Актуальные проблемы зависимости от интернета

В данной модели совмещены  организационно-технический (А) и собственно психологические (С&Е) моменты, о которых, впрочем, немало пишут (чаще, правда, не как о целостной модели) и другие авторы. К примеру, испытываемое при  работе в Интернете чувство контроля Дж. Кэнделл (33) называет «соблазнительным для тех (многочисленных) людей, которые  лишь в очень слиОой степени способны контролировать другие сферы своего жизненного опыта. Он же говорит и  о высокой доступности Интернета  для учащихся университетов и  колледжей как о существенном факторе, способствующем возникновению  зависимости; при этом, в отличие  от Янг, Кэнделл отделяет фактор доступности  компьютеров и подключения их к Интернету от собственно психологических (аддиктивных) факторов. Эмоциональный  подъем не отрицается никем из авторов  приравнивающих Интернет-аддикцию к  зависимости от азартных игр. 

В пилотажном исследовании (49) 259 человек, из них 130 мужчин (средний  возраст 31 год) и 129 женщин (средний возраст 33 года), заполнили в онлайновом режиме 16-факторный личностный опросник (16PF) Р. Кеттела и составленный Янг  опросник зависимости от Интернета. Аддикты охарактеризованы как обладающие высоким уровнем абстрактного мышления и уверенные в себе индивидуалисты, чувствительные и эмоционально реагирующие  на других людей, настороженные и  не проявляющие конформного поведения. Утверждается, что, будучи индивидуалистами, аддикты легко адаптируются к  длительным периодам относительной  изоляции и способны довольствоваться лишь опосредствованными контактами с  другими людьми; некоторые из них  склонны гипертрофированно (резко  негативно или, наоборот, с пылким одобрением) реагировать на слова  удаленных собеседников — с таким  накалом эмоций, который не поощряется или табуируется в более традиционных формах общения («лицом к лицу»). 

Предпринимаются интенсивные  попытки установить, представляет ли собой Интернет-аддикция отдельный  параметр, не зависимый от других психологических  категорий. Показано, что Интернет-аддикция не зависит от таких параметров, как самоэффективность в понимании  А. Бандуры или психосоциальная  зрелость в понимании Э. Эриксона (46). В факторном исследовании было показано, что зависимость от Интернета  представляет собой своего рода кластер, состоящий из ряда разновидностей поведения, которые обычно относят к данному  параметру (21, 35. 36). Для многих из таких  видов поведения Интернет не специфичен в том плане, что они могут  выполняться и реально выполняются  без обращения к Интернету; для  других применение Интернета критически важно (23. 28. 29. 31). К числу последних  относят не только быструю переписку  в синхронном или отсроченном  режиме, но и, например, «уход» в иную (исключительно текстовую либо характеризующуюся  добавлением графических элементов) реальность групповой игры (29, 42). 

Отдельное место  занимают немногочисленные пока медицинские  исследования. В небольшом по масштабу исследовании Н. Шапира и др. (39) у 95% обследованных субъектов, подверженных феномену зависимости от Интернета, имеется близкий родственник, лечившийся у психиатра, а 85% сами лечились у  специалиста по психическому здоровью. Для всех обследованных оказалось  возможным диагностировать импульсивность и вдобавок к ней еще одно (по крайней мере) заболевание так  называемой первой оси по рубрикации DSM-IV — чаще всего диагностировались  биполярное аффективное расстройство или социальные фобии. Аналогичные  данные о совместной встречаемости  феноменов зависимости от Интернета  и других заболеваний (в частности, тревожности) представлены медиками из Тайваня (19|. Г. Шаффер с коллегами  высказывают мнение, согласно которому наблюдаемые феномены зависимости  от Интернета могут на самом деле оказаться отражением иных, первичных  психических заболеваний (38). 

Любопытно, что ни депрессия, ни обсессивно-компульсивные  расстройства (т.е. наличие навязчивых состояний), на которые чаще всего  ссылаются при обсуждении феномена зависимости от Интернета, не оказались  характерными для обследованных (39). В то же время отмечается, что  сами обследованные нередко упоминают  о симптомах, которые свидетельствовали  бы о депрессивных состояниях —  однако это проявляется в свободной  беседе с врачом; наличие же фобий  и аффективных расстройств устанавливается  после специализированного обследования. Данное обстоятельство может хотя бы частично объяснить наблюдение, согласно которому именно симптомы потенциальной  депрессии довольно часто заметны  в высказываниях респондентов в  ходе онлайновых опросов; подобные опросы обычно ограничиваются «верхним срезом»  исследуемых феноменов.

Альтернативные точки  зрения на феномены зависимости от интернета 

В монографии К. Сурратт (43) делается попытка предложить иную интерпретацию наблюдаемых феноменов; эта попытка опирается на теорию символического интеракционизма Дж. Мида. Согласно этим идеям, психическое  развитие понимается как результат  социальных взаимодействий, в ходе которых индивидом воспринимаются роли, групповые ценности и нормы, а также формируется «личностное  Я». В соответствии с исходными  теоретическими положениями, Сурратт обосновывает мнение о том, что сетевое взаимодействие приобретает все необходимые качества и свойства реальности: в этой реальности образуются сообщества со специфическими социальными структурами, пропилами и нормами взаимодействия (вместе с системой наказаний за их нарушение), стабильными отношениями между членами сообществ, процедурами инициации новичков, способами формирования идентичности и выработки групповых ценностей. «Онлайновые участники конструируют сообщества и межличностные связи не менее реальные, чем те, которые образуются в ходе взаимодействия лицом к лицу» (43, р. 153). Такие вполне реальные сообщества образуются наиболее привычным для человека путем, а именно в ходе вербального взаимодействия. 

Сурратт подробно обосновывает реальность возникающих в опосредствованном  Интернетом общении сообществ, участники  которых вырабатывают общие речевые  коды, этикет и правила вербального  поведения вместе с санкциями  за их нарушения, создают социальные структуры, идентичности и ролевые  образования и т.п. Люди вступают в такие сообщества по собственной  воле, а не в силу якобы изначально аддиктивных свойств Интернета. «Таким образом, утверждение, будто  люди проявляют «зависимость» от Интернета, равноценно утверждению, что  они проявляют «зависимость»  от взаимодействий между людьми» (43, р. 11). Вместе с тем ряд специалистов согласен с тем, что информационные технологии усиливают вероятность  проявления уже имеющихся видов  зависимости и психических заболеваний. 

Сурратт протестует против «медикализации» проблемы зависимости  от Интернета, т.е. тенденции интерпретировать соответствующие феномены исключительно  с позиций психического здоровья/нездоровья. Тенденция эта обязана своим  происхождением массированной кампании в популярной и специальной прессе. В итоге каждый, кто сочтет, что  у него/нее возникли проблемы из-за чрезмерного увлечения Интернетом, оказывается в ситуации, единственным выходом из которой является обращение  к психотерапевту: альтернативные подходы  к решению возникшей проблемы практически не представлены ни в  популярных, ни в специальных источниках. 

Ключевую роль, как  считает Сурратт, играют сами «жертвы» зависимости от Интернета и их родственники, убеждающие и себя, и  других в неизбежности медико-психологической (аддиктивной) трактовки их поведения. При этом все они действуют, как  можно предположить, в соответствии с принципом conttu.ihuoftt доказательства. «Согласно этому принципу, — пишет  Р Маллини. — мы определяем, что  является правильным, выясняя, что считают  правильным другие люди. Мы считаем  свое поведение правильным в данной ситуации, если часто видим других людей, ведущих еебя подобным образом (116, с. 113). 

Сурратт ограничивается демонстрацией принципиальной возможности  разработать альтернативную (интеракционистскую) интерпретацию фактов Интернет-аддикции. Определенное эмпирическое обоснование  данной точки зрения предлагают тайваньские  специалисты, трактующие зависимость  от Интернета не с позиций психологии аддиктивиого поведения, а как феномен  массовой культуры (22). Согласно результатам  исследования, в котором приняли  участие 104 студента университета, феномен  зависимости от Интернета оказался позитивно связанным с параметром «удовольствие от общения» (communication pleasure) — последний применяется в теории массовой коммуникации для обозначения свободы выбора, отсутствия социального контроля, установления межличностных отношений и т.п. 

К Мюррей также не прибегает к «медикализированной» трактовке феномена зависимости  от Интернета: по его мнению, «общепринятое  представление об Интернет-зависимости  отражает психоаналитическую трактовку  киберпространства как способа  ухода от жизненной реальности. Уход может иногда быть способом вхождения  в реальность заново» (12). Проведя  эмпирическое исследование, данный автор  пришел к выводу, что элементы зависимости  от Интернета — далеко не всегда негативный опыт, как это часто  представляется: ее «можно рассматривать  по аналогии с другими интересами к «иным мирам», например «жаждой  путешествий» или «глотанием книг» (12) 

Мюррей продолжает: «Психологов, жаждущих расширить классификацию  психических расстройств, следует  предостеречь против этого... Будучи отрицанием реального мира, такой уход может  способствовать новому «появлению»  в реальном мире, причем более значительному, чем это могло бы быть в любом  другом случае. В частности, если столкновение с Интернет-зависимостью было представлено как битва, то этот опыт приносит честь  тому, кто его пережил» (12). Таким  образом, Мюррей вслед за своими испытуемыми  верит, что зависимость от Интернета  может быть преодолена, в том числе  и без обращения к специалисту  по психическому здоровью, и находит  в опыте подобного преодоления  позитивный смысл.

Интернет-аддикция как  «новое» поведенческое расстройство 

Итак, вес активнее пробивает себе дорогу точка зрения, согласно которой традиционно относимым  к Интернет-аддикции феноменам могут  быть даны альтернативные объяснения. Материальным и профессиональным интересам  ряда психологов отвечает совсем другой подход: борьба за признание соответствующих  феноменов 

разновидностью психологической  зависимости. Для начала ставится задача включить данную аддикцию в пятое  пересмотренное издание Международной  классификации болезней DSM (см. об этом подробнее (2, 15)). В настоящее время  «...страховые компании не платят за лечение от Интернет-зависимости, поскольку  этого нет в DSM-IV» (34). Если в пятой, в шестой ли редакции DSM этого удастся  добиться, то следующий этап борьбы окажется неминуемо направлен на то, чтобы расходы на психотерапевтическое избавление жителей США от зависимости  от Интернета стали покрываться  медицинской страховкой. Тогда-то обнаружившие новейшее заболевание специалисты  по психическому здоровью и поспешившие  к ним примкнуть коллеги резко  расширят свою практику и обретут  гарантированных пациентов. 

Фиксация специалистами  по психическому здоровью новых групп  пациентов — не редкость в современной  клинической психологии и психотерапии. Достаточно вспомнить развернувшуюся в конце 1980-х годов кампанию «разблокирования» «подавленных воспоминаний» взрослых пациентов, якобы переживших в детстве сексуальное насилие (20). Момент актуализации в ходе психотерапевтических сеансов (часто под гипнозом) вытесненных воспоминаний такого рода побудил некоторых не преуспевших в жизни пациентов подать судебные иски, обвиняя в своих неудачах пожилых уже родственников, якобы совершивших много десятилетий назад сексуальное насилие над ними. Поскольку дело дошло до судебных исков, очевидна выгода не только для психологов и медиков, но и для юристов. Да и сами клиенты не без энтузиазма восприняли предложенную им интерпретацию причин того, что жизнь у них сложилась не слишком удачно. «Парадоксально, но для некоторых быть жертвой инцеста психологически выгодно. Они обретают сочувствие, поддержку, стандартное объяснение всех возникающих проблем, а также своеобразную индульгенцию на будущее» (13, с. 239). 

Правда, детские «воспоминания» такого рода чаще всего не подтверждаются. В случае с «подавленными воспоминаниями о пережитом в раннем детстве  сексуальном насилии», как и в  некоторых других практических действиях  и публикациях специалистов по психическому здоровью, получивших громкую известность, не оправдались ожидания на заметный приток новых пациентов. Вполне может  оказаться, что феномен Интернет-аддикции — такого же сорта, и потенциальных  пациентов, проявляющих зависимость  от Интернета, будет во много раз  меньше, чем это представляется в  настоящее время. Подобное мнение высказано  в литературе (наряду с точкой зрения Д. Гринфилда. М. Гриффитса, К. Янг и  др.), и специалисты не вправе пренебрегать им. 

Итак, вопрос о самом  существовании заболевания, именуемого зависимостью от Интернета, остается нерешенным. За годы интенсивных обсуждений и  разработки соответствующей проблематики (прошло, правда, менее десяти лет  с момента постановки проблемы) практически  не добавилось убедительных клинических  данных, которые говорили бы в пользу подобной трактовки рассмотренной  в статье феноменологии. Не удалось  также существенно развить на примере Интернет-аддикции теоретические  и методологические представления  о поведенческих формах зависимости, активно разрабатываемые в настоящее  время специалистами по психическому здоровью. Возникла даже точка зрения, согласно которой Интернет-аддикция может трактоваться как одно из заблуждений  современного поколения психологов и психотерапевтов. А вот само существование феномена зависимости  от Интернета и соответствующих  форм поведения представляется несомненным. Он требует тщательного психологического изучения и — все чаще — проведения практической терапевтической работы.