Политическая наука в 20 веке: общие характеристики и основные этапы становления

    Впервые возможность подобного подхода  к изучению политических реалий была обоснована и убедительно продемонстрирована Чикагской школой политологии, созданной в 20-х гг. Чарльзом Эдвардом Мерриамом на базе факультета политической науки университета этого города. Именно здесь были разработаны первые программы эмпирических исследований с использованием количественных и экспериментальных методов — такие, как изучение установок избирателей во время выборов мэра Чикаго в 1923 г., демографических характеристик основных групп населения, воздействия на исход голосования направленной агитации и др. Новаторство Чикагской школы заключалось и  в том, что она выдвинула требование точности эмпирических исследований и убедительности выводов при изучении политических проблем, а также ввела в практику метод институционального измерения.

    Основные  представители школы (Г.Госнелл, Г.Лассуэлл, К.Райт, Л.Д.Уайт) были приверженцами психологической и социологической интерпретации политики, т.е. объяснения политических явлений и процессов психологическими особенностями участвующих в них индивидов или взаимодействием общественных групп, преследующих свои социально обусловленные интересы. Кстати сказать, именно здесь зародился так называемый «поведенческий» (или, как его часто называют, «бихевиоральный») методологический подход, со временем произведший революцию в западной политологии.

    Следует упомянуть также и то обстоятельство, что ученые этой школы стали основоположниками междисциплинарных исследований в политологии, установив тесные контакты с представителями других научных школ, которые в то время работали в Чикаго: социологии (А.Смолл, Дж.Винсент), антропологии (Ф.Старр, Ф.Коул), психологии (Л.Терстоун, Дж.Энджелл), экономики (Ф.Найт, У.Митчелл), «социологической теологии» (Ш.Матьюз, Э.Эймс). Кроме того, в рамках Чикагской школы был выработан язык нового типа — тот стиль фиксации сведений о политике и суждений о политических феноменах, который впоследствии стал общепринятым в англоязычной эмпирической политологии⁸.

    Работа  Чикагской школы закончилась  в конце 30-х гг., когда университетская администрация подвергла сомнению ценность эмпирических исследований в области общественных наук и ведущие представители школы вынуждены были уйти в отставку или перейти в другие учебные заведения. Но поскольку к этому времени их труды уже прочно вошли в научный оборот, «чикагская традиция» исследований не только не пресеклась, но распространилась на такие сферы политического знания, как исследование международных отношений и сравнительная политология, изучение групп интересов, исследование политических партий, электоральных процессов и общественного мнения.

    В этот период в политической науке  повсеместно распространился институциональный  подход — основной акцент делался  на анализе политических институтов: их характеристик, места и роли в различных политических системах, причин их возникновения и гибели. При этом основное внимание уделялось юридическим аспектам деятельности политических институтов, их историческому развитию или «внутренней логике» существования, анализу формальных правил принятия политических решений и принципов деятельности официальных структур (Е. А. Фриман, Т. Коул, Г. Картер, К. Фридрих).

    В качестве своего рода реакции на этот подход, оставлявший практически без внимания личностные аспекты политики, в первые десятилетия после второй мировой войны произошло серьезное изменение стратегии политических исследований. Произошла так называемая «поведенческая революция»⁹, в результате которой анализ формальных политических институтов был отодвинут на задний план различными вариантами теорий поведения. Начало ее принято относить к 1944 г., когда ученые Колумбийского университета (П.Лазарсфельд и др.) опубликовали первое академическое исследование выборов, где основное внимание уделялось отдельным избирателям¹⁰. Это исследование на долгое время определило направление и схемы изучения политического поведения. Основная особенность данного подхода заключалась в том, что он главное внимание уделял анализу политических предпочтений, установок и убеждений отдельного индивида. Из всех видов политического поведения преимущественное внимание уделялось электоральному поведению, т.е. изучению того, как и почему избиратели голосуют на выборах. Изменилась и техника исследований, в частности, были разработаны методы сложных многофакторных измерений поведения: снятия и обработки показателей по обширному набору «переменных», составляющих отдельные поведенческие акты или воздействующие на них, введения уточняющих коэффициентов и т.д.

    В зависимости от модели объяснения в  «поведенческих» исследованиях выделилось три основных направления:

    — школа политической психологии, возникшая  в исследовательском центре Мичиганского университета и сосредоточившая  внимание на изучении процесса принятия политических решений и воздействия средств массовой информации на формирование и динамику политических предпочтений (А.Тверски, Д.Канеман, Г.Брэйди, П.Снайдерман);

    — школа политической социологии, берущая  начало в работах отделения прикладных социальных исследований Колумбийского университета и занимающаяся анализом влияния социальной среды на формирование политических убеждений и установок индивида (П.Лазасфельд, В.Ки, Ф.Мангер); и

    — политэкономическая школа, объясняющая  политическое поведение как рациональное стремление людей путем обмена благами  и деятельностью с другими индивидами добиться наиболее полного удовлетворения личных интересов и рассматривающая политические процессы через призму таких понятий, как «стоимость», «эффективность», «затраты и выгоды», «поведенческое равновесие». (Э.Даунс, К.Арроу, У.Нордхаус, А.Алезина).

    С течением времени эти три традиции сблизились, придя к согласию относительно задачи и принципов исследования политического поведения: нужно разрабатывать модель гражданина, целенаправленно действующего на основе своих интересов и потребностей, и при этом, во-первых, учитывать не только личностные, но и социальные факторы, и, во-вторых, отводить центральное место не выявлению причин влияния на индивида социальных условий, а изучению способа реализации им своих целей.

    В середине 70-х гг. в западной политологии  наметился новый поворот — интерес к «поведенческому» подходу стал падать. Заговорили о наступлении «постбихевиоральной» эры. Взгляды ученых вновь обратились к институциональным исследованиям, и в 80-е гг. в политической науке весьма прочные позиции занял так называемый «новый институционализм», опять сделав актуальным   понимание политики как институциональной инженерии. Это вызвало новый прилив интереса к надындивидуальным, общеобязательным и универсальным объяснительным моделям и привело к введению в политические исследования логико-математических методов исследования, а также к росту популярности разработанного политэкономией «экономического» подхода к объяснению политических процессов.

    Для последних десятилетий ХХ в. характерно не только сосуществование институционального и «поведенческого» подходов, но и их взаимовлияние, взаимообмен идеями, разработками и методиками анализа. При этом в «поведенческих» исследованиях учитываются не только личностные факторы, но и влияние институтов, а в неоинституционализме принимаются во внимание не только формальные структуры, правила и процедуры, но и те предпочтения и установки, на основе которых члены организаций принимают решения и строят свое поведение.

Принцип «методологического индивидуализма»   
и его последствия для политической науки

    Возможность сближения институционального и  «поведенческого» подходов появилась  благодаря тому, что большинство  современных ученых, работающих в области изучения политики, приняли принцип «методологического индивидуализма». Он заключается в признании за каждым исследователем права использовать те методы, которые он считает наиболее продуктивными в данном конкретном случае, независимо от того, в рамках какой науки они были разработаны. Однако есть и существенная оговорка: подобный плюрализм допустим только при наличии «основополагающего методологического консенсуса» — т.е. согласия с тем, что любой из применяемых методов должен подразумевать использование доступных проверке фактов и логических правил вывода.

    Принятие  принципа «методологического индивидуализма» — сначала негласное, а затем и широковещательно продекларированное, — повлекло за собой ряд очень серьезных последствий для политической науки. Так, например, стало принципиально невозможным определять специфику политической науки исходя из применяемой в дисциплине методологии. Ведь все ограничения на заимствование методов были сняты окончательно и бесповоротно. Далее, достаточно сложным оказалось и выявление политологической специфики, отталкиваясь от предметной области исследований. Это обусловлено рядом причин.

    Прежде  всего, как уже отмечалось, процесс  формирования политической науки еще не завершен, и дальнейшие уточнения, вносимые по мере развития представлений о структуре политологического знания, неизбежны. Но следует помнить также и то, что в последние десятилетия ХХ в. в политологии происходили существенные структурные изменения, характеризуемые двумя противоположно направленными тенденциями. С одной стороны, это были процессы специализации и фрагментации, т.е. выделение различных направлений исследований и их оформление в относительно самостоятельные субдисциплины и дальнейшее дробление их проблемного поля на более мелкие предметные области (например, такие, как «социальная политика»). С другой, —  укрепилась тенденция к гибридизации знания, т.е. к установлению прочных связей между смежными предметными областями. Результатом гибридизации явилось возникновение новых субдисциплин на стыке нескольких уже существующих направлений в рамках самой политологии или в пограничных областях с другими науками: к их числу относятся, например, международная политическая экономия, политическое образование, сравнительная политология и др.¹¹

    Тесное  взаимодействие политической науки  с другими дисциплинами расширяло  диапазон ее исследований и в определенной мере размывало границы ее собственного проблемного поля, что также затрудняет достижение консенсуса в дискуссиях о проблемном поле, специфичном для дисциплины в целом. Кроме того, поскольку «методологический индивидуализм» допускает, и даже поощряет заимствования, в политическую науку переносились и переносятся не только методы и фрагменты предметных областей, но и терминология других дисциплин, причем как гуманитарных, так и естественнонаучных.

    Все эти процессы привели к тому, что  в результате западным политологам пришлось полностью отказаться от самого стремления создать теоретически и методологически единую отрасль знания. Главным конституирующим принципом политической науки был провозглашен плюрализм, т.е. равноправие самых разнообразных подходов к изучению сферы политического и принципиальная недопустимость признания приоритета какого-либо одного исследовательского направления.

    Соответственно, это повлекло за собой тезис о  невозможности создания универсальной теории, имеющей объяснительную силу для всех изучаемых сфер действительности. Это произошло после долгих споров о том, возможны ли в политологии парадигмы или «дисциплинарные матрицы», можно ли ее считать «мультипарадигмальной дисциплиной» и вообще, следует ли ученым, занимающимся исследованиям политики, стремиться к выработке макротеорий. Сегодня практически достигнуто общее согласие с тем, что степень обобщения, приемлемая в политической науке, не должна выходить за пределы «теорий среднего уровня», т.е. тех, которые аккумулируют эмпирические данные и выполняют роль обобщения группы фактов в рамках отдельных областей знания.

Дискуссии о роли и месте  в политическом знании 
теоретической политологии и политической философии

    В целом, что касается отношения прикладной политологии к теоретическому знанию как таковому, следует сказать, что на протяжении двадцатого столетия оно было неоднозначным. В европейской традиции интерес к политическим теориям и к философскому познанию политических явлений имел глубокие исторические корни и никогда не уходил на второй план. Можно даже сказать, что он на равных сосуществовал с позитивистской ориентацией на «чистую научность». Что же касается американской политологии, то она в борьбе за «позитивное знание» с «абстрактным нормативизмом», долгие годы  сохраняла скептическое, если не негативное, отношение не только к политической философии, но и к теоретическому познанию вообще. Основное обвинение, выдвигавшееся в адрес нормативизма, заключалось в том, что он описывает преимущественно должное, а не фактически наличное, а также выдвигает положения, не поддающиеся опытной проверке. Поэтому всерьез принимались только конкретные, по большей мере прикладные исследования. В целом же, в результате американского доминирования в политологии политическая теория и политическая философия на протяжении более полувека оставались на периферии политического знания, подвергаясь резкой критике со стороны  позитивистов как на европейском континенте, так и за океаном.