. Там сообщается об одной собаке, которая тыкается носом в хозяина, бежит к водопроводному крану, ставит лапы на раковину, оглядывается на хозяина и скулит. О ней Лоренц с полным основанием говорит, что она сознательно желает быть понятой.

Друг  Лоренца наблюдал, как его терьер пытался выразить свои пожелания овчарке тем, что он ложился, распластавшись, на землю перед нею и делал как бы мину «пожалуйста, пожалуйста», как это она обычно делала, выпрашивая лакомства. Этого терьера столь же мало понимал его сородич, как и пуделя, который пытался усмирить значительно превосходящего его боксера, подав ему лапку.

В этих двух случаях, как говорит Лоренц, собака, к которой было обращено поведение, наверняка не поняла, чего же хотела от нее другая. Меня взволновало в этом факте то, что при известных обстоятельствах собаку скорее поймет человек, чем ее сородичи! Я знаю много примеров по зоопарку, которые подтверждают это удивительное положение.

Человек служит как бы сильным катализатором  для проявления психических особенностей животного. Он способен поднять животное в отдельных случаях значительно выше отведенного ему природой уровня, развить в нем такие качества, которые обычно не проявляются, а находятся в скрытом состоянии. Человек может приручить животное, выдрессировать его, одомашнить, может побудить их проявить определенные чувства, обучить некоторым навыкам, которые в естественных условиях у животного никогда не проявлялись.

Может быть, у человека есть дар развивать  в животном понимание, различные степени сознания, которые без его вмешательства никогда бы не проявились? После близкого ежедневного общения в течение нескольких десятилетий с животными со всех частей света и из самых разных систематических групп, а также общения во всех частях Cвета, я абсолютно убежден в этом, причем это касается более высокоорганизованных животных, приводить же здесь отдельные доказательства я считаю не совсем уместным.

Во всяком случае следует сказать, что и животные

могут общаться друг с другом в некоторых ситуациях в том  же смысле, как человек общается с помощью языка. Близко общаясь  в течение нескольких десятилетий с человекообразными обезьянами, особенно с шимпанзе, Роберт Я. Йеркес (1948, с. 189) разделяет эту точку зрения. Он считает, что у них определенно существует язык, традиции и культура, конечно, в самых примитивных формах 5.

Что касается языкового  общения, то он ссылается на опыт своего коллеги Кроуфорда (1937): двум молодым шимпанзе предлагали ящик с разными лакомствами, который ставили перед решеткой клетки. Лакомства эти можно было достать не непосредственно, а с помощью веревок, концы которых находились рядом с обезьянами. Ящик был так тяжел, что лишь объединенными усилиями оба шимпанзе могли подтащить его к решетке клетки. Одна из обезьян тотчас захватила инициативу - это точно воспроизведено на пленке – и выразительно смотрела на партнера, жестами призывая его к действию, поворачивая его лицо к ящику и желая самым убедительным образом направить его внимание на pешение задачи 6. Тот, наконец,  хватался за веpёвку, и они вдвоем подтаскивали ящик с ожидающей наградой близко к себе. Йеркес добавляет, что такое поведение не представляет собой чего-либо неожиданного для людей, которые в большей или меньшей степени знакомы с шимпанзе. Я могу лишь это подтвердить. «Это походит на языковое общение. Случай с животными, получивший известность»,- сообщает Лоренц (1953, с. 14)

Среди животных, как следует из этого, происходит сознательное общение, которое далеко превосходит по своему характеру просто издаваемые животными крики или звуки, соответствующие определенному состоянию.

Меня  еще больше поразил другой пример из богатого опыта Йеркеса (1948, с. 192), основателя известной во всем мире станции человекообразных обезьян в Оранж Парке (Флорида), которую я посетил в 1951 г. Там был шимпанзе по имени Моос. Он перенес довольно серьезное заболевание и все еще отказывался принимать твердую пищу. Один из сотрудников Йеркеса подозревал, что у обезьяны болит зуб и обследовал челюсти выздоравливающего при полном согласии самого животного. Но доктор не обнаружил ничего подозрительного и уже собирался уйти из клетки. Тогда обезьяна потянула его за конец белого халата, подняла одной рукой верхнюю губу и показала пальцем другой руки на определенное место верхней челюсти. И там действительно оказалась небольшая опухоль десны - оставшийся клык был надломлен и это, вероятно, мешало кусать. Врач удалился посрамленным, поскольку шимпанзе вынужден был помочь ему в установлении диагноза.